Все, с кем бы я ни познакомилась, задают один и тот же вопрос: «А как твое имя записано в паспорте?» Говорю: «Так же, как и произносится». - «Не бывает такого, - говорят. - Нет такого имени. Есть Алеся, Олеся, Елена, а Леси нет». Ну как же нет, если вот она я, и меня так зовут, потому что папа назвал.

Вчера знакомая девчонка рассказывает: «Хотела дочку записать Аленой, сказали – нет такого имени. Записывайте Еленой, и зовите дома, как хотите. Или идите прочь и не морочьте нам голову, у нас вон очередь стоит». Я ей говорю: «Это потому что у тебя нет таких кулачищ, как у моего папы. Мне вообще повезло, что не Ромой записали».

Кулачищи у папы знатные, рабоче-крестьянские, спорить с ними бесполезно. В устраиваемых по молодости лет уличных боях и потасовках папе не было равных. Поэтому отказать ему в чем бы то ни было трудно. 

Единственное, на чем папе не удалось настоять, это на нужном ребенке. Он всегда мечтал о мальчике. Даже в тот момент, когда мы с мамой уже мучили друг друга в родовом зале, пытаясь разъединиться на две самостоятельные единицы, папа пребывал в твердой уверенности, что у него скоро появится сын. Так и говорил дежурному санитару, куря на крылечке одну за одной «беломорины»: «Пацан будет. Роман. Моя кровинка». Санитар одобрительно кивал в ответ и предлагал выпить спирту.

Но я о его желаниях ничего не знала и с упорством трактора перла вперед, а потом лезть обратно и трансформироваться в сына было поздно.

Когда лечащий врач принес радостную весть о моем рождении, папа воспринял ее как неудачную шутку. Взял врача за лацканы белого халата и спокойно возразил: «Какая дочка? Сын у меня. Слышь, мужик, ты пойди, посмотри еще раз хорошенько». Опасливо поглядывая на папины кулаки, врач побежал обратно выискивать у меня мужские половые признаки. Бегать ему пришлось раз пять, пока папа окончательно поверил – сына нет, есть дочка. Он расстроился и на всякий случай спросил, не завалялся ли в роддоме хоть какой-нибудь ничейный мальчик. Но мальчиков не было, были только беспризорные щенки под крыльцом. Папа от щенка отказался, выпил с санитаром спирту и забрал нас с мамой домой.

Немного погоревав, он решил, что если не получился Роман, пусть будет Романа, хоть какое-то утешение. Но тут начала возражать бабушка, специально приехавшая по поводу рождения первой внучки, она на дух не переносила женщин с мужскими именами. У бабушки была соседка Павлина, а у Павлины пятеро детей. Голодные и грязные, они постоянно вытаптывали бабушкин огород, в то время как сама Павлина пила не просыхая. Бабушка сказала, что в нашем роду появится женщина с мужским именем только через ее, бабушкин, труп. Папа немного приободрился и даже повеселел, но она глянула на него и осадила: «И не надейся, к тому времени ты уже позабудешь, как детей делать» - и грозным голосом приказала не портить девочке (то есть мне) жизнь.

Спорили родственники долго. На семейный консилиум сбежались поглазеть соседские мальчишки и собаки со всей округи. Они сидели на заборе, под забором, пытались предугадать исход и делали ставки. Папа парировал как лев. Он давно придумал про Романа и выдумывать что-то новое не собирался, неймер из папы был неважный. Но и право дать имя своему первенцу, пусть и женского рода, тоже никому уступать не хотел. Он подошел к книжной полке, взял в руки первую попавшуюся книгу, попался томик Леси Украинки. И папа примирительно сказал: «Тогда пусть будет Леся».

Утром бабушка с мамой отправились узаконивать мое существование. Щуплый мужичонка, мучаясь от духоты в строгом черном синтетическом костюме, скучно взглянув на заявление произнес: «Гражданочки, а ведь нет такого имени – Леся, называйте по-другому». – «Как по-другому?» - испугалась мама. Ей стало нехорошо от одной мысли, что придется опять спорить с папой. «Людмилой назовите, например, - подсказал регистратор, оттерев пот со лба. - Люда – Люся – Леся. Очень созвучно». Бабушка, которую уже начала утомлять эта канитель, была согласна записать меня хоть Люсей, хоть Дусей. Ей все явственней виделась ревущая от голода корова Зорька и грызущие доски загона хрюшки, оставленные на попечении соседей. А видения о детях Павлины, пасущихся на беспризорных грядках вообще не отпускали ни на минуту и со страшной силой стимулировали поскорее уехать к себе. Но мама сказала твердо: без согласования с мужем ни за что, ей еще с ним жить. И повернула домой.

На  следующий день к регистратору они отправились в сопровождении папы. Папа вошел в загс, положил свои кулачищи прямо перед щуплым мужичонкой на стол и без всякого вступления тихо сказал: «Хочу, чтоб Леся. И точка». Через пять минут он медленно прочитал готовое свидетельство о рождении и направился к выходу. А регистратор еще долго смотрел вслед, хватая ртом воздух и комкая в руках мокрый от пота платочек. В его взгляде читалась готовность переименовать все вокруг: маму, бабушку, улицу, город и даже страну, если только папа пожелает. Надо ли говорить, что попроси папа записать меня Романой, бегать бы мне сейчас Ромкой?

Так что спасибо бабушке за стойкость, Лесе Украинке за то, что именно она подвернулась под руку, а не, к примеру, Марко Вовчок, и даже немного спасибо пьющей бабулиной соседке Павлине за плохой пример.