... его сменил капитан Осипов. Пару дней он ни с кем не разговаривал. Человека прорвало после прочтения газеты "Правда". Стоило больших усилий сложить газету, а не скомкать.
- Они на фронте хоть бывали? - процедил Осипов. - Всё у них хорошо, финны выходят с поднятыми руками, скоро закончится освобождение финских трудящихся от капиталистов и эксплуататоров.... А вы в курсе, что эти самые трудящиеся успешно воюют против нас и меньше всего на свете хотят, чтобы их освободили? Все уверены, что инцидент в Майнилле, когда они якобы обстреляли наши позиции, - дело рук советского командования! И только сумасшедший отдал бы приказ стрелять по русским - неужто не понимают, во сколько раз превосходит их Красная Армия? Полным кретином надо быть...
- Так может кретин и отдал такой приказ? - робко предположил раненый подмышку молодой лейтенант.
- Да чёрта с 2 - проворчал Осипов. - Финны бы ковриком расстелились, чтобы сгладить этот инцидент. Больно им хочется земли-то терять? Но ничего такого, и мы уже Хельсинки бомбим... Западная пропаганда истерила, обвиняла нас во всех смертных грехах.
- Осипов, прекращай, а? - буркнул капитан с перевязанным глазом.
- Обидно просто, - скрипнул зубами Осипов. - Наша бригада неделю под Охве замерзала - только обмороженных 150 человек, потом пошли в атаку, взяли пустой город - молодцы. Финны наутро в тыл ударили - из миномётов, которые на санках подвезли... Там места не было свободного от наших трупов... В моей роте сорок человек выжили, ушли оврагом, оставили финнам всю технику, потом под шрапнелью бежали, ещё половину потеряли.... Это безграмотное руководство, товарищи офицеры, - горячился он. - Скажи, старлей, разве Я не прав? Ты же сам с этим сталкивался... - Осипов приподнялся и требовательно уставился на Мечникова.
Никита не стал ему отвечать, отвернулся к стене.

Вечером следующего дня в палату вошли двое военных с синими петлицами и каменными физиономиями. - Капитан Осипов? - спросил один из них. - Просьба следовать за нами. -
Капитан поднялся с кровати и, стараясь не хромать, направился к двери. Больше его не видели. Обитателей палаты не допрашивали. За целые сутки никто не произнёс ни слова, люди хмурились, прятали глаза.