Нельзя, разумеется, кутить и работать в одно и то же время. Вот почему с тех пор, как Лантье водворился в семействе кровельщика, Купо, и так любивший гонять лодыря, совсем обленился. Когда же, устав слоняться без дела, он нанимался на строительство, шляпник всё равно отыскивал его и кричал приятелю, чтобы тот спускался вниз: надо же утолить жажду! А дальше всё шло как по-писаному: кровельщик уходил с работы, и начинался кутёж, длившийся целые дни, а порой и недели.
Друзья делали смотр окрестным кабакам; они прикладывались к рюмочке с утра, опохмелялись в полдень, вечером уже не знали удержу, а когда гасла последняя свеча, теряли счёт выпитым бутылкам. Но пройдоха Лантье всему знал меру. Он предоставлял приятелю нагрузиться, а сам бросал его и возвращался домой. Только тем, кто хорошо его знал, было видно, что он пьян: выдавали его прищуренные глаза да чересчур развязное обращение с женщинами. Кровельщик, напротив, был отвратителен во хмелю и, раз начав пить, не мог остановиться, пока не налакается как свинья.

- Ну и ну, - пробормотал Лантье, когда они вошли в комнату. - Сущая зараза!
Вонь стояла невообразимая; Жервеза, искавшая спички, шлёпала по какой-то жидкой грязи. Наконец она зажгла свечу - хороша картина, нечего сказать! Кровельщика, как видно, вывернуло наизнанку: он заблевал всю комнату, изгадил постель, брызги долетели даже до комода. Сам Купо сполз с кровати и храпел на полу посреди собственной блевотины. Понятно, что это зрелище навсегда отравило чувство, которое ещё питала к нему жена. Это уж чересчур, прямо с души воротит.
К кровати невозможно было подойти. Тогда Лантье, усмехаясь при мысли, что ей не спать в эту ночь в своей постели....

- Ну что ж, тем хуже, - лепетала Жервеза. - Он сам виноват, не могу Я... Мне некуда деться. Нет, Я не могу, он сам виноват...





Хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ-хэ...
ЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫЫ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!