"НОЧЬ в ЛИССАБОНЕ".

В то время Я почти не думал о том, что у меня паспорт человека, которого, может быть, разыскивают по обвинению в убийстве.
Войну Я переждал в Америке. Я часто думал и о другом Шварце, который, наверно, был ещё жив. Оба они сливались для меня в какое-то неясное облако. Я ещё часто думал об Элен, которую Я видел только мёртвой.
После войны Я вернулся в Европу. Пришлось преодолеть некоторые трудности, чтобы установить свою личность, ибо в то время в Германии сотни представителей "расы господ" стремились к обратному. Тогда по Европе металось много людей, лишённых родины.
Один Бог, наверно, знал, где находился в то время сам Шварц. Я никогда более не слыхал о нём. Я справлялся о нём, хотя Я забыл его настоящее имя. Но его город был совершенно опустошён; об этом человеке никто ничего не знал и не интересовался им.

"ТЕНИ в РАЮ".

Последние дни Я провёл в одиночестве.
- Может, увидимся в Париже, - сказал Силверс. - Напишите мне.
Я ухватился за это предложение и обещал писать. Теперь Европа представлялась мне не такой ужасной, как прежде.

Вернувшись в Европу, Я столкнулся с чуждым мне миром. Имя спасшего меня человека ещё не было забыто, но никто не знал, что с ним сталось. Я искал убийц своего отца. Искал и в Германии. Порой Я с болью думал: самое тяжкое разочарование наступило, когда мы вернулись. Никто уже больше не вспоминал о своей принадлежности к партии варваров. Никто не чувствовал себя ответственным за то, что совершил. Я был не единственным человеком, носившим чужое имя. Оккупационные власти проявляли добрую волю, но были бессильны. Никто не хотел припоминать имена; никто не желал говорить о преступлениях, а тем более отвечать за них; Я всё время наталкивался на молчание, на глухую стену страха и отрицания. Некоторые пытались объяснить это тем, что народ слишком устал, принёс слишком много жертв. Да, каждый за эти годы многое испытал, и до других никому не было дела. Немцы не нация революционеров. Они были нацией исполнителей приказов. Приказ заменял им совесть. В Германии это стало излюбленной отговоркой.
Иногда Я размышлял о том, что мог бы остаться в Америке. Но эти мысли набегали и уносились как ветер, они не порождали ни слёз. ни отчаяния, ибо Я твёрдо зал: возврата быть не может, ничего не стоит на месте. Всё преходяще, а человек единственное существо на земле, которое это знает, как знает и то, что в этом - его утешение. Хотя и не понимает почему.