1.http://mytashkent.uz/2012/10/03/uchastniki-torzhestvennogo-zasedaniya-yubilejnoj-sessii-uchenogo-soveta-posvyashhennoj-80-letiyu-leningradskoj-konservatorii-14-marta-1943-goda/

2.

Фотография, определённая Айидой Каиповой и Ольгой Ливинской, как групповой портрет, на котором запечатлены "Участники торжественного заседания юбилейной сессии учёного совета, посвещённой 80-летию Ленинградской Консерватории. 14 марта 1943 года", -это целая летопись ташкентской эвакуации. Или симфония? К сожалению, пока она безмолвна, потому-что не узнаны многие персонажи. До нас доносятся только  звуки отдельных инструментов .. Вот Наталья подсказала в комментариях, что  "четвёртый справа от женщины с шалью (Ольга Калантарова) — это пианист, ректор Ленинградской консерватории Павел Серебряков". Ну конечно, конечно, ОН!! Только не "четвёртый справа", а в середине первого ряда,  центральная фигура,  как на снимке, так и в жизни эвакуированных консерваторцев.http://mytashkent.uz/2012/10/03/uchastniki-torzhestvennogo-zasedaniya-yubilejnoj-sessii-uchenogo-soveta-posvyashhennoj-80-letiyu-leningradskoj-konservatorii-14-marta-1943-goda/   Па́вел Алексе́евич Серебряко́в (1909 ― 1977) ― русский советский пианист, педагог, общественный деятель. Народный артист СССР (1962).  Здесь ему едва 30 лет стукнуло, а он уже ректор прославленной консерватории. 

3.

Николаев с группой учеников –педагогов руководимой им кафедры

Слева направо стоят: Г.М. Бузе, К.Г. Шмидт, М.Я. Хальфин (ученик Савшинского), Н.Е. Перельман, П.А. Серебряков.

Сидят: В.В. Софроницкий, Л.В. Николаев, В.Х. Разумовская, С.И. Савшинский. http://7iskusstv.com/2013/Nomer9_10/Izbicer1.php

 

Об этом времени вспоминает  юная студентка Верочка  (Вера Георгиевна СОПИНА (р. 1919), певица, доцент Ленинградской консерватории (до 1984). http://serebriakov.org/node/88 ) :

"Павел Алексеевич Серебряков был выдвинут на должность директора, после того, как было отмечено 75-летие Ленинградской консерватории. 100-летие он праздновал уже с нашим поколением. За годы работы на этом посту он отдавал консерватории энтузиазм души, все свое время, любовь и преданность музыканта. Музыка и консерватория были его жизнью. Я поступала в Ленинградскую консерваторию в 1941 году. Мой экзамен по специальности происходил 14 июня в девятом классе. Тогда там не было стульев, посредине стоял рояль и в конце зала у стены — ряд столов, покрытых красной скатертью, за которыми сидела комиссия. Я так волновалась, что только боковым зрением заметила среди членов комиссии профессоров М.И. Бриан и С.В. Акимову (строгий вид которой смущал меня еще в училище). Я старалась не отвлекаться, сосредоточиться на произведениях, которые пела, мой взгляд скользил где-то выше. Вот тут-то случайно я увидела стоявшего позади комиссии директора консерватории П.А. Серебрякова. Не передать охватившего меня необыкновенного волнения, только любовь к музыке и желание учиться помогли его преодолеть. Тогда я не знала, что присутствие директора не случайно, меня занимали другие мысли (поступление в консерваторию, как всегда, было сопряжено с большим конкурсом среди сопрано). Между тем, здесь на экзамене проявилась основная и глубоко принципиальная черта П.А. — как руководитель он считал своим долгом знать, кого он принимал в консерваторию. Это было правилом его жизни.

На этом экзамене в присутствии и с участием П.А. решилась моя судьба: я получила оценку 5, и будучи отличницей в училище, с этой оценкой по условиям приема уже была зачислена в консерваторию.

С того памятного дня имя П.А. для меня неотделимо от консерватории. Кроме большой преданности делу, умения отдать всего себя, у П.А. была черта, так необходимая педагогу, а тем более руководителю — способность угадать в молодом человеке дарование и преданность искусству, поверить ему и поддержать с самых первых шагов. Он заботился о нас, терпеливо воспитывал профессиональные качества у начинающего свой путь музыканта. Его спокойное доверие рождало в нас желание работать как можно лучше и оправдать возложенные на нас надежды, пробуждало скрытые внутренние силы. Это дано не всем.

Приказом от 19 июня 1941 года я была зачислена в консерваторию и счастливая уехала в Сестрорецк, готовясь приступить к занятиям с 1 сентября 1941 года. А в ночь на 22 июня началась война. Конечно, мы все тотчас вернулись в Ленинград. Думая, что студенткой консерватории я могу себя считать только с первого сентября, я, естественно, помчалась в свое училище, которое тогда находилось на улице Некрасова. Там из учащихся старших курсов уже формировались концертные бригады, в одну из которых я и была принята. Мы выступали на вокзалах, на призывных пунктах.
Шли дни... Менялся облик уже затемненного города. Все напряженно трудились, перестраивая свою жизнь по законам военного времени. В консерватории поступающие все еще сдавали экзамены по всем положенным дисциплинам, а рядом уже был Лужский рубеж с его суровой военной жизнью, и Ленинград готовился к отпору врагу; на ближних и дальних подступах рыли окопы — здесь работали и консерваторцы. Многие члены коллектива консерватории ушли в ряды Красной армии и в ополчение.

Но и в эти тяжелые дни нужно было думать о будущем. Руководство консерватории во главе с П. А. делало все, чтобы сохранить кадры для будущей мирной жизни. В ночь на 18 августа в 4 часа утра мне позвонили и сообщили, что консерватория эвакуируется 22 августа. Сборы были недолгими. Поезд увозил нас от Ленинграда, мыслями мы еще были дома, а перед нами была вся реальность происходящего — чудом сохранившаяся железная дорога, по которой мы ехали, кругом сплошные воронки от бомб. Ночью во время стоянки у станции Мга мы были готовы по тревоге покинуть вагоны, имея при себе только документы. Вскоре после того, как прошел наш эшелон, страшная бомбежка закрыла и этот путь связи с Ленинградом.

Вновь зачисленные в консерваторию на вокальный факультет ехали в последнем — 42 вагоне эшелона. Это был товарный вагон с двухярусными нарами по обе стороны от дверей. Мы разместились на верхних полках, внизу ехали родители студентов — по пять человек на каждой стороне вагона друг против друга. На каждой непредвиденной остановке наш горнист — студент Анатолий Бадхен — оповещал нас сигналом, когда состав должен был трогаться в путь.

В «штабном» загоне с непосредственным горячим участием П.А. шла подготовка к новому учебному году. Как и в Ленинграде в мирное время мы подавали заявления в классы к профессорам.

Ташкент встретил нас в первых числах сентября уже подготовленным к нашему приезду. Консерватория заняла помещение клуба Швейников. Вокалисты в первые дни приезда жили прямо на сцене, так как там был деревянный настил и было больше гарантии, что мы не простудимся — ведь спали на полу. Первый наш адрес в Ташкенте был: улица Чехова, д. 3/5, клуб Швейников, сцена, правая сторона — так мы писали на конвертах наших писем С первых дней мы начали оборудовать под классы фойе 2 этажа — сами раздвигали стены, сами ставили инструменты. Одним словом, устраивали и приспосабливали свой дом для консерваторских занятий. Постепенно из клуба Швейников все разъехались по квартирам, семьи ташкентцев гостеприимно приняли беженцев. Основная часть студенческого коллектива поселилась в Доме Ученых и там же П.А. с семьей. Как это было важно! Многие вопросы решались с директором сразу на месте, когда эшелоны с эвакуированными прибывали из Минска, Одессы, и музыканты даже ночью стремились к Дому Ученых. Тогда в коллективе нашей музыкальной школы-десятилетки стал учиться Миша Вайман из Одессы, на вокальном факультете консерватории — Иван Петров (ныне нар. арт. СССР) и многие другие. В кабинете директора всегда ночью были ответственные дежурные от педагогов и студентов, что помогало П. А. и руководителям консерватории оперативно наладить жизнь коллектива.

Первый год жизни в Ташкенте был суров. В сентябре мы уже выехали на сбор хлопка. Много работали в хозяйствах под Ташкентом, кроме того, возделывали участок, отведенный консерватории для подсобного хозяйства. П. А. был с нами и работал наряду со студентами: рушили глиняные заборы — дувалы, возили тачки с глиной, носили деревянные ящики-носилки, вместе спасались от скорпионов, которых было множество в сухой глине. Любое из этих дел не терпело промедления, и мы все делали сообща: сознательная дисциплина и организованность помогли нам сделать многое и начать учебный год.

Классы для самостоятельных занятий распределял студенческий актив. В зале и классах ночью занимались студенты фортепианного факультета, нам же для занятий по общему курсу фортепиано выдавался талон на один час в ночное время, иногда даже один раз в неделю, второй час мы уже занимались днем с педагогом по расписанию.

Вскоре после приезда я была вовлечена в большую просветительско-шефскую работу консерватории, которая широко развернулась в те годы благодаря неуемной энергии и личному участию П.А. В середине первого учебного года были организованны «Комсомольская бригада» (руководитель И.М. Теслер) и «Женская бригада» (руководители профессор С. Д. Масловская и студентка М. Д. Слуцкая). С 1942 года начались наши постоянные выступления. Нам сшили белые костюмы, профессор С. Д. Масловская объединила отдельные номера «Женской бригады» в единую инсценировку. Мы много ездили, выступали в госпиталях, военных училищах, колхозах. Переезжали ночами; научились спать стоя на перроне в ожидании поезда, встав в кружок и обхватив друг друга руками. Бытовые условия были тяжелыми, и П.А. всеми возможными способами старался поддержать студентов; вокалисты получали дополнительные суммы к стипендии из фонда И. В. Ершова, некоторым из нас были выделены именные стипендии.

В конце 1944 года (в 1944/45 учебном году) консерватория отчитывалась в Москве. К этому событию стали готовиться с начала учебного года. Выделенные для поездки студенты давали в зале клуба Швейников концерты под названием «Смотр молодых исполнителей Ленинградской консерватории». Каждый играл или пел целое отделение концерта.

И опять характерный штрих — в зале Московской консерватории в ложе жюри сидели А.В. Нежданова, Н.С. Голованов, А.Б. Гольденвейзер, П.Г. Лисициан. Казалось бы, П.А. Серебряков должен был находиться среди них. Нет, он был с нами за кулисами, напутствовал нас, оглядывал наши нехитрые наряды (по тем временам весьма скромные). Его вдохновенное, красивое лицо, преображенное волнением за своих питомцев, вдохновляло и нас в этот торжественный вечер в Москве.

Наконец наступил долгожданный день — мы готовимся к отъезду в Ленинград. 5 августа 1944 г. в консерватории и 7 августа в театре Оперы и балета им. Я.М. Свердлова состоялись последние прощальные концерты. Программа концертов отразила окрепшее содружество ленинградцев с узбекской культурой: народная артистка Узб. ССР Халима Насырова исполнила Три узбекские песни профессора Ленинградской консерватории М. О. Штейнберга, симфонический оркестр театра исполнил его же Узбекский марш, написанный к XXV-летию Красной Армии, и I часть Седьмой симфонии Д. Д. Шостаковича. Профессор П.А. Серебряков исполнил I часть Первого концерта для фортепиано с оркестром П.И. Чайковского. Второе отделение завершилось Маршем энтузиастов И.О. Дунаевского, созвучным волнениям тех дней и ожиданию торжества полной победы"

Вот так! Похоронки, трагедии человеческие, голод...  и богатейшая духовная жизнь Военного Ташкента.  Вы знаете, в годы войны театры тыловых городов были полным-полны!  Музыка, драматическое зрелище, балет и цирковые представления - всё это поддерживало людей, помогало им выжить. Если посмотреть шире - так защищается ЧЕЛОВЕЧЕСТВО, пытаясь себя сохранить, остаться обществом людей. На сайте Серебрякова опубликовано письмо зрительницы в стихах. Написано послание в Ташкенте.  http://serebriakov.org/node/88

4.

5.

6