Я шла по проспекту, опустив голову в капюшоне. Дул сильный, почти штормовой ветер, так и норовя скинуть назад единственную защиту моих ушей, но я не была в обиде на погоду – хуже того тайфуна, что бушевал у меня в сердце, все равно ничего быть не могло…
Редкие прохожие, идущие мимо, оборачивались вслед мне – девочке в темных джинсах, балахоне с символикой Nightwish и с крестами на запястьях, девочке, которая сама не знала, кто она… Я не видела их лиц, я смотрела в асфальт и на кончики собственных заляпанных грязью кроссовок, но я знала, что они обо мне думают – они, люди, которым никогда меня не понять. Наверняка они не стали бы и пытаться… Зачем? Кому это нужно? Кому вообще я нужна?
Никому, услужливо предложил мне ответ бушующий ветер. Разве это не понятно? А я-то думал, что ты умная…
Люди… Много людей…
Если бы они только знали, что творится в моей душе… Нет, лучше им не знать. Потому что есть только трое, кто в состоянии понять меня…
…Чужая боль трехлетней давности отозвалась во мне гулким эхом. Таким, какое обычно бывает в лесу и иногда – в пустой комнате… Вы скажете – ерунда, вы скажете – глупости. Ну и пусть.
А знаете, почему?
Для многих людей чужая боль – это никому не нужная бродячая собака, заразная и потому всеми отторгаемая. Окружающие берегут свои жалкие душонки от воздействия негативной информации, плевать они хотели на чьи-то переживания, это не их проблемы. И поэтому эти самые пиплы стремятся поскорее убраться подальше от человека, у которого случилось несчастье. Чтобы не думать, что такое может произойти и с ними. Ведь мы все ходим рядом со смертью и не знаем, когда она свершит свой план, предназначенный для каждого человека. Свой чудовищный план, и наша жизнь – лишь его часть.
…Самая приятная часть…
…Я никогда не смогу понять его боль, вернее, окончательно не смогу. Но я знаю, что его тогдашние чувства отзываются во мне сейчас тихим, явственным звоном, как-будто из-за реки доносится звук похоронных колоколов… Смешно… Наверное…
…When you loved and you’ve lost someone close to you, you know how it feels like to loose…
* * *
- Пока, дорогой, - она чмокнула меня в губы, уже стоя на лестничной клетке, у самых дверей в квартиру. Глаза ее сияли, и я знал, из-за чего. – Вечером жди меня только к десяти.
- Через порог не прощаются, плохая примета, - вспомнил я и улыбнулся: не верю в народные суеверия, мне кажется, это глупо и немножечко по – детски, что-то вроде «возьми распятье, а то Фредди Крюгер съест тебя».
- А, ерунда! – Махнула рукой Катрина и лучезарно улыбнулась – словно лучик солнца пробился сквозь плотно закрытые занавески. – Ничего страшного! Да ты и сам в это не веришь, признайся, солнышко!
И правда – ничего страшного, подумаешь, народные приметы… Старик, ты сошел с ума – может быть, еще начнешь верить в мистицизм числа тринадцать? Да ребята в группе тебя засмеют, особенно драммер – он же привык стебаться над тобой по любому поводу! Даже если ты просто спел не ту строчку, отборная порция дурацких шуток тебе обеспечена, что уж говорить о таком великолепном поводе для приколов, как суеверность…
Катрина послала мне воздушный поцелуй и, стуча острыми каблучками туфель, побежала вниз по лестнице. Конечно, как и в любом нормальном доме, у нас есть лифт, но она предпочитает ходить пешком – у нее была ничем не объяснимая боязнь движущихся вверх – вниз кабин.
Я подождал, пока внизу хлопнет подъездная дверь и подошел к окну – поглядеть, как она выйдет наружу. В нашем подъезде ничего не могло случиться, но береженого Бог бережет… и, видит Создатель, я любил ее, черт побери, любил и беспокоился!
Кати стояла на тротуаре и рылась в сумке, ища ключи от машины, а ветер раздувал ее светлые волосы, которые приподнимались вокруг головы своеобразным нимбом. Сердце у меня непонятно сжалось от дурного предчувствия – наверное, не стоило все-таки прощаться через порог – но тут же отпустило.
- Нервы, - произнес я вслух и засмеялся.
Нервы, согласился внутренний голос. Они, родимые, а кто же еще?
Действительно… Кто же еще?
Я отошел от окна в спальне и вернулся на кухню, где мы до этого завтракали. Налил себе кофе и сел задом на стол. Катрина говорит, что это вульгарно, но Вас тут нет, леди, подумал я, и мне стало смешно. Что поделать, если я – пошлая свинья! Тут еще для полного кайфа следовало бы добавить, что я – жирная свинья, но это было бы враньем – я худощавый, невысокий чувак с накачанными руками. Довольно-таки накачанными, чтобы не казаться хлюпиком.
…А познакомились мы год назад, когда Кати пришла брать у меня интервью. Она почти вбежала в кафе, где я ее ждал, и к концу разговора я уже знал, что мы будем вместе. Не спрашивайте, откуда. Знал.
Место нашей встречи – одна из многочисленных хельсинкских кафешек – стала тем углом, из-за которого вышла женщина моей мечты, как бы банально это ни звучало. И не смейтесь, пожалуйста, так и есть.
Через неделю я уже предложил ей жить вместе у меня в квартире.
- Так быстро? – Удивилась Кати.
- А чего тянуть? – Пожал плечами я. – Все равно когда-нибудь придется!
Этим же вечером Катрина перевезла ко мне свои вещи. Их оказалось много – три чемодана размером с задницу моей бывшей училки по математике и спортивная сумка, тоже отнюдь не крошечная. Мне даже пришлось покупать еще один платяной шкаф. Стоил он сто евро – ни фига себе цена!
Вообще-то мне было непросто отвыкнуть от холостяцкого уклада жизни, но я смог сделать это. Конечно, я по-прежнему зависал после репетиций, но теперь уходил домой вместе с басистом, оставляя драммера и соло-гитариста вдвоем упиваться купленным пивом.
Впервые в жизни я влюбился, как идиот, и не стыдился этого. Я даже не замечал приколов ударника по этому поводу, хотя раньше за самую невинную шутку мог запустить в него…чем-нибудь, вот такой вот я нервный и немножечко чокнутый. Совсем чуть-чуть… В конце-концов, у каждого свои тараканы в голове…
Но Кати здорово на меня повлияла. Я изменился, стал более терпимым к людям, посвятил ей песню «Маленький город»… Я действительно стал другим, это заметили все. Мама сказала, что не узнает меня. Сестра похвалила. Папа вообще нахамил: «Сынок, ты превращаешься в настоящего мужчину…».
Кати…Я люблю ее…
…Еще одна вещь – я больше не опаздываю на репетиции.
- О, ты опять вовремя, Ягненок! – Ударник выдал короткую импровизацию на своих барабанах в честь моего прихода. – Катрине надо памятник поставить! При жизни!
- Бип-бип, Словесный Понос! – Ухмыльнулся я. – Начнем репетировать?
Гитарист лажал, басист хватался за голову, я ругался, а барабанщик ржал и стебался над нами – так всегда было и будет. Но как только мы стали играть “Play dead”, что-то неуловимо изменилось. Никто из ребят ни разу даже не ошибся, но не в этом дело. На фразе “It’s something like sleeping” я едва не поперхнулся: по моему телу, с головы до ног, пробежал холод, кожа покрылась мурашками. Песня прозвучала, как пророчество… Пророчество чего? Смерти? Но чьей?
Я отошел от микрофона и сел на пол, сжав руками плечи.
- Медвежонок, ты обложился от жутких звуков собственного голоса? – Схохмил драмммер, но мне было не до смеха. Бывает, посещает предчувствие, что скоро случится что-то непоправимое, такое, против чего ты будешь бессилен…
…Репетировать я больше не мог и ушел домой, предварительно выслушав целую кучу проклятий на мою голову, которые изрыгал мой продюсер, чтоб его черти взяли!
…Бредя по улице под мелким дождичком, я полностью погрузился в музыку, звучащую внутри меня. Музыка была мрачной, пугающей, словно саундтрек к фильму ужасов, словно грозное и настойчивое предзнаменование урагана…
Квартира встретила меня поистине гробовой тишиной, которая вдруг показалась зловещей… Отогнав дебильные мысли, я снял высоченные «гады» (всегда-то мне хотелось казаться повыше!) и с наслаждением вытянул усталые ноги. Большой палец торчал из черного носка. Обидно, я ведь только утром новую пару надел…
Кати вернется не раньше десяти, а то и позже – сегодня она по долгу службы идет на концерт группы HIM - завтра ей необходимо сдать готовую статью. Трудяга…
Тепло улыбнувшись, я прошел в гостиную и сел с ногами в кресло. Посмотрю-ка телевизор… Очень, между прочим, отвлекает от разных там нехороших мыслей.
По какому-то каналу показывали репортаж ко дню смерти принцессы Дианы, и я попал как раз на кадр, изображающий покореженный «Мерседес», в котором она ехала в ту зловещую ночь.
Не пойми откуда взявшийся ужас легонько коснулся пальцами моей шеи, и я быстро переключил канал. По MTV крутили клип HIM’а “Join me in death”.
Меня снова передернуло, и я совсем выключил дурацкий ящик. На часах была половина седьмого вечера.
* * *
Врывающийся в открытое окно машины ветер теребил волосы. Она машинально поправила их левой рукой и прибавила скорость.
Улица была странно пустынна, Хельсинки словно бы вымер. Хоть бы кошка какая пробежала…
Субботний вечер, семейный просмотр комедии, чипсы и банка пива. Финны – малопожвижный народ, и, отпахав на работе неделю, стремятся хотя бы в выходные спрятаться от шума. Но куда подевалась молодежь? Хотя эту улицу она почему-то всегда обходила стороной… Неуютно как-то, знаете ли…
Она включила радио, и из динамика донеслось:
- Baby, join me in death…
Девушка за рулем раздраженно вырубила приемник: концерт Вилле Хермани Вало еще предстоял, и она была уверена, что за полтора часа он успеет ей надоесть до зубовного скрежета.
Она знала, что на улицах Хельсинки лучше не превышать скорость, но в округе почему-то не было ни одного полицейского, а на выстуление опаздывать было нежелательно, и она превысила, попутно вспомнив расхожее (особенно среди мужчин) выражение: «Баба за рулем – обезьяна с гранатой». Только что могло случиться в субботний вечер, когда едешь по одной из самых тихих улочек родного города? Естественно, ничего. По идее…
- Open your eyes to the life in this small town, - пропела девушка и улыбнулась то ли сама себе, то ли родному голосу, что звучал у него в ушах. Звучал всегда, когда его не было рядом с ней.
Она наклонилась, чтобы поднять солнечные очки (кому они нужны в пасмурный день?), а когда выпрямилась, зрачки ее расширились от ужаса.
Мальчик. Маленький мальчик лет одиннадцати. На скейтборде. Прямо перед ее автомобилем.
«Нет, нет, нет!» - Яркой неоновой вспышкой промелькнуло у нее в мозгу. – «Нет…пожалуйста!».
Мальчик застыл посреди дороги столбом, не вполне осознавая приближающуюся опасность и беспомощно хлопая глазенками, в которых множился испуг.
Буквально в последнюю секунду она вильнула в сторону, заехала на тротуар и на полной скорости влетела в фонарный столб, так некстати возникший у нее на пути.
Ягненок… Боже…нет…
Потом наступила темнота…
* * *
В холодном поту я подскочил в кресле, чуть не свалившись на паркет, и безумными глазами уставился на пустой, словно слепой зрачок, экран телевизора.
Боже…откуда этот ужас?!
Отгони его…отгони…
Что-то должно случиться. Что-то уже случилось… Я знаю…
Не помня себя, я встал, прошел в коридор, надел ботинки, длинное легкое пальто – и это в августе-то, чем я думал?! – и вышел на лестницу, оставив дверь открытой.
…На улице лил дождь, черезвычайно холодный для августа. Мама говорила, что это плачут ангелы, а я всегда полагал, что наверху кто-то просто захотел помочиться. Прямо на нас…
Восемь вечера.
Я не знал, куда я шел. Но я шел…
…Скопление полицейских машин я увидел еще издалека. Сердце у меня гулко забилось, и я приблизился, убеждая себя, что мне просто любопытно, однако одновременно с этим зная, что все – не просто так…
На поребрике сидел мальчишка, взъерошенный, как мокрая курица или нахохлившийся воробей. Сидел и беззвучно плакал, глядя на искореженный кусок металла, бывший когда-то машиной. Автомобилем знакомого цвета…
Еще не увидев номера, я понял, что это – зеленый «Сааб» 1975 года выпуска, но все равно в мозгу упрямой жилкой билась надежда на то, что все это не то и не так, что я сплю и вижу дурной сон… И стоит открыть глаза – он кончится и никогда больше не вернется… Ни за что. Никогда…
Переведя взгляд на валяющуюся неподалеку табличку с номером, я уже знал, какие цифры там увижу…
В десяти метрах от меня стояла машина скорой помощи, и несколько санитаров заталкивали в нее каталку, укрытую белым полотном. На ватных ногах я подошел к ней – расстояние показалось мне многокилометровым – и увидел свесившуюся вниз окровавленную руку с кольцом на тонком пальце.
Кольцо. Белое золото. Оно. То самое… Подаренное Катрине на Рождество в прошлом году… О, Боже…
Я не вполне осознавал, что по моему лицу водопадом льются слезы… Нет…нет…нет…
- Не-е-е-ет!!!
…«Как же нет, когда да», - ухмыльнулся кто-то. – «Ты же знаешь, малыш… От плана нельзя отступать».
* * *
Я сидела на скамейке в сквере и невидяще смотрела на песчаную дорожку. Мимо прошла компания парней лет двадцати, болтая, потягивая пиво из банок и смеясь.
Такие не способны понять чужую боль… Нет, я их не осуждаю. Я просто констатирую факт.
…Он продолжал жить. Назло всем, а особенно – Смерти. Он полз из минуты в минуту, карабкался из часа в час, изо дня в день. Он творил. Да, он стал другим…ну и что? Ну и что?
Он смог перебороть свою боль, он выплеснул ее наружу в своих мертвых письмах. И пусть многие, очень многие не поймут его…
Он и не стремился к этому, ко всеобщему пониманию, он просто хотел донести до людей свои чувства. Письма к человеку, который их никогда не получит…
Он продолжал жить. Во что бы то ни стало. И я благодарна ему за это…
…Творчество человека по имени Лаури Илонен изменило всю мою жизнь и даже меня… Я тоже стала другой… Быть может, наконец-то я обрела себя саму? Кто знает…
Как бы то ни было, во мне живет эхо того дня трехгодичной давности… И я чувствую его…
Что бы ни случилось… Я с тобой…

«Наверное, самый тяжелый жребий,
который выпадает человеку –
это любить слишком сильно…».

«Вечер. Я чувствую себя предательницей. Я предала самого близкого мне человека. Я предала свою маму…
…Я влюбилась в него, как только увидела. Да что я говорю? Я всегда любила его. Всегда…
Он. Именно такой, каким я его представляла. Невысокий, но красивый…
Это нечестно, что он не любит меня. Неправильно. Судьба просто ошиблась…
* * *
Раздался звонок в дверь. Пришла мама. Я бросилась открывать.
Она стояла на пороге, такая веселая, счастливая, а рядом с ней… Я чудом устояла на ногах. Он…
- Знакомься, дочка, - мама улыбнулась мне. – Это Лаури Илонен, он приехал по обмену из Финляндии, будет набираться опыта. Он поживет немного у нас, ты не возражаешь?
Я помотала головой. Язык словно присох к горлу и стал на ощупь как наждачная бумага. Я, не отрываясь, смотрела в его зеленые глаза, и медленно умирала.
Я искала тебя годами долгими,
Искала тебя ночами темными,
В жураналах, в кино, среди друзей,
И в день, когда нашла – с ума сошла…
Естественно, я сразу же догадалась, что между ними не просто дружба. Я никогда еще не видела маму такой. И я была рада за нее, конечно, рада, но…но…но…
Даже себе самой я не могла признаться, что влюбилась в Лаури
По вечерам он играл на гитаре и пел. Они с мамой сидели на кухне, а я тихонечко подкрадывалась к дверям и слушала, слушала, слушала…
Ему было двадцать пять лет. А мне всего шестнадцать… И я впервые влюбилась.
Он был особенным, я знала это.
Почему судьба столкнула нас?
Часами я воображала себе, что мама куда-нибудь уедет, и мы останемся вдвоем…
Такой подарок мне был сделан.
Утром в четверг мама заявила, что уезжает на несколько дней в Москву по делам. Попросила меня заботиться о Лаури. Я, конечно же, пообещала…
Вечером она уехала. Лаури провожал ее на самолет. А я сидела дома одна и ревела, как идиотка. Ревела, сама не зная, почему.
Поворота ключа в двери я не услышала. Я догадалась о том, что пришел Лаури, только тогда, когда он нежно обнял меня и прошептал на ухо:
- Почему ты плачешь? С тобой все о’кей?
Я повернула голову. Его зеленые глаза оказались совсем близко…
Лаури начал целовать меня. Слезы бежали по моему лицу. Он осторожно сцеловывал их. Нет, все это сон…сон…сон…
- Я люблю тебя, - шепнула я.
Ответом мне была его улыбка.
…Три дня я провела как в сказке. Прогуливала школу. Мы с Лаури бродили по городу, взявшись за руки. Я была счастлива.
- Я люблю тебя, - сказал он мне. – Твоя мама ничего для меня не значит. Ты нужна мне… Ты.
А потом приехала мама…
Долго скрываться мы не могли, и все вылезло наружу. Не говоря ни слова, мама ушла.
На следующий день он уехал. Я знаю, почему. Мама добилась того, чтобы его обучение закончилось раньше срока. Меня даже не допустили попрощаться с ним.
Вот так все и закончилось…».
* * *
Она отложила ручку и откинулась на спинку стула. Все…
Конец любви… Как жаль… Больно…
Она любила его. И любит. Будет любить…
Она встала и прошла в ванную. Разделась и села в заранее налитую воду. Взяла в руки бритву и повертела в руках. Острая…
Резкая боль пронзила ее тело. Она стиснула зубы.
Сегодня она узнала от мамы, что его самолет разбился…
Ей незачем жить.
В воде колыхнулись кровавые узоры.
Всего шестнадцать лет…
* * *
«Я знаю, ты ждешь меня там… Я это знаю…».
* * *
Он вбежал в ванную и остановился, пораженный…
- О, нет, - прошептал он. – Нет…
Он не уехал. Не смог. Наплевав на приказ начальства немедленно вернуться, он помчался к ней, к девушке, которую любил.
Но он опоздал. Безнадежно…
Лаури закрыл лицо руками и глухо застонал.
Его только что лишили любимой девушки.
Упав на колени, он взмолился слезно:
О, Боже, дай мне сил пройти сквозь эти муки,
О, Боже, дай мне сил не наложить на себя руки,
О, Боже, дай мне сил, чтобы дальше жить!
И он поклялся больше никого не любить…
* * *
«Так он жив! Господи… Что же я наделала! Моя мама солгала мне… Что может быть ужаснее?»
Она могла видеть сидящего на кафельном полу Лаури и свое мертвое тело, лежащее в уже остывшей воде.
Опустившись на колени перед Лаури, она поцеловала его в губы. Он вскинул голову.
- Ты здесь? – Прошептал он. – Да, это ты, я знаю… Прости меня. Я не успел. Но я люблю тебя!
- Я тоже люблю тебя, - по ее щеке медленно поползла слезинка и со звоном упала на пол. – Прощай, любимый…
- Прощай, - эхом отозвался Лаури. – Я…
Он не договорил. Слова не шли у него с языка. Он не видел ее, но чувствовал, что она рядом. Пока еще рядом…
Она улыбнулась ему. Она знала: когда-нибудь они встретятся…
* * *
«Я знаю, что совсем скоро мы опять будем вместе… Я обещаю.».
«Скоро мы встретимся. Она ждет меня.».
«Катастрофически тебя не хватает мне…».
«Не отчаивайся. Я приду…».
Катастрофически тебя не хватает мне.
Жгу электричество, но не попадаю я.
Катастрофически тебя не хватает…

Благословенье не придет, пока ребенок
Не поймет, что надо быть как все…

Все жизнь надо мной все стебались. Сколько я себя помню, не было ни единого дня, который я прожил бы спокойно. И не было человека, который хоть раз взглянул бы на меня дружелюбно. Меня не очень парило подобное обращение, но все же иногда мне так хотелось, чтобы у меня был человек, которому было бы не наплевать на меня.
Окружающих раздражало буквально все: мой внешний вид, мое поведение, моя жизнь. Их раздражал я сам. Хотя я не понимал, что во мне такого: я ничем не примечательный невысокий молодой человек, худощавый, с широкоскулым лицом и зелеными, как трава, глазами. Ничего особенного… Не очень симпатичный, но и не урод, а так…посерединке…
Я шел по жизни, а вслед мне неслись затрещины, пинки, тычки и насмешки. Я привык к этому, потому что к плохому привыкают так же быстро, как и к приятному. Каждый день мне приходилось быть очень и очень осторожным, чтобы не попадаться на удочку моих неистощимых на выдумки однокашников. И я попадался все реже – сказывались годы тренировок. Иногда я напоминал себе героиню книги Стивена Кинга «Керри», только в мужском обличье. Но вот мне совсем не хотелось бы кончить так же, как она…
Каждый раз эти ребята придумывали что-нибудь новенькое.
Тот день тоже не стал исключением.
Как обычно, с утра я вошел в класс и обнаружил, что мое рабочее место залито белой краской. Полностью. И стул, и стол, и даже пол под ними.
-Fuck! – Выматерился я, но легче мне не стало. Совсем наоборот. Мне захотелось, чтобы у меня в руке был автомат или пулемет – чтобы перестрелять их всех к чертовой матери.
С двух последних парт склабились Тейкка и Элиас, знаменитые на всю школу бугаи. Уверен, это они. А кто же еще? Некому больше… Девчонки, бывало, попристают (эй, Лаури, не хочешь заняться со мной сексом? Я никогда еще не делала этого с обезьяной!) и забудут, а парни… Почему-то им доставляло огромное удовольствие издеваться надо мной. Я очень от этого устал…
Я поймал сочувственную улыбку своего единственного друга Ээро Хейнонена. Да и он – то мой друг только по пятницам. То есть в те дни, когда не надо идти в школу. Он боится, что тоже станет объектом насмешек. Смешной…
Я попробовал было пройти на свободное место, но Парве, сидящий прямо за мной, не придумал ничего смешнее, как подставить мне «ножку». Я споткнулся о нее и, естественно, растянулся на полу, больно ударившись челюстью. На миг мне показалось, что у меня вылетели изо рта все зубы, а язык сам по себе прикусился.
Все заржали. Очень остроумно… Прямо обхохочешься… Мои тапочки уже поперхнулись от смеха.
Я поднялся и тут же нос к носу столкнулся с незнакомой девушкой. Никогда ее прежде не видел… Странно… Я знаю всех в нашей школе…
Это была новенькая. Ей было где-то лет семнадцать, так же, как и мне. Невысокая, темноволосая, с грустными и какими-то замученными серо-зелеными глазами. Свитер, джинсы, кроссовки. Ничто не отличало ее от других девчонок. Ничто.
Но если остальные лишь посмеялись надо мной, то эта спросила.
- Ты в порядке? – Даже голос у нее был тихий и испуганный, будто она все время чего-то боялась… Однако меня это не тронуло.
- В полном, - процедил я, злясь на эту добрую самаритянку за то, что она жалеет меня. Тоже мне, мать Тереза! Прямо смешно, ей-богу!
- За что они тебя так? – С сочувствием поинтересовалась девушка. Лучше бы молчала! Не ее собачье дело!
Я ничего не ответил. Вот еще! Я не дурак и не буду распахивать душу перед первым встречным. Или встречной. Она, небось, такая же, как все. Я знаю подобных людей. Они сначала втираются тебе в доверие, а потом бьют в спину. Стреляют из полной обоймы, чтобы было больнее… Ненавижу таких… Ненавижу…
- Как тебя зовут? – Не отставала новенькая. Мысленно обругав ее последними словами(и чего привязалась?), я смерил наглую приставалу раздраженным взглядом и процедил:
- Я никто и звать меня никак!
Пафосно, конечно, но… Может, хоть теперь отцепится, дура безмозглая? Убивал бы таких без суда и следствия…
Тут в класс вошел учитель, мистер Хейкнонен, и все быстро вскочили со своих мест.
- Садитесь, - кивнул он. Все с облегчением плюхнулись на стулья и зашуршали учебниками, один я остался беспомощно стоять у своей парты. Как идиот. Хотя почему «как»? Даже обидно.
- Илонен, чего стоите, как истукан? Садитесь, - раздраженно произнес литератор. Интересно, куда?! Может, у него есть идеи?
- Кто ж его посадит? Он же памятник! – Сострил Вилле. Все засмеялись. Тупая шутка. Однако все ржут, словно этот придурок только что рассказал самый смешной с мире анекдот. Мне тоже надо посмеяться?
- Вало, закройте рот! Илонен, если ваше место испорчено, найдите другое, не стойте, словно монумент на площади! – Мистер Хейкнонен начал злиться, что неудивительно. – Не тормозите урок, Лаури! Сядьте!
Я оглядел класс. Ближайшее свободное место было рядом с новенькой. Вот черт! Скрипя зубами, я опустился на стул. Вот повезло, так повезло, послал же бог соседку… Надеюсь, она хоть будет молчать…
Урок тянулся мучительно долго. Я завяз в нем, как муха… Нет, не в варенье, а в некой иной субстанции. А точнее, в дерьме. Как муха в говне – хорошее сочетание, а, главное, правильное. Какая, кхм, прелесть… Муха в дерьме… Ха. Ха. Ха…
Я не знал, чем себя занять, и в итоге начал исподтишка разглядывать эту девчонку.
Она прилежно записывала все, что говорил преподаватель, но у меня возникло такое чувство, что она не вполне понимает, что он говорит. Да и с финским у нее проблемы. Похоже, новая ученица – иностранка. Ну и черт с ней!
Наконец прозвенел звонок. Следующим предметом была физкультура. Идти на нее я не собирался. Что толку, все равно стеб обеспечен мне при любом раскладе. Поэтому я собрал вещи и тихонько улизнул под шумок.
Как всегда, я отправился на Сенатскую площадь, в самый центр города. Черт знает, почему, но я люблю ее. Когда здесь много народу, то легко можно затеряться в толпе, а когда мало, то просто хорошо посидеть и подумать. Или вовсе не думать…
Я сел на ступени Успенского собора и подпер кулаком щеку, без особого интереса наблюдая за разгуливающими по асфальту голубями.
Я завидую им, этим свободным птицам. Они вольны делать все, что захотят, а я скован правилами, которые создало общество. За попытку противостоять стандартам меня безжалостно чмырят. Будь я птицей, я бы смог им отомстить. Как в фильме. А в человеческом своем облике я ничего не могу.
- Привет!
Я поднял голову. Рядом стояла новенькая. На ней была спортивная форма, за спиной – туго набитый рюкзак. А она красивая, подумал я и тут же прервал себя самого. Тоже мне, мыслишки…
- Можно?
- Ступеньки не мои, садись, если хочешь, - пожал я плечами, всем своим видом показывая, что не рад ей. Слишком много было бы чести…
Она пристроилась рядом, чуть ли не касаясь ногой моего бедра. Хм…
С минуту мы молчали, потом девчонка произнесла:
- Почему ты так со мной? Я не сделала тебе ничего плохого!
Меня чуть не стошнило.
Как мило! «Почему ты так со мной?»?! Теперь я – мерзкий нелюдим, а ты – бедная овечка? Что это еще за новая игра? Ангел во плоти, елки-палки! Ну нет, меня ты не обманешь… И не таких раскалывали…
- Так сделаешь! – Процедил я сквозь зубы. Я был в этом уверен. Мой опыт общения со сверстниками давал мне на это право.
- Не говори того, чего не знаешь.
Я ничего не ответил. Ее жалость – еще больший позор для меня, нежели издевательства одноклассников. Она пожалела меня. И этого было достаточно, чтобы я ее возненавидел.
Но во мне столько всего накипело, что я не выдержал. А кто бы выдержал?
- Они ненавидят меня. Смеются надо мной за маленький рост, прическу, внешний вид, мое увлечение музыкой…
Постепенно, шаг за шагом, я выложил ей все, и, как ни странно, мне стало легче. Я словно сбросил с сердца огромную тяжесть. Да и неприязнь к ней куда-то пропала. Наверное, у нее была харизма… Когда я закончил, она взяла мою ладонь и легонько сжала ее в своей руке, распространяя по моему телу приятное тепло. И я понял, что ошибся в ней с самого начала. Она не против меня, а со мной…
- А как тебя зовут? – Полюбопытствовал я.
Девушка замялась, словно бы я спросил что-то неприличное. Я ждал. Это я умею.
- Тайла, - наконец произнесла она. – Тайла Турманен.
- У тебя финское имя. Но ты ведь не из наших? – Спросил я прежде, чем сообразил, что это может быть невежливо.
- Нет, - ответила Тайла, немного помявшись. – Я – русская. Когда умер мой дедушка, с которым я жила, я нелегально переехала сюда. Дед всегда мечтал жить в Хельсинки. У меня нет гражданства, нет ничего. Мой паспорт куплен на «черном рынке», фотографию я вклеила сама, я умею, дедушка научил меня, он был неплохим умельцем. Я все время боюсь, что меня обнаружат и депортируют в Россию, в детский дом, туда, где мое настоящее место. Я снимаю квартиру на окраине. И мне страшно, Лаури, мне очень, очень страшно…
Я приобнял ее за плечи, а она доверчиво приникла ко мне, будто я был ее единственной защитой в этом огромном и враждебном мире.
С этого обмена откровениями началась наша дружба, такая необычная, но спасительная для нас обоих…
***
Тайла буквально спасла меня от одиночества. Она стала моим другом, настоящим, преданным и искренним. Моим другом…сначала. А потом я в нее влюбился, как только молодые люди могут влюбляться в девушек.
Мне удалось уговорить маму разрешить Тайле пожить у нас несколько дней. Я даже не думал, что она согласиться, но мама совершенно не была против. С Тайлой мне было хорошо…и я не так страдал от пустоты в душе…
Однажды я застал свою подругу плачущей на кухне. На мой вопрос: «Что произошло?»(самый тупой и банальный, между нами говоря, вопрос в мире), Тайла ответила, что она больше не может так жить, что ей надоело лгать всем вокруг. Что ей хочется снова стать для кого-то Ангелиной, а не Тайлой Турманен, ведь Ангелина – ее настоящее имя.
- Лаури, мне надоело быть другим человеком! Я хочу быть собой!
Ангелина – Тайла прижалась ко мне, дрожа от рыданий. Я осторожно убрал упавшую на ее лицо прядь и поцеловал ее в губы. Сначала подруга оцепенела от удивления, но потом несмело ответила на мой поцелуй, трепеща в моих объятиях, как бьющийся в стекла закрытого окна дождь.
Наша любовь друг к другу росла и крепла с каждым днем, будто уверенно набирающий силу росток молодого деревца. Но все кончилось буквально в несколько часов… Самых жутких в моей жизни часов…
В тот вечер Ангелина ушла на день рождения к Ээро. Соскучившись по ней, я решил тоже пойти к Хейнонену и забрать ее оттуда. Меня не остановило даже то, что меня на вечеринку не пригласили. А там меня ждал сюрприз…
- Всем привет!
Как только я вошел, стало непривычно тихо, как в склепе. Все уставились на меня, словно ждали чего-то, а это «что-то» никак не наступало, не хотело наступать…
Я заметил неподвижно сидящую в углу Ангелину. Она была совершенно одна. Мне стало больно от созерцания ее одинокой фигурки, сгорбившейся в углу.
Я шагнул вперед, чтобы забрать ее отсюда, увести туда, где бы нас никто не нашел… Никто, никогда…
Однако…
Раздался скрип, на меня сверху опрокинулось ведро с какой-то липкой гадостью, окатив меня с головы до ног. Позже я понял, что это была краска… Но какая разница, что это было? Никакой…
«Прости», - ясно сказали мне глаза Тайлы. – «Они использовали меня как приманку. Я не смогла остановить их. Я не смогла… Я предала тебя… Прости».
…Я шел по улице, не обращая внимания на смешки и взгляды прохожих, которыми меня в избытке награждали. Плевать на них… Я знал, что я сделаю. Я давно хотел… давно…
….Конечно же, они не ожидали. Еще бы! Они даже не успели ничего понять. Они просто падали, один за другим. Какое же удовольствие мне это доставило! Не описать словами. Это как оргазм…я знаю…что это такое… Спасибо Ангелине…
Пистолет и полную обойму я стащил у отца. Пришло время расплаты. Вы хотели party? Вам будет весело, я обещаю. Вам ведь весело, правда? Весело…
Когда последний из них упал, захлебнувшись собственной кровью, я развернулся, чтобы уйти, но встретил взгляд серо-зеленых глаз. Тайла смотрела на меня с ужасом, смешанным с любовью… Любовь читалась в ее лице, сияла во взгляде… Любовь… Мы оба узнали, что это такое… Дрянное, болезненное чувство… Бесполезное.
Она восхищалась мной. Неужели? Поздно… Слишком поздно.
Я холодно усмехнулся и спустил курок. Клянусь, мне показалось, что я видел траекторию летящей прямо ей в грудь пули. Пули, миссия которой была убить человека, больше всего на свете мне необходимого… Я понял, что только что сделал вручную ад сам для себя.
Ангелина медленно сползла на пол, а в ее взгляде я увидел: «За что?». Так этот немой вопрос и застыл в ее глазах… Навсегда. Как укор…для меня…
Я сел рядом с ней и уткнул голову в колени. Бдительные соседи наверняка уже вызвали копов. Мне все равно…

Когда я заселялся в общежитие, я даже не представлял себе, что за жизнь ждет меня. Двадцать восьмого августа родители привезли меня на машине в Санкт-Петербург и оставили наедине с пятью сумками и кучей народа в основном русского происхождения. Половина из них сразу же уставилась на меня как на диковинную птицу. Я оглядел себя и не обнаружил ничего особенного – выглядел я как обычно: тяжеленные ботинки на платформе сантиметров в восемь – десять, широченные штаны ядовито – зеленого цвета, желтая футболка, сетчатая майка поверх нее, торчащие во все стороны
зеленые волосы, в которые я вставил большое черное воронье перо. Мой нормальный облик, и что у всех такие шокированные лица? Дома мне уже никто не удивляется.
- Ой, гляньте, какое чудо в перьях! – Услышал я звонкий голос какой-то девчонки. – Мать моя женщина, где ж такие берутся-то? В инкубаторах выводятся?
Часть моих однокурсников грохнула от смеха.
- Почему в инкубаторе? В таком же курятнике, как и ты! – Лениво отбрил я, смерив ее взглядом. Высокая, худощавая, достаточно симпатичная, в ярко-оранжевой длинной юбке и черной кофте. Хм, на себя бы посмотрела! Кто же черное с оранжевым носит? Только сельские дурочки.
Рядом с ней стояла девушка еще более странного вида: черные бриджи, полосатые гетры как у тюремного заключенного, свободная футболка с символикой группы Children Of Bodom, куча напульсников с шипами и браслетов на руках, несколько крестов на шее и длинные темные распущенные волосы, волной лежащие на плечах и спине. О, какое любопытное существо, однако… Я не прочь познакомиться поближе… хе-хе… Если вы понимаете, о чем я…
Тут вышла какая-то толстая тетка и стала строить нас, будто солдат-новобранцев.
- Все встали в одном месте, что за разброд?! И прекратите болтать! Трепачи какие!
Я демонстративно зевнул и с пятью сумками наперевес поперся в самый зад толпени. Что я делаю здесь?.. Не понимаю… Не университет, а казарма. Надеюсь, туалеты зубной щеткой чистить не заставят? Говорят, в России практикуется такая вещь… Даже страшновато…
Пока она что-то говорила, я начал рассматривать народ, с которым мне предстояло учиться. Большая половина ребят выглядела однообразно - джинсы, футболки – и я понял, почему на меня так воззрились в мое первое возникновение. Если сравнивать поэтически, я был похож на белую ворону в стае галок. Или павлина среди воробьев, хотя они, вроде, не в одной географической широте живут…или в одной? А, хрен с ними, с галками и павлинами, пошли они все…ладно, при дамах не стоит ругаться даже в мыслях. Но, с другой стороны, где тут дамы? И не пахнет…
- Лаури Илонен! – Гаркнула баба.
Я сплюнул на пол потерявшую всякий вкус жвачку и ответил:
- Присутствует! А что надо?
- В третью комнату вместе с Иваненко и Вуличем, шагом марш!
Я почувствовал себя призванным в армию, и, согнувшись под тяжестью сумок, поплелся следом за двумя парнями, которых еще и в лицо-то не видел, только спины.
Проклиная все на свете, мы поднялись на четвертый этаж. Комната номер три находилась в самом конце коридора. Еле открыв дверь, мы ввалились в спальню и, не сговариваясь, дружно присвистнули.
Довольно большая комната с тремя кроватями была светлой и просторной. В специально выделенном углу стояла газовая плита и холодильник. Даже телевизор присутсвовал, что нас крайне порадовало. Хоть со скуки не подохнем…
Я плюхнулся на ближайшую кровать и заявил:
- Чур, это моя!
- Ну раз твоя, так вари сегодня ужин! – Заржал один из моих соседей, рыжий парень в джинсовом костюме. – Давай, Лаури, твоя очередь! А я завтра кашеварить буду. Меня, кстати, Денис зовут. Денис Вулич.
Мы пожали друг другу руки, и я подошел к плите. Денис кинул мне спички, я поймал их на лету и стал рассматривать со всех сторон. Обычный коробок…а что с ним делают? В глаза не видел газовую плиту. Нет, конечно, видел, однако пользоваться не приходилось…
Недолго думая, я чиркнул спичкой; пламя взметнулось вверх и обожгло мне пальцы. Я заорал благим матом и бросил факел в миниатюре на пол. Парни захохотали.
- Эх ты, саам! – Презрительно бросил второй мой сосед. – Не умеешь!
- Иди сам попробуй! – Огрызнулся я, ожесточенно дуя на обожженную руку. – Я получил производственную травму! Ох ты, итить твою налево, как же больно…
- Ладно, сходи в соседний номер, туда девчонок заселили, - смилостивился Денис. – Пусть помогут несчастному собрату-финну. Стыдно признаться, но я ни разу с газовой плиткой дела не имел… У меня электрическая дома…
- И я тоже, - смущенно признался второй парень. – Мы думали, ты умеешь…
Ага, да как же! Думали они…индюк тоже думал, что купается, пока вода не закипела!
Тихо матерясь и спотыкаясь о все раскиданные по комнате сумки, я вывалился в коридор и стал дико озираться, пытаясь понять, в какой же из комнат живут девчонки. Наконец я услышал смех из спальни напротив и понял, что мне туда.
Я приоткрыл дверь и сунул голову внутрь. Тут же мне в лоб угодила подушка, не успел я открыть рот.
- Парням нельзя! – Заорала одна из них. – Мы, между прочим, переодеваемся!
Я слаженно закрыл дверь с той стороны и остался стоять, потирая ушибленную башку. Ненормальные все какие-то…у нас парню зайти в комнату к лицам женского пола считалось нормальным… Хотя это у нас в Финляндии, а тут что? Страна медведей и СССРовцев… Непродвинутые все какие-то…
- Что ты хотел? – Из комнаты появилась та самая металлистка, привлекшая мое внимание с самого начала. – Тебя в детстве стучаться не учили? Или ты в лесу рос?
- Ладно, прости, - покладисто извинился я. – Я к вам с просьбой… Не могла бы ты помочь нам ужин приготовить? А то мы даже плиту зажечь не можем…
Она посмотрела на кастрюлю, которую я держал в руке, потом взяла ее и надела мне на голову со словами:
- Сам готовь, не маленький!
Я услышал, как хлопнула дверь и, сняв со своей башки сей своеобразный шлем, отправился в обратный путь в свою спальню, отнюдь не горя желанием обрадовать пацанов шикарной новостью о том, что сегодня мы останемся без ужина. Ну что ей, трудно было, что ли, газ нам зажечь?! Не понимаю… Я же вежливо попросил!
- Что, прокатили? – Спросил меня Денис, как только я вошел. – Не расстраивайся, мы уже зажгли газ. Правда, горючего почти не осталось…
Я взглянул на выразительную кучку обгорелых спичек и тяжело вздохнул. Кто пойдет в магазин за новым коробком? Конечно же Лаури Илонен, кто же еще… Я и не сомневался, в общем-то… Как только что-то надо купить, все всегда валится на меня. Дома было то же самое, но хоть готовить не заставляли, для этого у нас мама была…
Выйдя в коридор, я наткнулся прямиком на мою обидчицу. Она стояла у окна и смотрела на улицу,скрестив руки на груди. Я собирался было пройти мимо, гордо задрав курносый нос, но она окликнула меня. Пришлось волей-неволей остановиться и послушать, что она мне скажет.
- Слушай, ты правда, что ли, готовить не умеешь? – Спросила она, не оборачиваясь.
- Не умею, - вздохнул я. – Не мужское это дело…
- В таком случае, юриспруденция – не женское, - отпарировала девушка. – В жизни все может пригодиться, тем более, что тебе еще в общаге жить и жить! Так что учись, студент, пока не поздно! – Она засмеялась и обернулась, смерив меня веселым взглядом. – Впрочем, если хочешь, могу помочь в этом нелегком деле! Когда ты свободен? Я могу начать обучение в любой момент, все равно до начала учебы нечем больше заняться. Кстати, меня Лена зовут. Ну так как? Или мне заранее не выделять на тебя время?
Я подумал и согласился, тем более, что был не прочь познакомиться с ней поближе. Она мне нравилась, оригинальная девчонка, такие редко теперь встречаются… А лучше бы почаще, ненавижу господствующие в обществе стереотипы! В смысле, почаще встречались, я сам из таких, отличающихся от всех остальных. И, естественно, мне интересно общаться с себе подобными…а если это девушка, то и не только общаться, а кое-что еще делать… Только вот, боюсь, с этой мне ничего не светит, у нее на лице написано: «Не подходи – убью!». А жаль…
В магазин мы пошли вместе, разговаривая обо всем на свете и одновременно ни о чем. Лена оказалась жутко любопытным собеседником, она реально загрузила меня на тему сатанизма реального и сатанизма того, что пропогандируют многочисленные секты, расплодившиеся в ее стране. Было видно, что эта тема для нее больная и ей хочется хоть кому-то выговориться, высказать свое отношение к извращению истинных принципов сатаниниского мировоззрения.
- Слушай, я сейчас задам тебе нескромный вопрос, вернее, два, - не выдержал я. – Первый: ты что, сатанистка? И второй: как к этому относятся твои родители и твой парень?
- Так и знала, что ты спросишь именно это! – Засмеялась Лена. – На самом деле я не сатанистка, просто интересовалась одно время их жизненными принципами, меня судьба свела с представителем якобы культа поклонения Дьяволу. Мама и бабушка относятся к моим, скажем так, необычным увлечениям, вполне нормально, а парня у меня нет…
У нее нет парня?! Мои глаза сами по себе полезли на лоб. Окружающие ее лица мужского пола, что, слепые?! Не замечать такую оригинальную и интересную девушку! Я что-то не понимаю: у русских пацанов явно проблемы на почве отношения с девчонками! Я бы ее не упустил! Впрочем…раз у нее нет любимого человека…а почему бы и нет?! В конце-концов, никто мне не мешает… Остается, конечно, ее мнение по этому поводу…но не было еще девушки, с которой я бы не мог замутить! Уговорю, а куда денется, тем более, что повод для лишних встреч у нас есть. А уж там…я своего не упущу! И не надейтесь, хе-хе…
В супермаркете у меня разбежались глаза, я даже не знал, что покупать, потому что еды было ну о-очень много! В итоге мучительных соображений и советов с Леной я купил три пачки пельменей «Сам Самыч», пачку с готовыми котлетами, килограмм сосисок, два пакета сока, несколько пакетиков с супом (ну знаете, такой, растворимый?) и, естественно, не обошлось без выпивки. Чувствую, сегодня с пацанами будем гулять! Отмечать заселение в общагу…
Моя милая спутница, на которую косились все покупатели вкупе с продавцами, тоже затоварилась продуктами на месяц вперед, так как наша стипендия в шестьсот рублей не подразумевала большие траты на пищу. Более того, нам стоило бы на всем экономить, чтобы не остаться к концу сентября без маней и без жратвы. А то будет совсем плохо… Так плохо, что я представить себе боюсь… Голодный я – это страшная сила…
Накупив всяких хавок, мы вернулись в общежитие. Мое появление с пакетом еды встретилось дружными криками и аплодисментами. Я аж засмущался.
Особую радость вызвала, естественно, бутылка водки и несколько банок пива, а если учесть тот факт, что Денис и Леха привезли с собой еще, то веселье намечалось хорошее. Расставив на столе закуски и выпивку, мы стали решать, что будем делать дальше.
- А давайте девчонок пригласим? – Предложил Леха Иваненко. – И им хорошо, и мы развлечемся…ну, парни, вы меня понимаете!
И, как всегда, идти за девушками пришлось мне… Так как я еще не знал никого, кроме Лены, я, ничтоже сумняшеся, заявился к ним в комнату и с соблюдением всех правил этикета пригласил на бухалово.
Лена строго посмотрела на меня, взгляд ее выражал глубокое неодобрение моей политикой знакомства с лицами противоположного пола. Эх, если бы она знала, что, собственно говоря, я плевать хотел на всех ее подружек, лишь бы она не отказалась провести вечерок в моей компании! Нет-нет, ничего неприличного, просто посидеть за баночкой пива, поговорить за жизнь… А там… Ладно, какой же я все-таки пошлый, с ней подобный метод не прокатит… Она же особенная, к ней нужен другой подход… Издалека, намеками, сначала подружиться, а потом уже, когда она узнает меня поближе и поймет, что я – отличный парень, тогда уже можно и потихоньку начать подбивать клинья… Я более чем уверен, что ей очень нужен человек, который будет ее любить и уважать, который будет видеть в ней прежде всего личность, а не просто куклу для развлечений…хотя на куклу она не очень похожа, скорее наоборот, она настоящая и живая, не то что все эти барби вокруг… Ой, что-то меня понесло в дебри, как бы не заблудится…
- Первый день знакомы, а уже пить приглашаешь! – Кокетливо заметила миниатюрная блондинка, упорно напоминающая мне поросенка. – Какой ты, однако…

Смерть – как кошка, которая гуляет сама по себе. Она приходит и уходит, когда ей вздумается, и никакие слезы не помогут. Она, как жестокий скинхед, не слушает молений о пощаде и бьет без промаха. Часто старуха с косой, как Тетка Чума из детской страшилки, приходит к тебе домой, моет вместе с тобой руки, пьет с тобой положенное молоко на ночь, а потом, как говорилось в одной, может быть, не очень хорошей книге, «вы можете чувствовать, как она колотит вас по жопе».
…Могильные камни торчат из земли, как гнилые зубы. Наверное, если Смерть ухмыльнется, во рту у нее будут именно такие, с полуистершимися подписями, выщербленные от времени, почерневшие, ухмыляющиеся…
…Смерть – это заглянувшее в ночное окно мертвое лицо, высохшее, покрытое растрескавшейся кожей. Это высокая девушка в темных очках, которые никогда не снимает, а если и снимает, то лишь перед умирающим, и тогда он видит там свои глаза… Это может быть и среднего роста парень, необычайно бледный, с пронзительным взглядом. А для кого-то Смерть – это Жнец в длинном балахоне и в капюшоне, скрывающем лицо; в руках которого – острая коса, а за спиной – огни большого города
А, может быть, Смерть – это оно. Средний род. Та вещь, которою ты больше всего на свете боишься… Она придет и скажет: « Хей, привет, я здесь. Как ты хочешь умереть? У меня большой выбор: хочешь рак легких? Или тебе больше по душе лейкемия? Кирпич на голову я тоже могу устроить, я все могу, ты же знаешь. Я могу все, и у тебя будут такие же зубы, как и у меня: гнилые, торчащие из десен, как обломки надгробий на старом кладбище. И ты взлетишь…».
Занавески у закрытого окна вдруг начинают развеваться, и ты понимаешь, что тебе уже никто не поможет. Даже если твой дом полон народа: родственники, друзья… они не услышат тебя, а если и услышат, ничего сделать не смогут. Жнец рассечет твое тело пополам, и тогда ты увидишь…
Никто тебе не поможет, кричи, не кричи. Никто. И никогда…
Что после жизни? Смерть. Что после смерти? Тлен. Что есть круг жизни? Всего лишь водоворот. Люди, которых мы встречаем или не встречаем; которых любили или ненавидели. События, произошедшие или не произошедшие с нами. Составляющие водоворота, и ничего более…
Когда ты умираешь, твоя душа исчезает в водостоке и вместе с водой и отходами течет по канализационным трубам. Она возвращается в землю, а не на небо. Потому что на небе наши души никому не нужны…
Смерть не спрашивает, хочешь ли ты умереть. Она просто приходит и ставит тебя перед фактом…
* * *
Когда на маленький городок Эспоо близ Хельсинки обрушился почти тропический ливень. Тине было десять лет. В день смерти ее младшего брата ей исполнилось одиннадцать, и она впервые столкнулась с неоспоримым фактом потери близкого человека.
Йоханнесу было семь лет, он ходил в первый класс и был живым, здоровым ребенком. Никому бы и в голову не пришло связать ливень с его гибелью, так же, как никто бы ни за что не подумал, что труп маленького мальчика станет первым в череде смертей, потрясших пригород столицы страны Суоми.
За несколько лет до этих событий всемирно известный писатель Стивен Кинг представил читающей публике свой новый роман «Оно». По нему был снят фильм, с шумом и помпой прошедший по всему миру. Но ни американский беллетрист, ни его агенты, ни режиссер даже не представляли, какую силу они выпустили на свет, и какой трагедией она разродиться в ничем не примечательном финском городке, обычно скрытом тенью своего столичного соседа…
… Паули, щуплый семнадцатилетний подросток, шел домой из школы. Ливень, прошедший несколько дней тому назад, оставил на асфальте лужи, по размеру и глубине больше напоминающие озера, в них отражались дома и люди, проходившие мимо, спешащие по своим делам, люди, которые «рожают детей и при этом не могут есть пищу без соли».
- Хей, Паули! – Кто-то, разбрызгивая во все стороны воду, догонял его. – А меня после английского подождать было слабо, ты, черная засраная жопа?
Паули обернулся и увидел, что к нему на всех парусах мчится его одноклассник и лучший друг Лаури Илонен, не менее тощий и не менее лохматый, чем он сам. Правда, в отличие от него, у Лаури не было дредов на голове, свои темно-каштановые от природы волосы он красил в розовый цвет и укладывал с помощью геля.
- А я думал, что ты собирался в кино с Валери, или она отказала тебе, о самая большая засраная и не менее черная жопа негра!
- Мечтать не вредно, вредно не мечтать, - ухмыльнулся Илонен. – Она сказала, что не пойдет со мной даже в сортир, пока я не вступлю в школьную команду по хоккею. Долго же ей придется ждать!
- Ты еще можешь попробовать, - подколол друга Паули, прекрасно знавший, что тренер посоветовал Лаури сначала подрасти немного, причем сделал это в грубой и насмешливой форме под смешки и свист всех членов команды.
- Ага, бегу и роняю тапки по дороге, - скривился его приятель. – Как говорится, не очень-то и хотелось…
- Ой, не хотелось ему, не надо мне лапшу на уши вешать! Хорош заливать!
- Черт бы побрал тебя и твою лошадь, Словесный Понос! – С важным видом отпарировал Лаури и расхохотался. – Валери не единственная девушка во Вселенной, вот Хайлинне, например, тоже ничего, я знаю, я смотрел!
- Каким это образом? Неужели она тебе позволила? – С непередаваемым сарказмом поинтересовался Паули.
Парни засмеялись, так как оба знали о возможности подглядывать за тем, что происходит в женской раздевалки из мужского туалета. В одной из кабинок в стене была небольшая дырка, сквозь которую, однако, все было видно. И Лаури, и Паули каждый раз во время физкультуры простаивали там, отпихивая друг друга задами от вожделенного «экрана».
- Очень смешно, - фыркнул Илонен, давясь ржачем. – Да ты шутник, Рантазалми!
- Стараюсь, мистер Словесный Понос! – Не остался в долгу Паули. – Мне есть у кого учиться!
Парни, перешучиваясь, приблизились к сточной канаве. Оттуда торчал чей-то кроссовок, запачканный чем-то темный, похожим на затвердевшую грязь.
- Что это? – Удивленно пробормотал Лаури, посерьезнев. – Мне не нравится такое положение вещей…
- Да небось какой-нибудь бродяга уснул в помойке, - пожал плечами его друг, чувствуя, однако, неясную тревогу, словно кто-то невидимый шепотом предупреждал его о том, что лучше пройти мимо и забыть об этом, как все люди забывают о вещах, которые не относятся к их личным проблемам. – Идем отсюда. У нас еще репетиция сегодня, или ты забыл?
- Может, плохо стало человеку, и он в канаву свалился, а ты хочешь его тут оставить! – Илонен решил проявить человеколюбие. – Давай посмотрим, ты же не развалишься!
Проклиная все на свете, Рантазалми посмотрел в канаву и тут же отпрянул, силясь удержать внутри свой завтрак.
- О, Господи… - Лаури отскочил от этого места, как ошпаренный и его моментально вырвало. – Там…т-т-там… Господи Иисусе…
Ребенок. Маленький мальчик лет семи. Синие джинсики, желтая футболочка, кроссовки… Лаури Илонен еще раз глянул вниз, чтобы удостовериться, что то, что он видел, не было галлюцинацией, вызванной недавно выпитой банкой пива Фостерс. И в тайной надежде, что сейчас, при ближайшем рассмотрении это окажется всего лишь кучей старого тряпья. Нет… Не оказалось…
У мальчика была начисто оборвана голова. Из шеи торчал белоснежный, сверкающий обрубок позвоночника. Кровь сияла на траве, на его одежде и даже на кроссовках. На валяющийся неподалеку рюкзак тоже попало…
Лаури вновь отшатнулся от края ямы и схватился рукой за рот, но обед, съеденный в школьной столовой, вонючей струей вырвался наружу, забрызгав рвотой его тишку. Илонен упал на колени и долго так стоял, тупо пялясь на Паули, который, как настоящий мужчина, хлопнулся в обморок.
Это же младший брат Хайлинне, пришла ему на ум догадка. Это Йоханнес, нет сомнений. Мальчик, только в этом году пошедший в школу, мальчик, не успевший еще в этой жизни никому навредить, чистый, невинный ребенок.
«Хайлинне будет плакать…», - отрешенно подумал Илонен и поднялся.- «Она будет очень плакать…».
Лаури на ватных ногах подошел к канаве и, преодолевая отвращение, спустился вниз, стараясь не смотреть на то, что еще недавно было Йоханнесом. Тошнота опять подкатила к горлу, мешая дышать, он ощущал в воздухе медный запах крови и именно сейчас многое отдал бы за то, чтобы оказаться у себя дома. Но он обошел кругом труп ребенка и подобрал рюкзачок, обычный рюкзачок, с изображением Симбы, львенка из детского мультика, и его друзей. Лаури не был уверен в том, что убитый мальчик – брат его одноклассницы, но все равно собирался отнести ей ранец – чтобы удостовериться…
- Вставай, придурок, - затряс он Паули, когда поднялся обратно наверх. – Поднимайся и пошли к Хайлинне!
- Я не хочу… Я хочу домой… - Плаксивым голосом проныл его друг и встал на две конечности. – Я не хочу…
Он вдруг припустил бежать по дороге, ведущей в сторону его дома и вскоре скрылся из вида, будто преступник с места преступления. Илонен нервно и с опаской оглянулся: если их кто-нибудь видел, то, может статься, они оба окажутся за решеткой по обвинению в убийстве, которого не совершали. Лаури достал из сумки пакет и сунул в него ранец малыша. Хайлинне должна это увидеть…
Улица была пуста. Он дошел до угла, повернул за него и только тогда помчался во весь опор…
…Хайлинне уже была дома и нервничала, переживая за своего младшего брата. Он заканчивал учиться в полдень. Было уже три часа, но Йоханнес еще не пришел. Девушка успокаивала себя, говорила, что с ним все в порядке, может, он просто задержался в парке, поиграть в мяч или в иные мальчишеские игры, но червячок сомнения внутри подтачивал ее, не давал успокоиться и заняться домашними делами, хотя скоро Тина должна была придти из бассейна, и следовало приготовить ей обед. Хайлинне стояла у окна и неотрывно глядела на улицу, каждую минуту ожидая, что фигурка братика вот-вот появиться из-за угла, однако его все не было. Вместо Йоханнеса в поле ее зрения возник ее одноклассник Лаури. Он шел как-то странно, немного пошатываясь из стороны в сторону, и девушка с неприязнью подумала, что он, возможно, снова пьян или, того хуже, обкурен. В руках Илонен держал пакет с символикой их школы. Пакет оттопыривался, и создавалось впечатление, что он несет в нем что-то, похожее на детский рюкзачок, непонятно почему запихав его в полиэтиленовый мешок.

Алиса сидела на ступенях Кафедрального собора в Хельсинки и тупо смотрела на свои затянутые в черные митенки руки. Ногти на левой руке были накрашены черным лаком, и она зачем-то отковыривала его с поверхности.
Темные волосы Алисa стянула на затылке в высокий хвост, с висков спускались две закрученные пряди. Бледное лицо и глаза, подведенные черным карандашом – она пугала проходящих мимо консервативных финнов.
На запястьях у нее болтались два напульсника с острыми шипами и две фенечки :одна с надписью “Gothic”, вторая – с изображением оскаленных волчьих морд.
Длинный кожаный плащ и заплечная сумка – опять-таки с нарисованным на ней серым «санитаром леса». Темно-синие джинсы и черная кофта с воротом. Алиса не хотела выглядеть иначе.
Мама привезла ее в страну озер десять лет назад и скинула на руки отчиму, немолодому уже финну Маркусу Мустайоки. В своей родном краю Алиса не была уже давно, и язык Суоми знала лучше, чем свой национальный.
Хельсинки она считала чуть ли не своей родиной, но все равно ей хотелось увидеть Санкт-Петербург – город, в котором она появилась на свет и впервые огласила стены роддома звонким плачем.
По-фински ее имя звучало как «Элисса», причем с ударением на первом слоге, но она просила, чтобы друзья называли ее именно Алисой. Или же Kuolema - по кличке, которую ей с недавних пор дали – с тех самых пор, как она превратилась в маленькую вампиршу. Не в настоящую, конечно – просто стала одеваться в черное и красить лицо таким образом, что делалась похожей на живой труп. Kuolema на языке страны озер означало «смерть».
Отчим не одобрял ее увлечения готикой, но особо и не возражал, по большему счету ему было все равно, как она выглядит, главное, чтобы хорошо училась. А оценки у Алисы были хорошие, она любила учиться и старалась успевать по всем предметам. Не потому, что была ботаничкой, а потому, что ей было интересно узнавать что-то новое.
У Алисы была своя группа, играющая готик – денс – металл. Но совсем недавно они на время прекратили репетиции – солист, бой-френд Алисы, попал под катафалк. Сразу и насмерть…
Алиса полностью ушла в себя и захлопнула за собой дверь. Ей было тяжело даже думать о том, чтобы возродить группу. Она не хотела, чтобы у микрофона стоял кто-то другой, потому что Айни был незаменим. Разве мог кто-то другой, кроме него, петь песни, которые они с Элиссой(он всегда называл ее именно так и никак иначе, и он был единственным близким человеком, которому она это позволяла) сочиняли, часами просиживая с гитарой в его комнате или болтая по телефону ночи напролет?! Друзья по группе – Панда, русский эмигрант Дрон, очкастый ударник Маркос и девчонка по имени Ворона – пытались найти Айни замену, но Алиса даже слышать об этом не хотела. Никто не мог занять место ее парня… Такой человек, по ее мнению, еще не родился.
Клавиши пылились на чердаке. Пианино стояло закрытым и было завалено учебниками, книгами и тетрадями. Алиска бросила музыку. Как ей казалось, навсегда…
…Темнело, и Сенатская площадь медленно пустела. Алиса продолжала сидеть на ступеньках.
- Шла бы домой, дочка, - посоветовал ей со вздохом дворник.-А то сидишь тут каждый день и просто в землю смотришь, так и заболеть от меланхолии недолго…
Алиса слабо улыбнулась подслеповатому старичку и поднялась. Отряхнула плащ и направилась в сторону дома.
Где-то в глубине торбы зазвонил мобильный телефон. Она вытащила трубку на свет божий.
- Kuolema, мы нашли солиста! – Голос Панды переливался радостью.
- И что? – Алиса вовсе не разделяла ее счастья. – Ты же знаешь, как я к этой вашей идее отношусь. Если хотите играть с ним – без меня, пожалуйста.
- Алиса, ты бы послушала его! Он поет, как ангел! – Ритм-гитаристка всегда была склонна к громкой фразе. – И я не преувеличиваю. Честное слово!
- Аннике, - Kuolema называла свою лучшую подругу по имени только тогда, когда дела были серьезнее некуда. – Аннике, ты не понимаешь… Айни был незаменим. Ты же знаешь, что никто не сможет спеть так, как он. Без него группы нет. Если хотите продолжать играть с другим солистом, забудьте обо мне как о клавишнице и авторе текстов. Я не стану работать ни с кем. И точка.
- Ну подожди, Алиса! – В голосе Панды послышались молящие нотки. – Ну хоть приди послушать его, я тебя прошу. Ради меня.
Алиса призадумалась. Аннике на другом конце связи терпеливо ждала решения подруги.
- Ну хорошо, - наконец согласилась Элисса. – Я приду. Вы где сейчас?
- На старом месте репетиций, - Панда не стала скрывать триумфальной интонации в голосе, и на заднем плане послышался вопль Дрона «Есть!». – Мы тебя ждем!
Алиска убрала телефон и, резко развернувшись в противоположную сторону, пошла к старому хельсинкскому кладбищу. Оно находилось на окраине города и давно уже было местом паломничества всех местных готов. Правда, Алису в их тусовке не очень любили, так как считали за псевдо, но ей было все равно, главное, что они не гнали ее с насиженного места, и все.
Их группа репетировала в старой заброшенной сторожке в самом конце погоста. Алиса заприметила ее еще в свое самое первое появление там, и, когда создала банду, предложила репетировать именно в ней. Они перетащили туда аппаратуру и каждый день после школы приходили на кладбище. Довольно странно было слышать на обычно тихом могильнике звуки гитар, клавиш, ударных и вокала, но мертвым было уже все равно, а больше протестовать было некому. Правда, сначала выступали местные готы-завсегдатаи, но потом и они привыкли к начинающим музыкантам, им даже стало нравится.
Алиса перелезла через невысокий забор – калитка не открывалась с тех пор, как кладбище закрыли и некому стало ходить на могилы к родственникам – последнее захоронение датировалось 1889 годом, и спрыгнула вниз. Погост пустовал – для появления «детей ночи» было еще слишком рано. Девушка не спеша шла мимо могил, думая о том, сколько еще просуществует это место старых захоронений. Его собирались сносить еще в прошлом году, но у мэрии города все никак не доходили руки, и Алиска была этому рада – если его разрушат, у нее совсем не останется мест, где она может скрыться от окружающих ее людей, которые чаще всего ее не понимали.
На ветке засохшего куста бузины висел маленький крестик с распятой фигуркой человечка. Элисса улыбнулась – значит, Дагон уже была здесь и ушла…
Дагон была ее единственной подругой в среде хельсинкских готов. Все остальные не общались с ней. Особо она от этого не страдала, но все-таки…все-таки… Дагон и ее парень Анкх- вот и все. Анкх, правда, общался с Kuolem’ой только из-за своей девушки, но она не могла его за это винить.
«Дагон вернется вечером, вместе с Анкхом»,- решила Алиса.- «Иначе она бы не оставила весточку. Надо будет придти сюда еще раз, часов где-нибудь в одиннадцать…»
Алиса прекрасно понимала, что отчим вряд ли отпустит ее, но уже сама мысль об этом ее успокаивала. Ей нравилось общаться с Дагон, и она старалась не упускать случая пообщаться с этой интересной девушкой.
- Алиска! – Дрон, стоящий в самом конце этого ряда могил, замахал ей рукой – Иди сюда!
Алиса улыбнулась и устремилась ему навстречу. Дрон, приблизившись, поцеловал ее в щеку.
- Остальные ждут тебя в сторожке, пошли скорее!
Ребята подошли к домику. Дрон толкнул дверь и зашел первым, Элисса – за ним следом.
Вся команда была в сборе. Маркос, беспрестанно поправляя на носу сползающие очки, тихо джемил на своих ударных, Ворона настраивала соло-гитару, сидя в углу, Панда негромко играла что-то на клавишах, оставив свою ритм-гитару в стороне.
Возле микрофонной стойки стоял невысокий молодой человек в черной рубашке и такого же цвета широких, слегка подвернутых снизу джинсах. На руках у него были точно такие же перчатки, как и у Алисы, только поверх них были не феньки, а цепь с висящим на ней ключом и лезвие. Волосы скрывала черная шапочка. На ногах красовались тяжеленные ботинки фирмы «Доктор Мартенс», с железными вставками. Девушка со смехом подумала, что с его малым ростом платформу можно было купить и повыше, не помешало бы. Хотя она сама и была всего 165 сантиметров от земли, она считала, что для парня рост ниже 175 сантиметров – позор. Длина этого чувака была около 170.
Алиса вгляделась в его лицо. Приятное, но немного женское. Широкие скулы, короткий курносый нос, темные редковатые брови, полные губы и подведенные черным зеленые глаза. Пожалуй, его взгляд был единственной откровенно незаурядной чертой в его облике, хотя само его лицо было довольно-таки любопытным и притягивало взор.
- Это и есть тот самый солист, которого вы нашли? – Спросила она у Панды.
- Да, - ответила подруга. – Познакомьтесь, Kuolema – Линту. Линту – Kuolema.
- Очень приятно, - проговорил парень хриплым голосом. – Ты играешь на клавишах?
- Больше нет, - Алиса решила внести ясность с самого начала. – Я ушла из группы после… неважно.
- Как жаль, - тихо сказал он. – Не сомневаюсь, что ты была украшением коллектива.
- Не надо вешать мне лапшу на уши, - девушка поморщилась.- Я прекрасно знаю, что не красавица, и не знаю, какие цели ты преследуешь своей грубой лестью.
Линту пожал плечами и взял микрофон в руки.
- Не будем терять времени, - раздраженно заметила Алиска.- Давайте начинать, мне скоро уходить.
Дрон кивнул и взял свой бас. «Инструменты уже давно настроены»,- поняла Элисса.- «Они знали, что я соглашусь придти.».
Вступление песни было совершенно незнакомым, и брови Алисы сами по себе приподнялись. Это была явно не их с Айни песня, но чья же тогда?
Как бы то ни было, пение Линту завораживало. Голос у него был высокий, с хрипотцой, достаточно сильный и красивый, очень подходящий под его внешность. Алиса заслушалась. Слова песни тоже привлекли ее. Они были не банально-заезженными, не попсово-идиотскими, а по-настоящему искренними и пробивающими дорогу прямо к самым сокровенным глубинам человеческой души. Разумеется, Алиса не могла знать обо всех людях, однако она судила по себе. И ее суд был для нее самым честным и справедливым.
Как человек, этот Линту ей определенно не нравился, но вот как певцом она была им очарована. Его голос и манера исполнения ничем не напоминали Айни, но Алиса была вынуждена признать, как бы ей не было тяжело, что в группе с самого начала был необходим именно такой солист. И дело даже не в его привлекательной внешности – сама музыка кричала о том, что лучше и быть не может, не стоит мечтать, они не найдут вокалиста замечательнее. Даже если обойдут пешком всю Финляндию. Линту был тем, что им нужно, что они искали с самого начала.
Когда песня закончилась, Алиса несколько секунд помолчала, внимательно глядя на ребят, а потом спросила:
- Кто написал это? Музыку, слова?
- Я, - несколько смущенно признался Линту. – Не понравилось?
- Ну, как тебе сказать… - Kuolema усмехнулась, наблюдая за появившейся в его глазах тревогой. – Неплохо, неплохо…
- Неплохо?! – Возмутилась Ворона. – Очень хорошо, если ты не заметила!
Линту немного покраснел, принимая похвалу. Однако Алиска вовсе не собиралась прилюдно выражать свои восторги, это было не в ее натуре. Единственный человек, которого она могла хвалить, был Айни, но теперь его нет…
- Я бы сказала, что очень неплохо, - Элисса улыбнулась еще шире. – Но я-то тут при чем?
- Но Алиса… Мы хотим, чтобы ты вернулась в группу, - как на духу выпалил Дрон. – Нам нельзя без тебя!
- Найдете другую клавишницу, тоже мне, проблема,- фыркнула девушка. – Клавишниц в Хельсинки пруд пруди, надо только знать, где искать! Я пошла, мне пора!
- Kuolema, подожди! – Заорал ей вслед Дрон, но она уже вышла из сторожки и быстрым шагом направилась по погосту на выход.
Алиса вновь перелезла через невысокий забор и оказалась на улице. Было прохладно, и она запахнулась в плащ.
- Смерть, говоришь? – Раздалось сзади.

Золотистый кленовый лист спланировал с ветки и упал в лужу, вмиг став похожим на самую оригинальную в мире лодку. Этот чуждый мир словно бы усмехался, отражаясь в мутной воде. Солнце светило по-осеннему тускло, уже никого не грея. Его лучи пробивались сквозь затянувшие все грязно-синее небо облака, словно бы любопытный глаз ребенка наблюдал в щелку за уединившимися родителями. Ветер то налетал, то отступал, заставляя людей попеременно то запахиваться в плащи, то расстегивать их снова.
Старый, забытый городскими властями парк пустовал. В будний день никому не хотелось сидеть на еще не просохших от ночного дождя деревянных скамейках с облупившейся краской. Было раннее утро, и люди спешили на работу.
Невесть откуда взявшаяся черная птица опустилась на спинку одной из скамей и хозяйским взором стала обозревать пустынную аллею, покрытую песком вперемешку с мелкими камешками. С постамента ухмылялся памятник известному поэту, единственный сторож парка и его же почти что хозяин. Почти что потому, что прилетавший каждый день ворон регулярно напоминал ему, кто на самом деле главный.
В последнее время посетителей становилось все меньше, даже молодежь уже не собиралась здесь попить пива. Наконец, в конце дорожки появился человек. Когда он подошел поближе, птица, скосив черный круглый глаз, увидела, что это был юноша лет двадцати, среднего роста, сам напоминавший ворона, в пальто с развевающимися, как огромные крылья, полами, с задумчивым и каким-то печальным лицом, с большими черными глазами в обрамлении длинных ресниц, полными губами и гладко выбритыми щеками.
Еще один представитель потерянного поколения, подумала старая, мудрая птица. Юноша присел на скамейку и откинулся на спинку, запрокинув голову и любуясь небом, таким мрачным и полным какой-то средневековой красоты. Он сидел так долго-долго, потом заговорил сам с собой, хриплым, непонятного тембра голосом:
- Как я устал…
Ворон удивленно повернулся к незнакомцу и вперил в него круглый глаз, прислушиваясь.
- Я столько столетий скитаюсь по миру, я ищу чистую и незамутненную злом душу, и я не могу ее найти… Я хочу освободиться от своей надоевшей мне миссии, но все люди мелочны и жестоки, мне приходится косить их, как сенокосец скашивает траву, и они проклинают и бояться меня за это, хотя прекрасно понимают, что мой приход неизбежен. Они так цепляются за свою никчемную жизнь, что пугаются от одной только мысли о моем приходе. А я никогда не желал им ничего плохого, я просто тупо выполняю свою работу, я превратился в робота-убийцу, все чувства во мне атрофировались, я больше не способен ни на любовь, ни на какие-либо иные чувства… В человеческом представлении я – жуткое существо, почему-то женского пола, хотя лично я вроде бы не делал себе никакой операции, да и трансвеститом станановиться как-то не тянет… Я устал и хочу, чтобы хоть один человек понял меня… Но где найти такую незамутненную душу?
Ворон послушал его, послушал, потом вспорхнул и полетел прочь, тяжело хлопая крыльями…
* * *
Ангел стоял, преклонив колени и оперевшись на крест, склонив на руки печальную и прекрасную голову. Глаза его были грустны, словно бы он скорбел о ком-то, очень ему близком. Близком, которого он потерял навсегда…
Невысокая девушка, издали чем-то напоминающая летучую мышь, шла по кладбищу. Она знала здесь каждый закуток, каждую могилу, потому что исправно приходила сюда уже несколько лет подряд – с тех пор, как похоронила мать и осталась одна во всем мире. Друзей у нее не было, парня тоже, родственники все как один от нее отказались, стерев ее имя из своей родословной. Она была их недостойна, люди всегда отрицают то, чего они не понимают, им это, видите ли, свойственно… Она не осуждала их, она просто свела отношения с ними до минимума. Давно забыв свое настоящее имя, она называла себя просто – Тьма. Жизнь ее была словно подземелье без единого луча света, непроглядная пещера без выхода и входа. Девушка должна была озлобиться на весь мир, но, как ни странно, этого не произошло. Она смогла сохранить в себе чистоту и незамутненность сознания ребенка при всей ее жизненной мудрости. Тьма была будто соткана из нелюбви к окружающим ее людям, но вместе с этим ей был необходим кто-то, кто бы не отвернулся от нее.
Она прошла по дорожке, покрытой опавшими листьями, и любимая могила предстала перед ней. Как ни странно, это не было место захоронения ее матери, это было надгробие с высеченным на нем именем человека, которого она совсем не знала, который жил еще в девятнадцатом веке и, несомненно, давно уже превратился в прах. Ангел с обломанным крылом был ее единственным другом, холодная мраморная скульптура, знающая все ее тайны, все желания и стремления, герой почти всех ее стихов и прозаических произведений, ангел, которого она считала почти что живым и хотела бы, чтобы когда-нибудь он сошел с постамента и забрал ее с собой. Куда? Неважно. Куда угодно. В рай, в ад, в чистилище…лишь бы подальше отсюда, от жестоких людей, сердца которых полны безразличия…
Раньше она наивно тянулась к ним, хотела стать для них кем-то, заслужить уважение, пока не поняла одну простую вещь: что бы она не делала, окружающие все равно будут относиться к ней по простой формуле – ты не с нами, значит, ты против нас. Поняв это, Тьма успокоилась и стала тем, кем стала – тенью, скользящей по улице, никем не замеченной, тенью, похожей на черную тучку, которую не замечают, пока она не разразиться дождем.
Иногда Тьме хотелось убить себя, улететь прочь из этого мира, но всегда ее останавливало какое-то смутное чувство, будто ей уготовлена другая судьба…
Тьма присела рядом с могилой и долго-долго смотрела на ангела, мысленно разговаривая с ним. Она не верила ни в Бога, ни в Дьявола, но этот крылатый странник был для нее живым, и Тьма знала, что когда-нибудь она увидит его, может быть, он даже возьмет ее с собой туда, где она не будет лишней.
Она хотела любить, но стала ненавидеть. Теперь она уже ничего не могла, у нее не осталось способности любить, либо она просто спрятала ее так далеко, что сама не могла найти…
Над головой Тьмы раздалось громкое, надрывное карканье. Девушка подняла взгляд и увидела кружащегося над ней черного ворона; он тяжело хлопал крыльями и словно бы звал ее куда-то. Тьма поднялась, отряхнула плащ и вопросительно взглянула на птицу. Ворон, будто бы поняв ее, полетел вглубь кладбища.
Пожав плечами, она двинулась следом за своим странным проводником в перьях. Он долго водил Тьму по закоулкам Введенского кладбища, и наконец привел ее к старинному надгробию, изображающему сидящего на возвышении ангела со спокойным и строгим лицом. Сквозь полуголые деревья и плотные облака пробивалось хмурое осеннее солнце, освещая скульптуру такими же мрачными бликами.
- Жди! – Прокаркал ворон и улетел.
Нет, конечно, он просто каркнул, но этот звук был удивительно похож на человеческую речь.
Тьма села на землю и стала смотреть на покрытую осенними листьями дорожку, думая о том, что она делает в этой части погоста и почему пошла за странной птицей.
Ветер швырнул девушке в лицо пожухлую листву и затих, укрощенный силой более мощной, чем он сам. В конце дорожки показалась темная фигура. По мере приближения незнакомца Тьма с удивлением заметила, что под его ногами не шевельнулся ни один лист, а полы его пальто развевались против ветра, который дул ему в спину. До поры до времени лицо его скрывалось дымкой, но потом в какой-то миг осветилось будто бы изнутри.
Незнакомец был молод и достаточно красив, но не в общепринятом смысле слова. Красота его была языческой, притягивающей внимание, мрачной и в чем-то даже нечеловеческой. Темной…
Юноша повернулся к Тьме, и она жадно впилась в него взглядом. Глаза у него были пустые и черные, как колодец без дна, однако эта бесконечность была наполнена странным смыслом. И чем больше она смотрела в нее, тем больше ее туда затягивало, словно в воронку тайфуна…
- Здравствуй, Тьма, - произнес он негромко, и голос его заполнил все пространство вокруг.
- Ты знаешь меня? Откуда? – Шепнула девушка. – Никто не называет меня так…
Незнакомец улыбнулся одними губами – глаза его остались пустыми.
- Я знаю все обо всех. Мне стоит только посмотреть на человека, и он будет для меня открытой книгой. Ты ведь хочешь уйти из этого мира? Ты пойдешь со мной?
Тьма, не мигая, глядела на него и постепенно понимала, что за ним – человек ли он был? – последует и в саму Преисподнюю, если он позовет…
- Убирайся вон! – Закричал вдруг юноша, на мгновение его лицо исказила гримаса злобы.
Обернувшись назад, она увидела, что на месте ангела стоит высокая женщина средних лет, с усталым лицом, строгим и горделивым, пылающим гневом и… нет, Тьма не ошиблась! Ревностью!
Перед девушкой стоял ангел Жизни во всем великолепии, и он ревновал!
Незнакомец по имени Смерть выпрямился, за его спиной, тихо шурша, распустились огромные черные крылья, глаза полыхали ненавистью.
- Зачем тебе девчонка? – Почти заискивающе вопрошала Жизнь, преданно глядя в бездонные очи Смерти. – Неужели тебе мало моей любви, неужели тебе нужна юная и неопытная девушка, совсем ребенок? Что она может дать тебе?
Смерть ухмыльнулся так холодно, что летевшая мимо птичка камнем рухнула на землю, сложив лапки.
- Ты думаешь, что мне, жнецу человеческих жизней, не нужна любовь? Я тоже хочу, чтобы меня любили, но встречаю только ненависть. Всем нужна ты, Жизнь, но никак не я… - В его голосе слышалась неприкрытая боль, отозвавшаяся звонким эхом в душе у Тьмы. На щеке юноши блеснула слеза.
- Но я люблю тебя! – Вскричала ангел Жизни, умоляюще протягивая к нему руки. – Ты покидаешь меня?! – Ее рыдания заглушили все звуки, которые могли только быть. Ангел плакал, изрыгая проклятия, и он был жалок, как просящий раб, унижающийся перед своим хозяином за лишний кусок. Он был жалок и вызывал отвращение. Вернее, она…
- Может ли Жизнь любить Смерть? – Он отстранился от нее и отступил на несколько шагов назад, определяя дистанцию между собой и упавшим на колени ангелом. По ее лицу текли слезы, оставляя на коже мокрые полосы. Полосы позора, клеймящего Жизнь…
Смерть протянул руку Тьме, приглашая идти за ним. Не колебаясь ни минуты, девушка вложила пальцы в его ладонь, и холод окутал ее с головы до ног. Юноша привлек ее к себе и поцеловал в губы долгим поцелуем. Поцелуем, несущим успокоение… С каждой секундой силы покидали ее, но она знала, что с ней не случится ничего плохого. Ничего… пока он рядом с ней… пока она под его защитой…пока они вместе…
Открыв глаза, Тьма увидела, что ее бездыханное тело лежит на покрытой сухой листвой земле. Серо-зеленые глаза смотрят в затянутое облаками небо, а полы плаща разметались вокруг как крылья летучей мыши. Впрочем, она и была похожа на это ночное животное…такая же одинокая, никем не любимая, но отчаянно нуждающаяся в родственной душе, которую она таким вот неожиданным образом нашла, став вечной спутницей Смерти…
Смерть крепко сжал ее руку, уводя прочь от жестокого мира, оставив позади ее земную оболочку и рыдающую Жизнь… Жизнь, бессильную перед великой силой любви…ведь мертвые тоже умеют любить!
* * *
…Алеша умирал. Он лежал в больнице уже много недель, и врачи только разводили руками – ничем нельзя помочь… Лейкемия в последней стадии – рак крови убил стольких детей…
Он уже с нетерпением ожидал приближения конца, который обещал, что сильной боли не будет больше никогда… И то, чего он так ждал, наступило… Наконец наступило, и позвало его за собой туда, откуда еще никто не возвращался…
…Когда пришло время, в палате Алеши появились двое молодых людей – юноша и девушка. Парень в длинном черном пальто и его спутница в не менее длинном плаще такого же цвета…
Они прошли по приемному покою, никем не замеченные вошли внутрь, и худое от постоянного приема лекарств личико мальчика осветила широкая, радостная улыбка…

Я ехала на машине по шоссе. Было два часа ночи. Поздно. Очень поздно. Но обычно я раньше и не возвращаюсь. Работа…
Я ехала из Эспоо, я возвращалась домой, в Хельсинки. В город, который давным-давно стал для меня родным, хотя я и родилась совсем в другом месте, даже стране…
От скуки я включила радио. А что еще делать, сидя в машине?
За окном мелькали давно потерявшие свою листву деревья. Была поздняя осень. Середина октября…
Работа, работа, вечная работа… Тяжела и неказиста жизнь известного артиста… Я играю на клавишах в популярной команде Nightwish. Так, ничего особенного, просто парня одного заменяю… Попросили.
Из приемника раздался визгливый голос ди-джея:
- А сейчас – новая песня группы The Rasmus! Она называется “Guilty”! Впервые в ротации и только на нашем радио! Спешите услышать!
Я сделала погромче. Зазвучал до боли знакомый хриплый голос.
Когда-то я встречалась с солистом этой группы… Было это четыре года назад – не много, но и не мало. Нормально.
Наверное, он любил меня… Не знаю. Во всяком случае, он так говорил. И я любила его… Любила…
До сих пор люблю…
Четыре года… Боже мой… Так много воды утекло… Так много всего случилось. Я изменилась. Он изменился… Люди вообще меняются, им это свойственно…
Тогда мне было шестнадцать. Сейчас мне двадцать. Скоро исполнится двадцать один. Почти свершеннолетняя…по американским меркам.
А ему уже двадцать семь. Стукнуло в этом году. А в следующем будет двадцать восемь. У нас даже дни рождения в один день. Только он на семь лет старше… Не такая уж и большая разница.
Начиналось все до неимоверности банально. Познакомила нас моя лучшая подруга Аня. Она тогда встречалась с Аки, барабанщиком в группе The Rasmus. Кстати, недавно они поженились, и у них растет маленькая Линне. Дочка…
Да… Линне… На глаза навернулись слезы. Еще чего не хватало – плакать из-за того, что давно прошло и быльем поросло! Подумаешь… Было, было, было – и прошло. Вроде бы…
- I never thought that the time and the distance between us made you so
much colder, - надрывалось радио прокуренным голосом моего любимого. – I’ll carry the world on my shoulders…
Линне… Линне… Это он когда-то меня так называл… Линне… Его прозвище…
Я подавила всхлип. До чего я докатилась! Еду в машине по пустынному шоссе и плачу, как идиотка! И по какой причине, черт побери! Дебилизм крайней степени! Дура из дур!
Мне уже давно должно было бы быть наплевать на него. А как же иначе?
Черт, Лаури, что ты сделал со мной! Ты меня убил…покалечил…уничтожил… разбил об асфальт… Ненавижу тебя за это…
Зачем ты влез ко мне в душу, без разрешения забрался в мое сердце? Скажи, зачем? Зачем? Оно было тебе надо? Кто тебя просил?
После него у меня долгое время никого не было. Только полгода назад я познакомилась с замечательным парнем. Его зовут Пааво, он – тоже музыкант, играет в группе Apocalyptica. Музыкальная среда не хочет отпускать меня…
Сейчас Пааво на гастролях. У них концерты где-то в Германии. Он и меня звал с собой, хотел, чтобы я поехала, только я отказалась. Зачем? Что мне там делать? Я там лишняя…
Я не люблю Пааво. Нет, не люблю. Просто мне с ним удобно. Я знаю, чего от него ожидать. А Лаури всегда был слишком непредсказуем. Никогда не знаешь, чего от него ждать…
Два года мы были вместе. Два года… И мы были счастливы. Нас не смущала разница в возрасте. Было важно только то, что мы любили друг друга. Да. Любили… Так больно произносить это слово в прошедшем времени…
У меня сжалось сердце. Мне страшно вспоминать о тех минутах, что мы провели вместе. Часах…Днях… но не вспоминать было выше моих сил…
Больше всего на свете мне хочется забыть о нем. Убедить себя, что любви никогда не было. Но я не могу.
Лаури… Ты нужен мне…
Мы расстались два года назад. Лу не смог пережить смерть нашего ребенка… У меня случился выкидыш. И он винил во всем только меня. Меня одну.
В итоге мы разошлись. Он пошел направо, а я – прямо.
Больше мы не виделись…
…Мой слух уловил стук дождевых капель по стеклу. Песня давно закончилась. Я раздраженно выключила радио, остановила машину и вышла.
Когда-то мы любили гулять под дождем…
Нет, все, хватит! Я больше не могу так! Не могу… Не могу…
Когда-то мы целовались под дождем… Он умел целоваться… Он действительно умел…
А потом бежали домой, греться. Разными способами…
Пожалуйста… Я не хочу вспоминать… Я не хочу… Я не должна… Я не могу… Я не хочу боли… Ее и так было слишком много… Для меня одной…
Его руки… Губы…
Я не хочу…
Ты не сможешь вычеркнуть из жизни два этих года, безжалостно сказало мне сердце. Это невозможно… Поверь мне…
Нет, смогу, ответила я. Смогу… Я сильная…
Легко сказать. Но тяжело сделать…
Все эти годы я следила за его творчеством. Газеты, журналы, Интернет… Я словно занималась самобичеванием. Как же так можно? Оказалось, что можно…
Хорошо, что Пааво не нашел подборку статей о Линту… Интересно, что бы он тогда сделал? Не хочу думать об этом. Он бы, наверное, меня убил на месте… Или выгнал из дома…
Пааво… Нет, он очень хороший, правда. Не так давно он сделал мне предложение, и я приняла его. А что еще мне оставалось делать? Во всяком случае, в нем я уверена. Полностью…
Черт побери, Лаури, почему ты не отпускаешь меня?! Почему не даешь мне забыть о тебе?! Почему, почему, почему?!
Я люблю тебя. Лаури…
The one I love is striking me down on my knees
The one I love drowning me in my dreams
The one I love over and over again
Draggin me under…
Знаю, Пааво обижается на меня, когда я нечаянно называю его Лаури. Знаю, ему больно, если ночью я просыпаюсь и зову не его, а Лу. И мне кажется, он понимает, кого я до сих пор люблю…
Лаури… My fatal desire…
Лаури Илонен. Лу. Линту. Ягненок. Паури. Ворон.
Я поняла, что плачу… Мои слезы мешаются с дождевыми каплями, бегущими по моему лицу.
Я знаю, мне завидуют фанатки Апокалиптики. Но они даже не догадываются о том, что все это я с радостью бы променяла на возможность быть рядом с Лу. Неделю, день, час…но с ним! С человеком, которого я любила и люблю. И буду любить…
Нет, все, хватит! Лена, прекрати немедленно!
Я вернулась в машину, мокрая, до костей продрогшая и донельзя несчастная.
Где ты сейчас, Лаури? Где? С кем? О чем думаешь? Вспоминаешь ли обо мне?
…Зазвонил мобильный телефон. Кто это может трезвонить в три утра? Неужели Тарья?
- Алло? Аня? Ты? – Моему удивлению не было предела.
- Ленкин, приезжай, у нас тут есть гость, который очень хочет видеть тебя! – И подруга отключилась, даже не выслушав ответ. Он ей был не нужен…
Да, только Аня может позвонить среди ночи и в приказном порядке потребовать моего немедленного прибытия.
Интересно, а что это за гость?
* * *
Анюта открыла мне дверь сразу, возникнув на пороге в домашней одежде и тапочках, из чего я сделала вывод, что друг старый и очень близкий, перед которым не стыдно и в таком виде показаться.
- Привет! – Она чмокнула меня в щеку. – Какая ты мокрая! Проходи скорее, погреешься.
Я сняла кроссовки и прошла в комнату.
На диване сидели Аки и… Лаури. О, Боже… Нет… только не это! Пожалуйста…НЕ НАДО!
Не нужно было сюда приезжать. Не нужно.
- Лена, привет! – Обрадовался Аки. – Ты у нас уже целый месяц не была! В чем дело? Мы скоро обидимся! И дочь про тебя все время спрашивает…
- Работа… - Я улыбнулась. – Ты не хуже меня это знаешь.
- Привет…Линне, - решил обратить на себя внимание Лу. – Как ты?
- Здравствуй, Ягненок, - я взглянула ему в глаза и улыбнулась как можно спокойнее. – У меня все прекрасно. Я смотрю, ты сменил имидж?
- Да, сменил, - Илонен заправил за ухо темную прядь. – Ты не знала?
- Нет, - покривила душой я. – Нет, не знала.
Я врала. Мне стыдно признаться в этом, но я врала. Я знала о нем все, включая имена всех его подружек. Это причиняло мне невыносимую боль, но я не могла иначе…
- Слышал, ты теперь с Пааво?
Вопрос Лаури застал меня врасплох. Я замялась. Потом кивнула: да.
- Любишь его?
- Мне кажется, это не твое дело, - холодно отрезала я. – И не будем об этом!
- Не любишь, - заключил Лу. Я отвернулась: не хочу, чтобы он прочел ответ в моих глазах. Он это может. Я для него всегда была открытой книгой, хорошо знакомой, но от этого не менее любимой.
- Я сказала, это тебя не касается! – С металлическими нотками в голосе произнесла я. – Закрыли тему.
- Ребята, вы что, ссориться сюда пришли? – Вмешался Аки. – Я не для этого позвал вас обоих, чтобы выслушивать взаимные оскорбления! Дойдет до того, что и мы с Анькой виноваты будем! Ей-богу, я жалею, что когда-то вас познакомил!
- Вот и я думаю, что не надо было! – Выкрикнула я и выбежала из комнаты, словно меня обдали кипятком с головы до ног. Находиться в одном помещении с Лаури Илоненом?! Ну уж нет!
Я не хочу его больше видеть! Никогда!
Я вылетела из подъезда и бросилась к машине. Дрожащими руками открыла дверцу и повернула ключ зажигания.
- Линне, подожди! – Лаури влез в мое авто. Черт, забыла поставить дверь на замок! – Куда ты?
- Домой, - ледяным тоном ответила я. Не хочу его больше видеть. Пошел он…далеко и надолго…
- Нам надо поговорить.
- Мне не о чем с тобой разговоривать, - я безуспешно пыталась завести машину. Заглохла. Ну мать же вашу, заводись же ты наконец, мерзавка!
- Я отвезу тебя, - вызвался Лаури. – Заодно и поговорим.
От безысходности я согласилась, хотя мне совсем не улыбалась такая ситуация. Всю дорогу до моего дома мы молчали. Не о чем было разговаривать, хотя вообще-то тем можно было найти кучу…при желании…
- Здесь поворот на мою улицу, - наконец сказала я, нарушив затянувшееся молчание, которое убивало нас обоих, поджаривало на медленном огне, и мы ничего не могли с этим поделать…
- Я помню, - улыбнулся Илонен, и в его голосе прозвучали теплые нотки. – Я все прекрасно помню…
- А вот я хотела бы все забыть, - прошептала я и отвернулась. Мне действительно бы хотелось стереть эти два года из памяти, сделать так, чтобы ничего этого не было, чтобы мы оказались просто знакомыми, а не людьми, которые когда-то до безумия друг друга любили…
Я вышла из машины и пошла в сторону подъезда. Вот и все… Мы больше не увидимся… Наверное, оно и к лучшему… Я забуду о нем…возможно…хотелось бы верить. Ведь дважды в одну реку войти нельзя…
- Линне! – Окликнул меня он.
Я оглянулась. Лаури стоял у машины и с тоской смотрел мне вслед. И я поняла, что никогда не смогу ничего забыть… Потому что и он не сможет…
- Лаури… - Шепнула я. – Лаури…
- Линне…
- Лаури…
- Линне…Линне…
Мы тупо повторяли наши имена. Слеза непрошенной гостьей скатилась по моей щеке. За ней – еще одна. И еще. И еще… Поток слез, лучше бы которых не было…
- Линне…
- Лу… Ягненок… Любимый…
Я не хотела говорить этого. Я не собиралась. Слова сами сорвались у меня с языка. Иногда я сама не ведаю, что творю… Прости их, отец, они не ведают, что творят?
- О Боже… Линне… Девочка моя… - Глаза его засияли, как северные огни Лапландии.
Не в силах сдержаться, мы бросились друг другу навстречу. Лаури осыпал меня поцелуями, я так по ним соскучилась…
- Два года… - Выдохнула я. – Два года…
- Линне… Господи, как я скучал…
- Я тоже скучала по тебе…
- Я люблю тебя…
Лу гладил меня по лицу, будто пытался вспомнить. От виска до самой шеи, от носа до губ…
- У тебя тушь потекла… - Шепнул он.
- А у тебя подводка…ты же красишь глаза!
- Наплевать!
- И мне тоже…
И мы снова целовались, плача и смеясь одновременно.
- А как же Пааво? – Вдруг вспомнила я, но это воспоминание прибыло как будто из прошлой жизни, не имеющей ко мне ни малейшего отношения.
- Забудь. Слышишь? Забудь… Есть только я и ты… Солнышко мое…- Я чувствовала дыхание Лу на своих губах. Такое давно забытое чувство… такое необходимое мне сейчас…необходимое всегда…
И я окончательно утонула в нем…
* * *
Я распахнула глаза. Никогда я еще так хорошо не спала. Во всяком случае, последние два года уж точно… А теперь… Что со мной произошло?
Я была не одна. Спросоня я подумала, что вернулся Пааво, но потом вспомнила все и, как ужаленная, вскочила.
- Что с тобой? – Лениво спросил Лаури, не открывая глаз. И он еще спрашивает?!
- Лу, что мы наделали?! – Зашептала я. – Не надо…не стоило…
- О чем ты? – Лу приподнялся на постели. – Я люблю тебя! И ты любишь меня, я знаю!
Господи, нет… Я больше не хочу страдать… Я не хочу… Я не выдержу…
- Я люблю Пааво, - произнесла я и почувствовала, как слезы обжигают мне глаза. Нет, мне нельзя сейчас плакать… Нет. Потом, когда он уйдет…потом… - Я люблю его, слышишь меня, Лаури?! А то, что между нами было, не больше, чем инстинкт. - Одному Богу известно, как мне дались эти слова.
Я пыталась убедить в этом прежде всего себя саму, так как я знала, что люблю его…что никакой это не инстинкт…не может им быть по определению! Не может! Потому что я его любила. Я знала точно.
- Инстинкты всегда правдивее разума, - тихо сказал Илонен. – Животные всегда следуют инстинктам. А человек – это животное… Мы хотели быть вместе, иначе ничего бы не случилось. Ты просто боишься это признать. А мы с тобой – одно целое, как две половнки чугунного ядра, которые при соединении срастаются вместе едва ли не намертво.
Самое ужасное было в том, что я понимала его правоту. Понимала, но не хотела признать!
- Я выхожу замуж за Пааво! Слышишь, выхожу! – Я едва не билась в истерике. Мне хотелось ударить его, а потом поцеловать и остаться с ним рядом навсегда…
- Тебе никогда не будет с ним так же хорошо, как со мной. Мы понимаем друг друга с полуслова, с полудвижения. И мы любим друг друга. Ты любишь меня так же сильно, как и я тебя, что бы ты там себе не говорила! – Упрямо заявил Линту и впился в меня взглядом, будто бы хотел загипнотизировать.
Я опустилась на пол и уткнулась лицом в ладони. Не смотреть на него. Не смотреть… Не смотреть!
- Уходи, Ягненок… Прошу..
…Он ушел. Оставшись одна, я дала волю слезам. Пытаясь не предать Пааво окончательно, я предала свою любовь… Свою единственную любовь…
Но теперь все правда кончено… Навсегда…

Послесловие: Мы с Пааво поженились. У Лаури тоже есть девушка. Встречаясь изредка на тусовках, мы вежливо раскланиваемся и стремимся побыстрее разойтись в разные стороны. Мы оба боимся, что однажды нас снова бросит в обьятия друг другу… И тогда мы уже не сможем расстаться… Ни за что. Никогда…

Я сидела перед монитором и молча смотрела на фотографию, которая улыбалась мне с монитора. Ты…
Я знаю, ты исподволь наблюдаешь за мной, сидя в другом углу комнаты и делаешь вид, что тебе все равно. Ты настраиваешь свою любимую гитару, ты называешь ее музой, единственой, что не обманет и не предаст… Но ты прекрасно знаешь, что я тоже никогда не обману тебя…я люблю тебя…
Я хочу тебя…
Но я не могу. Ты первый начал эту ссору.
…Бар. Мы сидим за стойкой. Я медленными глотками пью свой Фостерс. Ко мне подходит какой-то парень и пробует познакомится.
Ты:
- Парень, отвали, она моя!
Ты кладешь мне руку на талию, проводишь ею по бедру… Если бы мы были дома, я бы уже давно очутилась в твоих объятиях. Но мы на людях… Твои прикосновения волнуют меня…но я не люблю чувствовать себя вещью.
- Молодой человек, вы что-то хотели? – Спрашиваю я с кокетливой полуулыбкой.
Тот расцветает и начинает быстро тараторить, я не слушаю его, я смотрю на тебя. Ты постепенно наливаешься краской от гнева, потом хватаешь меня и грубо целуешь. Тебе плевать, что вокруг люди…ты хочешь показать, что я не имею права кокетничать с другими. Ты меня любишь, но не отдающей любовью, а забирающей…
Я вырваюсь и бегу к выходу, поцелуи горят на моих губах… За что? За что?
Ты догоняешь меня на перекрестке. Я с болью смотрю на тебя и едва шепчу:
- Я не твоя собственность…
Ты начинаешь орать на меня, что-то вроде, что я твоя девушка, между прочим, из фанаток, и должна смотреть тебе в рот, выполнять все твои прихоти… Я замахиваюсь, хочу ударить тебя, но ты перехватываешь мою руку и одним движением заламываешь за спину, потом с силой целуешь в губы, в шею… Я не узнаю тебя, по лицу текут слезы, ты отплевываешься от них и презрительно фыркаешь. Я не узнаю тебя…
- Не буди во мне зверя, - дъявольски усмехаешься ты и крепко стискиваешь мою руку. – Поговорим дома.
И вот я уже покорно плетусь за тобой, кляня себя за слабость, за трусость, за то, что не смогла ударить тебя, отрезвить как-то… Прохожие с изумлением смотрят на нас, кто-то попытался защитить меня, но ты оттолкнул его в сторону так, что несчастный отлетел в сторону и чуть было не врезался в фонарный столб. Слезы выступили у меня на глазах. Что с нами случилось? Почему мы больше не понимаем друг друг так, как раньше? Почему ты стал считать меня своей вещью?
Наш дом. ТВОЙ дом…он никогда не был моим… Ты просто позволял мне жить с тобой, сидеть с тобой за одним столом, спать с тобой, наконец! Неужели…неужели ты никогда меня не любил? Не хочу думать об этом…
Ты распахиваешь дверь и вталкиваешь меня внутрь. Я ударяюсь о стенку и медленно сползаю вниз… Ты подхватываешь меня и целуешь…почти как раньше. Но мне страшно, я вырываюсь, ты не даешь мне уйти, срывая одежду… Господи… Я люблю тебя!!!!
Легче не стало… Ты поднялся с пола и прошествовал в гостиную. Вернулся уже с сигаретой. Я плачу от унижения.
- Ты сама напросилась, - пожимаешь плечами ты и натягиваешь штаны. Я ненавижу тебя…ненавижу и люблю…
Ну взгляни же на меня! Я раздавлена, унижена, однако при этом я чувствую, что ты любишь меня, что я нужна тебе… Что с нами происходит?!
…И теперь я сижу за ноутбуком, который ты мне подарил, рассматриваю твои фото, роюсь в архиве… Вот ты и я…а когда это было снято? Ах да, это Аки снимал, как мы целуемся… А вот ты, перекинув меня через плечо, пытаешься скинуть в бассейн…
Глазами я наткнулась на какую-то папку.
- Нет! Не смотри ее! – Смеясь, ты уже отталкиваешь меня от нотбука и обнимаешь. Целуешь. Просишь прощения. Твои губы на моих губах…и я, конечно же, тебя прощаю…

.............Bittersweet”: история создания текста by Hellagood

.....За столом сидит Лаури, перед ним листок финской бумаги,
.....два остро заточенных финских карандаша (второй запасной)
.... и финский ластик. Лаури отображает лицом полную
.....готовность писать песню. За его спиной вышагивает
.... взад-вперед Вилле Вало, отображая лицом мучительную
.... творческую рефлексию.

....- Так, значит… my silent suffocation… нормально… дальше,
.....пиши: break this bittersweet spell on me…
.....- Брэйк… дыс… - пришептывает Лаури, старательно выводя
......буквы. – Бит… Битнер? Как там?
....- Bittersweet, baby…
.....- В одно слово прям?
.....- В одно прям.
.....- С двумя «т» пишется?
.....- С двумя.
....Лаури сконфуженно хмыкает и подтирает ластиком ошибку.

.....- Так… - Вилле морщит лоб, нос, рот, уши и прочие
.....гиперподвижные части лица. - On me… on me… vittu… С чем
....же это зарифмовать… on me…
....- ДэстынИ? – робко подсказывает Лаури.
....- Кто?
....- Ну это… дэстынИ…
....- А! Destiny! Точно! – лик героя Финляндии светлеет. – Умница
.....ты моя!
.....- Ага-а… - «умница» алеет пухлыми щечками.
......- Что бы я без тебя делал
- А поцеловать? – «умница» .....наглеет. – В щечку… дядя Вилле, а?
.....- Ну конечно, дарлинг… - Вилле целует своего помощника
.....в район виска, уворачиваясь от тыкающегося в глаз пера.
....Тяжко вздохнув, сажает Лаури на колени и обнимает за
.....талию. – Значит, пиши дальше: Lost in the arms of destiny…
....да, вот так… умница… у тебя еще и почерк красивый…
....еще разок bittersweet напиши… для красоты…

.....Лаури вдохновенно каллиграфит.

....- Чудесно… солнце моё… нет, ну что бы я без тебя делал, а?
....I need you… daahlinn’…
....- Энд ай нид ю, - вторит ему Лаури, отираясь небритой
.....щекой о небритую же щеку Вало. – Записать?
.....- Да, это ты тоже запиши… хорошая идея, Лауричка, растешь
.....на глазах! Сейчас вот допишем эту байду и пойдем в «Лост
..... энд Фаунд», я тебе пива куплю.
......- Ноль-пять литра? – у Лаурички загораются глаза.
......- Ну уж нет, ноль-три. Безалкогольного. – Вало смотрит в
.....написанный текст и рассеянно шарит руками по тельцу
.....своего дарлинга. – Эх, Лаури… I want you…
.....- Энд ай вонт ю! - в экстазе шепчет Лаури, нетерпеливо ёрзая
.....по валовским коленкам.
.....- Записывай…

В колонках играет - Город312
Настроение сейчас - печальное...

В конце туннеля яркий свет слепой звезды,
Подошвы на сухой листве оставят следы,
Еще под кожей бъётся пульс и надо жить,
Я больше может не вернусь, а может... я с тобой останусь.

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

В конце туннеля яркий свет и я иду,
Иду по выженной траве, по тонкому льду.
Не плачь, я боли не боюсь, ее там нет.
Я больше может не вернусь, а может... я с тобой останусь.

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

Светом....

Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра...
Останусь снегом на щеке,
Останусь светом в далеке,
Я для тебя останусь - светом.

В колонках играет - Расмус
Настроение сейчас - грустное...

Тимур Качарава... Студент философского факультета...
Прости, что вспомнила так поздно...Вернее, я не забывала... Но сейчас самое время вспомнить... Потому что череда смертей не останавливается... И нет ей конца...



Люди, где справедливость?
У вас на глазах убили невинность!
Перерезали горло, раз и готово.
Тех не накажут, это понятно,
А он был один, нет другого такого.
Власти что-то бормочут невнятно,
Но жизнь прервалась и, увы, безвозвратно!

Мы же снова шагаем несмело,
Куда-то идем, у всех свое дело,
Но подождите, остановитесь,
Спросите себя: где справедливость?!




Град Петров содрогнулся от вести
Перерезали горло песне
Купола наклонились хмуро
Замолчала гитара Тимура

***

А политики в грудь себя били
Будто парня случайно убили
В этом городе тихо и чисто
И не топчут его фашисты

***

Он остался на веке верным,
Тем,кто город не сдал в сорок первом.
Он остался в порыве дерзком
Жизнь сложив на проспекте Невском.

***

Оборвалась хорошая песня.
Ты прости,что мы не были вместе
Ты прости нас,Хороший Парень,
Ты всегда будешь вместе с нами!!!

No more blame I am destined to keep you sane. Gotta rescue the flame.
Gotta rescue the flame in your heart. No more blood, I will be there for you my love.
I will stand by your side. The world has forsaken my girl.
I should have seen it would be this way. I should have known from the start
what she's up to. When you loved and you've lost someone. You know
what it feels like to loose. She's fading away, away from this world.
Driftind like a feather she's not like the other girls. She lives in the clouds,
and talk to the birds. Hopless little one, she's not like the other girls, I know.
No more shame, She has felt too much pain, in her life.
In her mind shi's repeating the words. All the love you put out will terurn to you.