Настоящий АД. Рахиль Яковер. |
Огромная Благодарность моей подруге и однокласснице Евгении Оренбах, благодаря которой стала возможна эта публикация.
Воспоминания Рахили Яковер о трагической судьбе её семьи, в годы войны побывавшей в АДу ХОЛОКОСТА , опубликованы на английском языке. Переводила я с помощью интернет-переводчиков. Несуразный машинный перевод пришлось превращать в подобие человеческой речи. Поэтому текст на русском языке нельзя назвать ПЕРЕВОДОМ. Это скорее - ПЕРЕСКАЗ воспоминаний Рахили Яковер. Естественно, ход повествования соответствует воспоминаниям Рахили.
Я родилась на Украине, в Одессе, которая находится на берегу чудесного Чёрного моря. Из троих детей я была самой младшей ( старшая -Эсфирь, средняя — Лиза). Все девочки.Наш отец Саня (Александр?) Абрамович Яковер работал, а мать Дора Моисеевна Яковер была домохозяйкой. Она заботилась о семье, шила для нас, своих дочек, готовила еду, убирала и стирала — всё сама, вплоть до починки прохудившихся ботиков (склеивания галош?), которые мы носили поверх обуви. Её жизнь была нелёгкой. Мой отец начал работать продавцом в магазине детской одежды в 1934 году. До этого нашей семье приходилось трудно. Отец был довольно умным человеком, умным... но он совершил много ошибок. В когда-то до революции он служил приказчиком в крупном текстильном магазине. Очевидно, его мечта о собственном магазине не сбылась. Когда наступил НЭП (при НЭПе), наш отец и его друзья изготовили табличку с надписью «Яковер и К*» и повесили её где-то, хотя денег у них не было. Поскольку власти нашей страны следили за происходящим, они знали всё, что мы делали. И как только НЭП был отменен, представитель власти пришел в нашу квартиру зимой 1929 года и выкинул всех на улицу вместе с маленьким ребенком (ребёнок — это я). Моему отцу запретили жить и работать в самом городе, а только в окрестностях. Мою старшую сестру выгнали из комсомола, исключили из школы, отправили на работу на обувную фабрику, где она занималась резкой кожи. В то время ей было 14, а Лизе 6. Наши родители поселились в Чубаевке (селение Чубаевка в то время было одним из многочисленных хуторов, окружавших Одессу). Отец работал на узловой станции Раздельная, в двух — трёх часах езды от Одессы. В 1933году на Украине случился голод. Я помню, как моя мама говорила: «съешь большой кусочек редьки и маленький кусочек хлеба». Но так как мы не хотели так питаться, мы просто выжили.
Лиза ездила на трамвае в школу, которая находилась довольно далеко. Когда мне было четыре года, я попросила Лизу задавать мне домашние задания. Я бы выполняла бы их до её возвращения, а она, вернувшись, проверяла бы мои старания. К пяти годам я уже читала, считала и писала. Лиза знала очень много стихов на русском и украинском языках. По большей части разучивала она их вслух, помогая маме по дому (она была помощницей матери), а я повторяла всё как попугай и запоминала услышанное. Так я выучила множество стихов из школьной программы.
Прошло немного времени, папа вернулся, и мы переехали в Одессу. Мы жили в доме недалеко от центра города, пока не началась война.
У моей матери было две сестры и два брата, но ко времени моего рождения один дядя жил в Палестине, а другой умер в Бельгии. Неизвестно, как он умер. Я знаю только, что он симпатизировал коммунистам. Старшая сестра моей матери имела пятерых детей и была занята семьей. К началу войны дети были уже взрослыми. Младшая сестра моей матери была врачом. Её немедленно призвали в армию, когда началась война, и 23 июня 1941 года она была отправлена на Белорусский Фронт. Единственное письмо, которое мы получили от нее, пришло из города Борисова. В октябре немцы оккупировали Одессу и связь с этим городом была потеряна. Моя старшая сестра расспрашивала [о младшей сестре нашей матери] во время войны и через несколько лет после войны, она искала сведения в городском архиве Бугуруслана, где у них была вся информация с фронта. Ответ был тот же: «ее нет в списке живых или мертвых». Сейчас архивы находятся в городе Подольске Московской области. Мой племянник искал в интернете нашу тетю, но ничего не нашел.
У моего отца было три брата. Младший был убит бандитами во время гражданской войны, а средний брат, только что женившийся, сбежал со своей женой из-за бандитов. Они уехали в Палестину и жили в Хайфе, и у них был сын и дочь. Мой отец был старшим из мальчиков, а другой из его братьев жил и работал в Одессе и имел двух дочерей. Этот дядя погиб на фронте, а моя тетя и их дочери были эвакуированы в Азербайджан. Они вернулись в Одессу после войны, а в 1955 году моя тетя заболела и умерла. Одна из их дочерей умерла в Израиле, а другая жива и живет в Ашдоде и уже имеет двух правнуков.
Моя старшая сестра вышла замуж до войны. Ее муж служил в армии в Молдавии, на границе с Румынией, и был немедленно отправлен на фронт. Когда 22 июня передавали по радио приказ Молотова, моя сестра сказала, что пойдет в Военкомат [3] и попросит отправить ее в район, где находится муж. И она добилась своего, но это была не ее судьба. Все химики в городе были мобилизованы и отправлены в Бактериологический институт в Одессе. Они наполняли бутылки топливом (коктейли Молотова), чтобы помочь фронту, который приближался к Одессе, но произошел несчастный случай: бутылка соляной кислоты взорвалась в руках моей сестры. Обе ее руки были сожжены до локтей, и именно в этом состоянии она была эвакуирована. К счастью, нашёлся человек с добрым сердцем, её бывшая сокурсница по аспирантуре, которая помогала ей, когда они отправились в эвакуацию, поскольку сестра не могла фактически пользоваться руками. Все, что нужно было сделать человеку, чтобы жить, Евгения Израилевна сделала для нее. Моя старшая сестра эвакуировалась с Фармацевтическим институтом, который она закончила в 1938 году и где преподавала. 30 июня они отправились в Николаев пешком. Они должны были идти, потому что Одесса к тому времени была отрезана, и оставалось только Черное море. Толпы людей пытались попасть на корабль, отталкивали друг - друга, а затем, когда корабль выходил в море, фашисты топили его... Моя сестра добралась до Узбекистана. Последнее сообщение, которое мы получили от нее, пришло из города Мариуполя, затем все связи с ней прекратились из-за сложной ситуации. Тогда немцы заняли Одессу.
Муж моей старшей сестры воевал, стал офицером и в октябре 1943 года оказался в больнице в Ростове-на-Дону. Позже моя сестра сказала нам, что он был готов к выписке из больницы, но что-то внезапно произошло, и она получила документ, в котором говорилось, что он был убит в Ростове. Мы до сих пор не знаем, что на самом деле произошло. В 27 лет моя сестра осталась одна, ничего не зная о нашей судьбы. Когда пришло извещение о похоронах (похоронка?) её мужа, коллеги сыграли с ней ужасную шутку. В то время она была заведующей аптекой, и, естественно, там был алкоголь. Это был день накануне праздника Октябрьской Революции. Ее «друзья» решили, что, если она увидит похоронку, она не возьмет выходной и откажется давать алкоголь остальным, поэтому они решили скрыть известие о смерти ее мужа и уведомить ее только после праздника. Вы можете представить, как она себя чувствовала в тот момент. Только когда Одесса была освобождена, через некоторое время после нашего возвращения в город, письмо из Ташкента от старшей сестры пришло в дом наших соседей. В нём она спрашивала, знают ли они что-нибудь о судьбе семьи Яковеров, в которой были две молодые девушки Лиза и Рахиль. Они передали нам письмо, и мы узнали, что наша сестра живет в Ташкенте. И именно так она узнала, что наших родителей больше нет.
Лиза и я ходили в разные школы; у нее была украинская, а у меня русская. В начале войны я закончил четвертый класс, а Лиза - десятый. Ее выпускной вечер состоялся за три дня до войны. Поскольку она получила отличные оценки, она только что поступила в Индустриальный (ныне известный как Политехнический) институт, где ее приняли (?). Но война изменила всё. Так началась другая жизнь. Вечером 23 июня 1941 года немецкие самолеты бомбили Одессу, затем целый месяц они не возвращались. Около 22 июля снова начались бомбардировки. Часто по радио объявляли: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!» и сирены выли. Сначала люди спешили из своих квартир в бомбоубежища. Позже все привыкли и не обращали на налёты особого внимания. Но дети бегали и собирали осколки снарядов, радуясь и сравнивая, чьи осколки были больше, больше и горячее. На крыше соседа было зенитное орудие; осколки падали от орудийных снарядов. Снаружи нашего дома было два входа в подвал, где мы хранили различные вещи и топливо. Когда началась постоянная бомбардировка, люди стали исследовать недра подвалов и обнаружили, что они были связаны с катакомбами, на которых стоит Одесса.
В конце июля фашистские войска вплотную приблизились к Одессе. В 20 километрах они были остановлены в так называемом Дальнике (пригородном селе), куда были направлены мобилизованные мужчины и молодые неподготовленные мальчики. Ребята из нашего района пошли туда. Никто из них не выжил. Я помню бомбардировки начались с артиллерийских залпов. Дальнобойные снаряды падали по всему городу. Ночью мы боялись спать дома и собирались во дворе, чтобы наблюдать за вражескими самолетами, сбрасывающими бомбы. Когда падали бомбы, они издавали ужасные звуки. Немцы проводили психологические атаки на людей. И так много зажигательных бомб! В каждом районе был составлен график, согласно которому люди дежурили на крышах, чтобы тушить «зажигалки» (зажигательные бомбы). И мы наблюдали за шпионами. Это продолжалось в течение 75 дней, включая 15 октября. И все же нам приходилось жить, есть, спать и стирать одежду, как обычно. Мой отец продолжал работать, а мама ходила на рынок. Она готовила нам еду. Когда кто-то выходил из дома, остальные напряженно ждали их возвращения. Очень много людей погибло в результате бомбёжки. Недалеко от нашего дома стояла гарнизонная баня, где мылись солдаты, в том числе и с фронта. Немцы пытались уничтожить эту баню, но все дома вокруг нее были разрушены. Рядом с ней стоял четырехэтажный дом, разрушенный одной бомбой. Я помню, что утром, после ночной бомбежки, мы с отцом шли мимо этого дома и из-под развалин услышали голос, просящий о помощи. Что мы могли сделать? Для 12-летнего подростка это был ужасный способ выжить (это было ужасное потрясение?). Меня до сих пор мучает совесть.
https://www.yadvashem.org/ru/education/educational-materials/lesson-plans/odessa.html Одесса. Улица после бомбёжки. Ноябрь 1941г.
Так продолжалось до тех пор, пока фашисты не начали прорываться в Крым. Одесса была важным стратегическим пунктом, крупным морским портом, её защищали всеми доступными силами. Это были ворота в Крым. Фашистские войска обошли Одессу и направились в Крым, а Красная Армия отступила. В ночь на 15 октября наши самолеты сбрасывали листовки. На всю жизнь, навсегда я запомню слова листовок: «Уважаемые одесситы. Ввиду того, что войска противника окружили город и направляются в Крым, а наша продовольственная база захвачена, наши силы должны временно отступить из города». Они также призвали нас сражаться с врагом, создавать партизанские отряды и что городские катакомбы облегчат эту задачу. В конце был следующий постскриптум: «Одесса была и будет советской». Это был один из самых тяжелых моментов в моей жизни. Спустя несколько лет, в 1959 году, я была в музее Советской Армии, где в одном из залов, посвященных защите и освобождению городов-героев, нашла эту листовку. Через 18 лет я стояла и читала это плача.
Это не та листовка, о которой пишет Рахиль. Но вариантов было много. https://docs.ahistory.info/odessa-1941-1944/
После 16 октября 1941 года я начал новую жизнь - жизнь в оккупации, жизнь под гнетом. До четырех часов дня в городе была анархия: советские войска отступили, хотя немцы еще не вошли. Люди грабили магазины, тащили мешки с едой, лошади бегали по городу. Тут же прекратилась подача воды. Люди искали заброшенные колодцы и выстраивались в огромные очереди. Вечером первые немецкие части вошли в Одессу.
Чтобы отпраздновать взятие города, немецкое командование устроило банкет в советском здании НКВД. Во время застолья здание было взорвано, по-видимому, партизанами. В ответ на это немецкое командование ввело настоящий террор. Солдаты врывались в квартиры, хватали всех, до кого могли дотянуться, тащили на улицу и вешали на деревьях. В Одессе есть улица, которая в свое время называлась улицей Лейтенанта Шмидта, а раньше - Александровской улицей. Эта улица проходит через центр города от железнодорожного вокзала до моря в Пересыпи (район Одессы), где вдоль улиц растут деревья. С этой улицы есть переулок, и в этом переулке люди висели на каждом дереве. Немцы вешали по 200 человек за каждого убитого офицера и по 100 за каждого убитого солдата. Возле кладбища они соорудили виселицы и вешали людей. На следующий день были разосланы приказы, в которых говорилось, что все коммунисты и евреи с семьями должны явиться для регистрации и принести предметы первой необходимости. В тот день люди и их семьи шли колоннами, не зная, куда их ведут. В городе осталось много пуховых перьев с подушек, потому что немцы и не думали рвать все подряд.
https://docs.ahistory.info/odessa-1941-1944/
Те, кто оказался в первых группах, попадали прямо в ад: в селе Богдановка мужчинам приказывали рыть рвы и живьем хоронить жен и детей, а потом расстреливали. Позже в нашей группе появился человек, которому удалось бежать из Богдановки. Он рассказывал нам всё это, обливаясь слезами от пережитого ужаса. Наша группа оказалась в Одесской тюрьме. По дороге мы увидели виселицу, а ближе к тюрьме, недалеко от черного хода, наткнулись на кучу мертвых тел, по которым бегали собаки. Нас продержали в тюрьме до 6 ноября. Все это время мы слышали крики и выстрелы, а по вечерам солдаты искали молодых женщин. Мы сидели на кровати, пряча сестру под одеялом, пока все не стихало.
Конечно, мы почти ничего не ели. Было только то, что принесли с собой из дома. Когда, наконец, ничего не осталось, мой отец подкупил охранника (которому дал серебряные ложки в качестве взятки), и он выпустил его через заднюю дверь. Мой отец добрался до нашего дома и взял еду, но наш (дворник, управдом???) привел румынского солдата, который стал угрожать моему отцу. Отец сказал ему: "Застрели меня. У меня две дочери и жена в тюрьме умирают от голода». Даже румын пожалел моего отца и отпустил его.
6 ноября нас выпустили из тюрьмы (говорили, что немцы взяли Москву и поэтому нас освободили). Мы вернулись домой, но нас не впустили в нашу квартиру. Так мы и жили в одной квартире с двумя другими семьями до января 1942 года, когда все евреи были собраны в районе Слободки (район Одессы), где было создано гетто. Люди ютились там везде, где только могли: одни - в школах и клубах, другие - в квартирах вместе с местными жителями. Скоро начались облавы, чтобы собрать людей всех вместе и отвезти на телегах на железнодорожную станцию. На вокзале их запихивали в нагретые(?) вагоны так плотно, что люди не могли дышать. Люди стояли, прижавшись друг к другу, и так их везли за 90 километров от города до станции Берёзовка. Оттуда поезда шли еще 50-60 километров до села Доманёвка. Зима 1941-1942 годов была очень снежной и холодной. Днем снег немного таял и была слякоть под ногами, но к ночи все замерзало. И все же нас толкали все дальше и дальше. Всю дорогу мы слышали выстрелы. Они расстреливали стариков. Кто-то осмелился пошутить, что на поворотах будут стоять пулеметы, чтобы всех расстрелять. Наконец, нас привезли в проклятую деревню Доманёвку. Там уже были люди, которых отправили раньше нас. Они находились (в комнатах без окон и дверей) в бывшей школе. Голод, холод, грязь - это постоянно преследовало нас. Но самое страшное было впереди - тиф. Люди умирали один за другим. Как только человек умирал, его забирали на так называемый "Холм". Там действительно был такой “холм” дальше от того места, где мы жили, там умерших бросали в могилу. Моя мать умерла от тифа, и мы с сестрой тоже заболели.
https://www.yadvashem.org/ru/education/educational-materials/lesson-plans/odessa.html Регистрация евреев Одессы, октябрь 1941г.
Через некоторое время, когда потеплело, нас перевели в другой лагерь в селе Ахмечетка. Условия там были еще хуже: мы жили в бараках на бывшей свиноферме. Лагерь был окружен рвами и колючей проволокой. Охраняли местные жители. В лагере и поблизости не было воды. За водой приходилось идти два-три километра. Мы ходили группами по 10 человек, один из которых наблюдал за группой. Если кто-то попытается убежать или действительно убежит, они застрелят надсмотрщика. Поесть давали одну чашку кукурузных зерен или чашку муки.
Колхозам нужны были рабочие. Люди с этих ферм, где тогда хозяйничали немцы, приходили выбирать работников. Женщинам не разрешалось брать с собой детей, поэтому вначале на
работу отбирали только одиноких. Но потом они начали использовать и людей с детьми. Молодые мамы надеялись вернуться и забрать с собой детей. Такое случалось не часто, потому что голодные дети с раздутыми животами и тонкими ногами не выживали после ухода матерей. Умирали не только дети, но и взрослые и старики. Люди работали от восхода до заката, весь день на солнце, босиком. Их основная работа состояла в том, чтобы пропалывать поля и собирать початки кукурузы со стеблей. За рабочими всегда следили местные полицаи.
Мне было около 13 лет, подростков не отправляли на поля. Подростки работали в огромном саду при колхозе, также с рассвета до заката. Мы пропалывали грядки, а когда капуста созрела и развернулась, очищали её от гусениц. Мы собирали их руками и складывали в жестяные банки с водой, весь день согнувшись. Правда, нам иногда удавалось раздобыть морковь, редиску, огурцы и так далее. Я не ела капусту около десяти лет после этого. За садом присматривал старик, который относился к нам хорошо. Когда арбузы поспели, он угощал нас понемногу после работы, но нам не разрешалось брать их с собой домой. Мы жили в хижине на краю деревни и спали на подстилках из тростника. По ночам вокруг хижины бегали мыши, но это было лучше, чем лагерь на Ахмечетке.
Мы работали до поздней осени, а когда сельскохозяйственный сезон закончился, нас отправили обратно в лагерь в Ахмечетке. Я не помню как, но нам удалось сбежать. Мы добрались до деревни Коштов и убедили местные власти позволить нам остаться на зиму. Мы были готовы взяться за любую работу, и, к нашему удивлению, они разрешили нам остаться. В амбарах мы делали всё, например, чистили кукурузу и многое другое. В деревне выращивали коноплю, которую мы научились резать и мочить в реке. Когда она был полностью высушена на солнце, с помощью очень простого инструмента мы выталкивали сердцевину растения. Научились пользоваться веретеном. Из пряжи, которую мы пряли, делали абсолютно все: трусы, рубашки, косынки, носки, тапочки и другие вещи, которыми мы пользовались дома.
В сентябре 1943 года нас снова забрали в Ахмечетку. Находясь там, мы пережили пожар. Это случилось в середине зимы, ночью. Мы выбежали из дома, босые и голые, по льду. У моей сестры были огромные глубокие нарывы, а у меня-гнойный прыщ на шее. Но постепенно мы почувствовали, что ситуация меняется. Мы не знали, где находится фронт и где находится Красная армия, пока не заметили движение войск. В конце марта мы почувствовали, что никто за нами не следит, и медленно двинулись в сторону Доманёвки. По дороге мы миновали коштовский хутор, где раньше работали. Мы устали и остановились там. В одном конце фермы была землянка — продолговатое помещение, где когда-то держали кур. Ночью мы слышали пушечные выстрелы, а утром увидели солдат в форме, говорящих по-русски. Мы были удивлены и напуганы. Все стало ясно, когда мы вышли из подвала и поняли, что это красноармейцы. Армия двигалась вперед, оттесняя врага. Мы последовали за ними. 10 апреля Одесса была освобождена, а 16 апреля мы вернулись, усталые и голодные, в наш родной город.
Мы вернулись в город, где мы жили с родителями до войны. О нас заботилась очень порядочная русская женщина. Мы звали ее тетя Маня и были ей очень благодарны, и не только за себя. Когда немцы преследовали евреев, тетя Маня пыталась спасти одну маленькую еврейскую девочку, Кларочку, которую она очень любила. В свою очередь, Кларочка также любила тетю Маню. Однажды кто-то из соседей пригрозили тете Мане, что если она оставит девочку у себя, они донесут на неё и немцы заберут и девочку, и тетю Маню. Кларочка и вся ее семья погибли.
Когда мы вернулись в город, наша квартира оказалась занята и как нам сказали, там не осталось ничего из мебели наших родителей. Но мы ничего не требовали. Нам выдали хлебные карточки. Когда мы подходили к Одессе 16 апреля 1944 года, через шесть
дней после освобождения города, мы увидели дым и почувствовали запах гари. Это горел элеватор. Немцы ссыпали все зерно в огромный холм, смешали его с табаком, облили бензином и подожгли. Долгое время он дымился. Местные жители разгребали эту кучу, добавляли в нее зерно и пекли хлеб. Мы ели впервые такой хлеб.
Женщина, которая жила в нашем доме, была директором детского дома. Она пригласила нас к себе и предложила мне жить в приюте. Я согласился, потому что знала, что буду хорошо накормлена, одета, знала, где буду спать. Там я смогла бы пойти в школу. Я спросила согласия Лизы. Лиза согласилась. Тут же мы заполнили документы, и я уехал жить в приют. Моя сестра Лиза нашла работу библиотекаря в военно-морской школе. Через некоторое время Лизе предложили собственное жильё.
PS.
10 апреля 1944.
Освобождение Одессы советскими войсками.
| Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |
