25 ноября 2008 Константин Кинчев: 35 лет тому назад я решил, что буду рок-звездой!

Константин Кинчев: 50 лет тому назад я появился на свет. Чему очень рад, поскольку жизнь, которую я продолжаю проживать, вобщем-то мне нравится. Дай Бог, чтобы еще подольше посуществовал на Земле. Поэтому пятидесятилетие я отмечаю как календарную дату, ну чуть-чуть заостряя на этом внимание уважаемой публики. Поэтому и провожу концерты. К этой же дате приплюсовывается следующая дата: это 35 лет как я осознал, кем я хочу быть, поймал свое призвание и сделал это призвание профессией. Чему тоже, в общем-то, рад, поскольку до сих пор не разочарован в выборе. Мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. И чудесным образом призвание превратилось в профессию. 35 лет тому назад я решил, что буду рок-звездой. И я ей стал. И по прошествии 10 годков, как я решил стать рок-звездой я чудесным образом оказался  в коллективе под названием «Алиса». И эту дату мы тоже отмечаем. 25 лет группе… Можно ещё продолжить, в принципе, но это такие уже проходные даты, это допустим 50 лет бас-гитаристу Петру Сергеевичу Самойлову исполняется тоже в этом году. Исполнилось уже 50 лет нашему директору – Вячеславу Викторовичу Батагову. И 50 лет нашему администратору Левону Аршавиновичу Арутюнову. Также исполнилось 55 лет нашему гитаристу Игорю Романову – он у нас самый старший в коллективе. И еще есть некая дата – это состав. Вот в этом составе, в котором мы сейчас пребываем, мы уже играем пять лет. Тоже, в общем-то, дата. Вот вкратце мы пробежались по нашим, красным датам.

Урожайный год. Давайте тогда немножко поговорим о 35-летии рок-н-рольном. История русского рока, она на ваших глазах и при вашем непосредственном участии проходила.

КК: Все началось с пионерлагеря с чудным названием «Звездочка». Пионерлагерь «Звездочка». Там был замечательный радиорубщик, молодой парень, который на свой страх и риск по трансляции на весь лагерь пускал замечательные коллективы. Новинки, так скажем. В ту пору это группа «Deep Purple», « Black Sabbath» , четвертый «Led Zeppelin», который тоже только в это время вышел. И вот эта музыка меня сбила с ног. Я понял, кем я хочу быть. До этого я хотел быть то Чингачгуком, то пиратом, то хоккеистом Бобби Халлом. А тут я понял, что я хочу быть рок звездой.

А почему? Что было в той музыке, что она стала таким поворотным моментом в жизни?

КК: Она сбила меня с ног, завладела полностью, слово сложно подобрать ёмкое и сильное, описывая эту эмоцию. Был взрыв такой в сознании.

А многие наши рок-музыканты  вспоминают, что у них нечто подобное было, когда они услышали песни «Beatles».

КК: У всех да, это чаще всего «Beatles» и «Rolling Stones». Нет, у меня тяжелый рок. И это «Deep Purple», «Black Sabbath» и «Led Zeppelin».

Зато все сходятся на том, что на фоне всей этой жизни это было своеобразным шоком и потрясением. Значит, что-то было общее, что-то витало в воздухе, что действовало и рубило по таким точкам и каналам.

КК: Видимо да, потому что я помню то время, допустим, 73-й. Там все поголовно были этим заражены, мы дрались в школе. И повод для драки был: группировались те, кто был за «Black Sabbath» и «Led Zeppelin» дрались с теми, кто за « Uriah Heep» и «Slade», допустим. Вот до такой степени. Вот такое массовое безумие это было. Я просто один из тех, кто свою мечту воплотил в жизнь. Все хватались за гитары, все выпиливали из фанеры себе эти гитары, потому что в магазинах-то купить нельзя было.

Тогда это творчество, похожее на самодеятельность, оно же было очень далеко от тех стандартов и тех идеалов западных. Все равно оставалась  вера и надежда, что эту энергетику можно будет передать?

КК: Ну, так абсолютно очевидно было, что для этого надо. То есть мало того, что я решил рок-звездой стать, я решил репетировать перед зеркалом свое поведение на сцене. И вот за этим чудесным процессом проводил много часов, я приходил из школы, дома никого не было, брал мамин парик, одевал его на голову и кривлялся перед зеркалом под музыку того же «Black Sabbath» до умопомрачения. Cамозабвенно совершенно. Что потом, наверное, пригодилось мне на сцене, эта странная смесь танца с каким-то…

…Шоу?

КК: Шоу никакого не было перед зеркалом. Просто скакал, прыгал и наблюдал себя. Я понимал, что этого не совсем достаточно для того, чтобы выходить на сцену. Появилась у меня гитара, я начал учиться играть на гитаре. Учился так упорно, пальцы были все в крови. Мозоли набил, научился сносно бренчать на гитаре. Песни стал подбирать, стал их петь, записывать на магнитофон. У мамы был магнитофон «Днепро», и я записывал себя любимого, звезду. И слушал, мне не очень нравилось, потому что так фальшивенько пел я. Но начал на это обращать внимание. Купил книжек себе: элементарно теорию музыки, начал изучать эти книжки.

Классические же книжки? По теории классической музыки?

КК: Классические книжки. Я понял, что нужно образовываться, надо же понимать, что такое музыка. Начал ритмикой заниматься. Потом, когда все это худо-бедно на троечку было освоено начал сколачивать группу. Единомышленников было полно. Но нужно было подбирать тех, у кого есть слух и чувство ритма. Таких людей подобрал, и начали мы репетировать. Напротив школы была фабрика «Восход» пластмассовых изделий каких-то. Вот там мы репетировали в 1974 году. Там же и было первое выступление играли туш, когда награждали, а потом это все плавно перерастало в пьянку. Для работников этой фабрики на этих танцах играли. Дальше пошли уже танцы. В городе играть было потом нельзя, потому что пошли под Олимпиаду чистить все.
И где-то в году 76 все играли на танцверандах за городом. Мы попали в Красногорск, где играли на танцах. Играли мы в основном не свое а пел я на птичьем языке. Английский не изучая, что и не надо было никому. Мы играли «Have You Star», мы играли «Paranoid». Играли репертуар «Deep Purple», « Black Sabbath». «Led Zeppelin» не играли, потому что я не мог, у меня не тенор совсем голос. Поэтому я плавно петь не мог.

Да, сейчас, при сегодняшней танцевальной музыке, представить танцы под «Deep Purple» довольно трудно…

КК: Сейчас танцевальная музыка определенный пласт. А там были песни «Creedence», еще обязательно для танцев был «Rolling Stones», «Beatles» были. Нам как группе больше нравилось потяжелее играть.
Потом я понял, что для того чтобы быть полноценной звездой, нужно писать свои песни. В этом меня абсолютно убедил Андрей Вадимыч Макаревич. Впервые услышал, что рок можно петь на русском языке и после этого я очень полюбил эту группу. Таких групп было всего вот две. Андрей Вадимыч говорит, что три, имея в виду Градского. Градский как-то прошел мимо меня. А вторая группа это «Високосное Лето»,  которые тоже пели на русском языке. Остальные все ансамбли пели на «птичьем» языке. Я начал писать потихонечку свои песни. Такие страшные, про ад.

Про любовь обычно пишут в таком возрасте…

КК: А я вот что-то в основном про ад писал в этом возрасте (смеется) Черепа , ведьмы, упыри, дьявольские колесницы, мстители постоянно. Вот такие герои этих произведений.

Грустная муза была?

КК: Да нет, она не грустная, а такая…суровая (улыбается) Такая: « Если будешь плохо себя вести, в ад попадешь». Вот такие были назидательные нотки. Уже тогда звучали. «Бойтесь смерти, она ужасна, если вы совершали зло. Если нет, то умереть не страшно. Вера в бога, очистит все». 14 лет. А припев такой: «Мчится смерть, нагнетая ужасы, это гонка вечно длится, кровавой десницей карая людей; мчится в дьявольской колеснице». Все серьезно. Какая там любовь! Что вы!
Вот таким образом они пелись-пелись, пелись-пелись, копились-копились, а потом бац! – И реализовались в «Алисе» чудесным образом. Много у меня групп разных было и перечислять их не имеет смысла. Один альбом записал домашний, записал, а потом, к сожалению, потерял. А с Питером получилось так. Значит, я был на фестивале за год до моего появления в «Алисе». «Алиса» тогда уже была. Я ж туда пришел. Не мой коллектив. Я посмотрел этот концерт и понял, что это группа, в которой хотел бы играть. И чудесным образом через полгода меня туда пригласили. Я там оказался, расправил плечи и начал заниматься своим делом. Тем более была площадка. В Питере, чем хорошо было – была площадка, в Москве очень сложно было играть. А в Москве играл по квартирам. В ту пору просто пел свои песни, получал свои 20 рублей и замечательно. Потом, когда уже в «Алисе» был, я не прекратил это дело, и на жизнь зарабатывал себе исключительно квартирниками. Потому что тогда за рок выступление никто денег то не платил. Там счастье было, что мы выступали и тебя за это не закрывают, хотя и такие истории были. Тогда убегали по всяким черным ходам общежитий от доблестной дружины и милицейского наряда.

А сейчас такие рассказы представляются в романтическом немного даже ореоле, героическом таком!

КК: Вот время было! Вот повезло! (смеется)

Но ведь чего не отнять, так это того, что кто в то время рок-музыку исполнял и те, кто ее слушал поневоле объединялись в особую группу. Это ведь был протест сам по себе против существующего строя и уклада жизни?

КК: Протестом мы как таковым не занимались. Суть в чем – просто мы хотели заниматься тем, чем хотели. Но если ты вот об этом заявлял, что вот я – рок звезда, то тем самым ты из социума вычеркивался. То есть дальше что? – дурка, ну и все вытекающие, или тюрьма. Поэтому на эти поступки люди шли достаточно отпетые, а не отпетые все-таки махнули рукой в одно время на это. Мол, ну и ладно с этим роком. Буду я инженером. Или у костра песни петь КСП. Там все оно поспокойней.

А насколько важную роль в жизни играли друзья-единомышленники музыканты? Кто из них повлиял на жизнь и творчество и кто из них до сих пор остается другом?

КК: Я с огромным уважением отношусь к Макаревичу и вообще к группе «Машина Времени», и к Маргулису, и Кутикову, то есть я всех их очень уважаю и ценю. Борис Борисович Гребенщиков. Из ныне здравствующих это конечно Макаревич и Борис Гребенщиков. Из ушедших зеленый свет мне вообще Майк дал. Он сказал, что эти песни имеют право на существование. После этого меня Панкер записал уже в студии театрального института на два СТМ. Записали альбом «Нервная ночь» – от этого все и пошло, меня после этого альбома в «Алису» и пригласили. Я люблю очень Ревякина, люблю Рикошета. Рикошет уже умер, Ревякин слава Богу жив. Очень мне в жизни помог Андрюха Заблудовский, мой дружок давнейший, секретовец, который со мной «Нервную ночь» записал с Лешей Мурашовым, барабанщиком «Секрета». Всех их очень люблю и уважаю и ушедшие конечно тоже. Уже их много. Братья по оружию.

У вас есть  выражение, что рок-н-рол – это не работа. Актуально поныне?

КК: Да. Когда призвание становится профессией, оно перестает быть работой. То есть если точно поймал, чем бы ты хотел заниматься и этим всю жизнь занимаешься, и не надоедает, от этого только радостно. Нет, конечно, это прикол. Это очень здорово. Я не могу назвать рок-н-ролл работой, потому что у меня со словом работа ассоциируется что-то такое, как повинность.

Все-таки раньше рок-н-ролл был наполнен какой-то конфронтацией с обыденностью, пошлостью. А сейчас от рок- музыкантов часто слышишь, что музыка – это их работа.

КК: Это кто как воспринимает себя, то и получает. Считают они это своей работой, пусть работают. На пенсию потом выходят. Для этого нужно трудовую книжку, надо зарегистрировать ансамбль, положить туда трудовую книжку, чтобы, когда нибудь можно было выйти на пенсию по истечении времени. Стукнуло там 60 – вышел на пенсию – слава Богу! Отработал. Вот этим, кто так рассуждает, я только этого и могу пожелать. Я к ним себя не причисляю ни в коей мере. 

Какие события в истории нашей рок музыки вы считаете рубежными и важными для Вас, для всего музыкального сообщества. Может какие-то фестивали, может выход каких-то альбомов западных групп, которые повлияли на Вас? А может, объединение в группу каких-то музыкантов, которые по стечению обстоятельств пересеклись? Или, может, изменения в государстве на творчество сказались?

КК: Так ярко сложно вспомнить что-либо. Для меня выход альбома «Радио Африка». Альбом «Табу» и «Радио Африка» – вот эти два. Выход альбома «Моя сладкая N» «Зоопарка», которые так меня подтолкнули для того, что надо ехать в Питер и там уже рубить себе дорогу.

В Москве такое не могло появиться? Ждать было бессмысленно?

КК: В Москве лучше играли в ту пору музыканты, но все в основном занимались съемом. Вот исключение только «Машина времени» и «Високосное лето», а в Питере все в основном хуже играли, аппаратов вообще не было, потому что богатых среди рокеров не было в ту пору, родителей богатых не имели. Вот у Макаревича родители были достаточно обеспеченные. Они ему и аппаратуру покупали, и все такое. Это не хорошо и не плохо. Это нормально. А в Питере все на дровах играли и не особо запаривались на предмет того, как они играют. Их просто перло и все. И вот этой непередаваемой атмосферой свободы – ею меня накрыло. Потому что Питер меня очаровал свободой и вольницей такой. Там все прожигали жизнь, радостно это делали. Все панки там появились, это исключительно питерское явление. Причем они появились практически тогда, когда и появился панк вообще. То есть Свинья, он там с 70-х годов был Свиньей наравне с Джони Ротенном. И Питер этим был очарователен до безумия, просто прям как сладкий наркотик этот город. И я в него влюбился и понял, что я там буду прорубать свою звездную историю. Так оно и случилось. И Питер меня принял. Вот за что благодарность. Он очень избирательный город.

Проще, наверное, из провинции переехать в какой-то большой город, чем из одного большого города в другой. Из Москвы в Питер, например, оставив там жизнь, друзей…

КК: Я не переезжал. Сердце – да. А так я на протяжении 25 лет кочевник. Я болтаюсь между Питером и Москвой, как было написано в альбоме «Энергия». Так и происходит до сих пор.

Не думаю, что в Москве меньше было творческих людей…

КК: Москва живой город. Здесь сконцентрированы люди, которые нацелены на карьеру больше. И концентрация таких целеустремленных, заточенных на карьеру, на успех, людей в Москве велика. А в Питере нет. Чудесным образом поменяли столицу. То есть Питер перестал быть административным центром и стал центром духовным, культурным. Духовный, неправильное слово, культурным. Хотя Москва театральная, если конечно о театре говорить, то Москва театральная столица. Театр и творчество все сконцентрировано в Москве. В Питере тоже хорошие театры, конечно, есть, но в меньшей степени. А балетное гнездо питерское, не московское. И рок-н-ролл – питерский. Художники… Я не очень знаю этот сегмент культуры, но мне тоже кажется, что в Питере они ярче. И литература опять же. Да, начиная с Достоевского. Ну и Александра Сергеевича я больше с Питером, хотя он и москвич, я его ассоциирую с Питером больше.

Когда я наконец-то закончу свой иститут, поеду минимум на год пожить в Питере. Вот именно пожить, не урывками какими-то, а именно пожить, почувствовать город.

КК: Я вот это понимаю, а жена моя не понимает, она не может в Питере жить, как она говорит. Ей в Москве надо жить.

Вспоминая «Алису», какие даты и события, изменения, которые для группы явились важными такими точками, опорными что ли. Какие-то альбомы, с которых что-то изменилось и началось иное?

КК: Ну, прежде всего надо вспомнить всех, кто имеет отношение к «Алисе». В первую очередь основателей группы. Значит Славу Задерия, который меня пригласил в группу, а потом оставил меня в этой группе, а сам ушел заниматься другими проектами. Кондратенко, Шаталина, Нефедова, которые были тоже в основе. Которые сейчас уже не играют в «Алисе», но они отличные музыканты, которые формировали эту «Алису» и этот звук. Потом второй состав – это Андрей Королев и Чума, гениальный. Он на самом деле гениальный гитарист и человек. В этом составе «Алиса», конечно, была очень интересной для меня группой. И последний состав, в котором мы сейчас находимся – это Дима Парфенов, Женя Левин, Игорь Романов и Андрей Вдовиченко. Ну, тут Петр Самойлов с самого начала присутствовал в «Алисе» и со мной вместе остается старожилом, так скажем. Вот, совсем другой звук, возможности другие и соответственно музыка, которую я всегда любил сейчас воплощается значительно удачней. То есть то, что мне нравится, то и получается, потому что музыканты очень сильные.

А насколько важно, именно чтобы эти люди не только хорошие музыканты, но и друзья, единомышленники? Насколько важно, чтобы уживаться в одном коллективе?

КК: Если б все уживались как в сказках, то никто бы не разбегался и не сходился, поэтому это нормальная жизнь семейная со своими там скандалами и недопониманиями, упреками, давлением, группировками, это, как и в любом коллективе есть. А лидеру, руководителю нужно пытаться это все конфликты гасить, что-то сглаживать. Если это не получается, то получается разбегание. То есть я не говорю, что у меня все всегда получалось. Если б все получалось, был бы один и тот же состав. А так нет. Дружить начинают друг против друга. Поэтому нет. Это же живой организм и соответственно не все идеально. Хотя вот сейчас у нас в составе все вроде так ну неплохо, очень-очень неплохо, друг против друга никто не дружит, а это уже большое достижение.

А если характеризовать «Алису» ту 25 летней давности и сегодняшнюю. В них можно узнать схожие коллективы? Или все-таки все изменилось?

КК: Нет, ну конечно одно то, что фронтмэн один и тот же и автор всех в основном песен. Поэтому меня убери, и «Алисы» не будет. А пока я есть, она есть. А музыканты могут быть разные. Я просто себя плохо представляю без Петра Сергеевича, я с ним просто по-человечески сросся уже, мы как одно целое, поэтому не представляю «Алису» без Петра Сергеевича Самойлова. А остальные все вобщем-то заменяемые, просто я этого не хочу, потому, что я всех ценю и уважаю и люблю. Потому что Левин Женя и Андрей Вдовиченко и Петр Сергеевич – это шикарная ритм-секция. Я Женю Левина, гитариста отношу к ритм-секции, то есть рифовое мышление, просто потому что мы с ним любим схожую музыку. Дима Парфенов, аранжировщик  замечательный, он меня компьютеру обучает, программам всем и очень много помогает, человек изумительный просто, теплейший такой. Есть у нас еще птица вольного полета Игорь Евгеньевич Романов, виртуоз, музыкант который делает самые красивые аранжировки, заключительные мазки, так скажем. Ну, в общем, все замечательно.

Получается ведь как. Допустим, я там накидал какую-то аранжировку такую, домашнюю приблизительную, принес Диме, он звуки подставил правильные хорошие, поменял что-то, может быть поменял барабаны. Дал мне послушать. Я говорю: «О! Конечно так круче». Дальше идем уже, Вдовиченко слушает и те лупы, которые были поставлены, он говорит, что человек так не играет, это никуда не годится. Он предлагает свою версию: вот так будут барабаны. Ну, мы послушали, да, хорошо. Женя дальше гитару пишет. Или наоборот движуха идет от Жени. То есть Женя: а у меня вот такие вот рифы получились, можешь песню написать. Я беру, припев придумываю. Так, чтобы там мне нравится, а всем не нравится – такого не бывает. Всем все нравится.

Гармония, однако! И переходя к юбилею, к 50летию. Отношение к возрасту у человека должно быть какое? Оно должно быть с иронией? Вы за то, что человек в одном каком-то возрасте остается всю жизнь?

КК: Это диагноз.

Некоторые говорят: «А мне всегда 17. И ощущают я себя на 17».

КК: Если это действительно так, значит это диагноз. А если все-таки не так, то просто такое лукавство. Так проще просто и все. Другое дело, что человек, то есть душа-то бессмертна, поэтому она не стареет. Как она была сформирована у человека вот такая, значит, она такая и остается. И вот может быть, поэтому человеку кажется, что ему 17 все время. В зеркало надо временами смотреть и понимать, что над душой разум есть, а разум это такая подвижная история, которая чем больше живешь, тем больше понимаешь, что ничего не понимаешь. Поэтому вот так, надо понимать свой возраст. Так что если говорить обо мне, то 50 лет... Я себя и оцениваю как 50 летний... Фронтмен! Рок-группы! (смеется) Вот тут как раз это пацанство есть. А так, конечно, 50 летний.

И напоследок по поводу концерта в «Олимпийском», 30 ноября. Как вы его себе представляете, каким он будет?

КК: Поскольку там столько дат напичкано, конечно, будет концерт ретроспективный. Построим мы его от первых альбомов до последних. Всё так и пройдёт. Получается около тридцати песен. По две с альбома, где-то так. А что там будет? Это моя жена рулит и художник по свету, они что-то фантазируют и придумывают. Для меня это неизвестно, я не знаю. Вот визуализацией занимаются они.

Вы говорили, что в «Олимпийском» сыграете песню, которую никто не ожидает. Какая-то старинная, наверное?

КК: Да, но пусть это секретом останется. Нет, там будет много таких песен. Копаем их, которые мы вообще никогда не играли, а есть, которые мы играли, но крайне редко и давно, а будут такие, от которых уважаемую публику уже тошнит, будут и такие, конечно (смеётся).