Его губы смыкаются на фильтре сигареты – влажном и слегка потемневшем. У него длинные-длинные, заметные ресницы и глаза цвета Ирландского залива, хотя мне почему-то кажется, что такого залива на свете нет. Он улыбается. Стопроцентная девочка с высокими скулами и спиной такой тонкой, что мог бы играть без корсета девиц в шекспировском театре. У него сочные пухлые губы – визуальный магнит. Лицо неправильное – его сделали таким, чтобы в нем была жизнь.
Я смотрю на него.
Он закуривает. В его ресницах – утихшие голоса ангелов. По крылу на каждое веко, чтобы он мог взлететь.
Он курит не потому, что ему нравится. Он не нервничает. Он не живет привычкой к никотину. Он курит потому, что это красиво. Тонкие сигареты в тонких пальцах – ему идет. В этом много очаровательного. В этом много извращенного.
Он стоит, облокотившись о подоконник – супер-модель мирового ранга, королева, примадонна. Мой отец сказал, что такое поведение не к лицу мужчине, что у человека должна быть другая цель. Моя мать согласилась с ним.
Он выдыхает дым, сложив влажные губы трубочкой. Его движения, его поза, картинно запрокинутая голова и отставленный локоть, насмешливый и наивный взгляд в потолок – все это дословная цитата. Он говорит со мной о ком-то. О Фани Ардан. О Мерлин Монро. Мне лениво играть в угадайку.
Он говорит:
- Я люблю тебя.
И я киваю в ответ. Я улыбаюсь – той улыбкой, какой вполне трезвые люди награждают подвыпивших приятелей.
Я смотрю на него. Я никогда его не увижу и в последнее время сильно сдаю, но если я перестану халтурить и как следует постараюсь, я смогу представить, какая его кожа – на ощупь. Я дотронусь подушечками пальцев до его щеки – мягкой, свежей, но немного масляной. Я нарисую полумесяц – от нижнего правого века до его аккуратного подбородка с замаскированной гримом щетиной. Я коснусь его губ.
Тянуться нужно только за тем, что тебе и в правду нужно.