Тонкий деревянный брусок можно гнуть очень долго… до тех пор, пока он, брызнув в разные стороны острыми ранящими щепками, не треснет пополам. И больше вы его уже не сломаете. Примерно так можно в двух словах рассказать о моем детстве… отец, которого за пьяные дебоши выгнали из торговой гильдии, не в силах выместить всю свою ненависть на эту жизнь за свои собственные неудачи ни на ком другом, шел выпустить пар домой… ко мне и матери. А потом уходил снова, оставляя нас на время одних: рыдающую мать и меня. Нет, я никогда не кричала. Не хотела доставлять ему радость, ощутить свою власть надо мной. Я… проклятье! Конечно, я орала. Срывая связки, умоляя прекратить… сначала. Потом мне было все равно. Я просто ничего не помнила. Его это бесило, с каждым разом все сильнее и сильнее, и удары становились такими же яростными, как и клокочущее в его пропитой глотке бешенство. Я даже не пыталась сопротивляться – это было бесполезно. И моя молчаливая покорность выводила его из себя еще больше. Мне казалось, что в такие моменты он просто терял контроль над собой. И потом, когда он наконец оставлял нас, я металась по своей комнате, вынашивая планы мести. И это было таким же сумасшествием. Нацарапав однажды в остервенении его портрет на двери я швыряла в него ножницы, пока однажды не схватилась за нож. Он звучно ткнулся рукояткой в деревянную дверь. С глухим стуком он упал затем на пол, а у меня вдруг появилась новая идея, за которую я ухватилась с одержимостью ведьмы. Жизнь обрела новый смысл и новые краски. Каждый вечер, терпя его побои, я жила мыслью о той двери и моем ноже. И, когда он исчезал за дверью, я мчалась в свою комнату, чтобы раз за разом всаживать острое лезвие в его ненавистный силуэт. Я попадала! Чтоб мне гореть вечным пламенем, я всаживала нож в его гнусную рожу и это заставляло меня выть в упоении… вся эта канитель не могла продолжаться долго. Однажды это произошло. Отец в очередной раз кинулся на меня, но я уже была готова. Зло сверкнуло лезвие. Он заметил нож. Раскрыл свою вонючую пасть. Я подняла нож выше. Он бросился. И остановился. Мы замерли оба. Между нами было только лезвие ножа. И его кровь. Тонкая струйка ослепительно ярко-алой крови, которая как рубин горела в сумраке коридора. Он насадился жирным брюхом прямо на острие.
- Никогда. Никогда больше. Не смей. Трогать меня. И мою мать, – тяжело дыша, чеканя каждое слово, хриплым от ярости голосом сказала ему я. Он забулькал горлом, засипел. И упал. Упал, чтобы больше не встать. Так он сдох. И чтобы мне так же сдохнуть, если это я убила его! Он умер сам – не в силах пережить мысль, что я не только осмелилась сопротивляться ему, так еще и смогла причинить ему боль – то, чего он боялся больше всего в своей никчемной жизни… а мне пришлось бежать. Я никогда бы не смогла никому ничего доказать. Он был мужчиной, а я – женщиной. Он умер, и никто не стал бы слушать женщину. Как в полусне, я поднялась в его комнату. В его замызганной грязной комнатушке не нашлось ни одной мало-мальски приличной шмотки и мое дорожное платье выглядело просто дико. Но в обычных своих платьях мне идти было никак нельзя. Я глянула на себя в засиженное мухами зеркало. М-да… обычный такой дворовый мальчик в слишком великоватой ему одежде и с большой грудью. Самый такой обычный мальчик…
С матерью я не прощалась. Слова были только лишними. Теперь любые слова между нами были лишними.
я не помню, как и где жила. к черту! память об этом мертва.
… Они появились неожиданно. Выскочили из подворотни, грубо толкнули к стене. Тупые грязные рожи… что должно было произойти дальше, никаких сомнений не вызывало… потому я сопротивлялась. Как могла. Насколько у меня хватало сил. Какой-то кол, что валялся под забором, вполне пошел за оружие и на какой-то момент мне даже удалось их ошарашить, но потом они быстро сориентировались. У меня не было никаких шансов и единственное, чем я могла себя утешить – тем, что победа далась им не самой легкой ценой. А потом случилось чудо. Два коротких присвиста, и вот уже оба громилы валятся на землю, красиво запрокинув головы, разбрызгивая фонтаны крови из хрипящих глоток. Каждый заполучил изящный серебристый стилет прямо в шею. Я остановилась, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам, в растерянности от такого поворота событий.
Так я познакомилась с Энтони. Он стоял в отдалении, молча наблюдая за мной. Не знаю, чего он ждал, но точно не того, что я ему сказала:
- Ну что, благородный рыцарь, хочешь теперь получить свой приз?
Он помолчал, потом неспешно пошел в мою сторону.
- Нет, - раздался его спокойный негромкий голос. Что-то в нем было… особенное.
Он встал рядом, изучая меня холодным взглядом глубоких черных глаз.
- Я наблюдал за тобой. Ты была великолепна. Мне кажется, я могу предложить тебе хорошую работу, где твои способности получили бы отличное применение.
Да уж, нечего сказать, отличное предложение!
- Запомни хорошенько, ты! – сузив глаза, зашипела я. – если хоть один мерзавец дотронется до меня пальцем…
он брезгливо поморщился:
- Я не играю в грязные игры… Уверен, что от моего предложения ты не откажешься.
Подумать только! Он уверен…
Я не отказалась. И Тихое Братство стало надолго моим пристанищем. Элитный клан наемных убийц…
Что было потом? Тренировки, долгие изматывающие тренировки… Энтони всегда подходил к делу серъезно… Больше ничего говорить не стану – за точную информацию о некоторых заказах любого из нас просто четвертовали бы…
Впрочем, спокойно пожить у меня получилось только несколько лет.
Все кончилось внезапно – так же, как и началось.
Марко должен был встретить меня в гостинице. Он и Нина были моим прикрытием в случае, если меня засекли бы или если б мне не удалось снять пациента незаметно, не подняв тревоги. Свет в номере не горел. Все было нормально – я заметила блик медальона, подвешенного в окне. Меня ждали. Я скользнула в номер и в ту же секунду одна рука перехватила меня за талию, прижимая к стене, а вторая заткнула рот. Во тьме передо мной горели большие глаза Марко.
- Тсс!.. - прошептал мне он. – будешь говорить – говори тихо, хорошо?
В его голосе я услышала страх.
- Что случилось? Где Нина? Почему ты один? – я уже чувствовала, что что-то идет не так.
- Все не так,..- зашептал он, и я поняла, что он не испуган – он просто в панике. – Нас сдали. Энтони убит. Нас выследили прямо в резиденции. Их было много… арбалеты, мечи… у нас не было никаких шансов! Нину я видел на площади, только мельком… она шла предупредить меня – и тебя… они убили ее прямо на площади… мечом. В голову! Я побежал сюда, я надеялся, что про этот номер они не знают…
я осторожно высвободилась, пытаясь переварить услышанное.
Темная комната… опять душная темная комната. И я снова одна – так же, как и когда-то… мне снова некуда идти. И не к кому идти. Энтони…
… какое-то время мы молча смотрим друг на друга. У меня дыхание с шумом вырывается из груди, рука продолжает сжимать меч, хотя поднять его я уже не в состоянии – сил просто нет. Он стоит прямо напротив меня. Долгий, внимательный, изучающий взгляд. Взгляд, который, казалось, способен заглянуть в тебя глубоко-глубоко, заметить те вещи, которых ты сама в себе не замечаешь… а потом его руки крепко обнимают меня, прижимая к себе, и наши губы встречаются. Я отвечаю на его поцелуй – с той же страстью и нежностью, которую сейчас чувствую в нем. Какое-то время мы почти не двигаемся, а потом он осторожно отстраняет меня и его глаза смотрят в мои, словно хотят там что-то найти, заметить. Уверена, он ожидал чего угодно, кроме того, что я сделала. Коротким и точным движением я оставила на его щеке ярко-красный отпечаток ладони.
- За все нужно платить, красавчик, - ядовито усмехнулась я.
- Я знаю, - спокойно ответил он, даже не дернувшись от пощечины. – И хочу, чтобы ты тоже не забывала об этом. Никогда.
Тренировка в тот день была особенно изматывающей…
И в это лицо теперь чья-то рука воткнула острый клинок… точно так же, как когда-то я сама. деревянная дверь с нацарапанным силуэтом... круг замкнулся… за все нужно платить, за все. Так будьте же прокляты вы – те, кто всегда знает, кому нужно платить заранее! Те, кто авансом выкупает себе индульгенции на всю жизнь, забывая о том, что это такое – оставлять неоплаченные счета…
Марко что-то там еще говорил, я уже не слышала… Я видела перед собой лицо Энтони. И простая мысль – он умер.
- Там на дворе какое-то шевеление, - пробился наконец сквозь вязкую пелену голос Марко. Он осторожно подошел к окну. – я не уверен, но мне кажется, что…
Он не договорил. Замер, а потом тихо осел на пол с большим арбалетным болтом во лбу. Равнодушно проводив взглядом упавшее тело, я поднялась на ноги (оказывается, я сидела на полу). Становилось слишком жарко. Значит, здесь мне больше нечего делать…
