Стихи Веры Павловой. Избранное




Вчитайтесь в эти шедевры злой иронии!

* * *
Сквозь наслоенья дней рождений
все лучше виден день рожденья.
Сквозь наслоенья наслаждений
все наслажденней наслажденье
вобрать и задержать в гортани
большой глоток дождя и дыма...
Чем ближе мы подходим к тайне,
тем легче мы проходим мимо.

* * *
Строю глазки, шейку и коленки,
неприступно брови поднимаю
и преступно поднимаю юбку,
медленно, как флаг олимпиады,
медленно, как занавес Большого:
вот вам пара трогательных ножек,
вот тебе скуластенькие бедра...
Хватит, сколько можно красоваться
у зеркала?

* * *
Снаружи это называется Подъезд.
И изнутри - Подъезд. Скажи, нелепость?
Ему бы надо называться Крепость,
Мотель Для Мотыльков на сотню мест
чудесно спальных. Голубям - карниз,
а нам с тобой - двуспальный подоконник.
где птицам - вверх, там нам с тобою - вниз.
Но ведь не на пол же, неистовый поклонник,
не на пол? На пол. Кафелем разбит
на параллели и меридианы,
качнулся мир. Пять этажей знобит.
Скажи, а ты, как я? Такой же пьяный?
Ты на коленях предо мной, а я
перед тобой, не важно, что спиною,
повержены - скажи, душа моя? -
любовью. Подзаборною. Земною.

* * *
Из кожи лезу, чтоб твоей коснуться кожи.
Не схожи рожами, мы кожами похожи -
мы кожей чуем приближенье невозможного:
мороз по коже и жара, жара подкожная...

* * *
Почему я, твое самое мягкое,
сделана из твоего самого твердого -
из ребра?
Потому что нет у тебя твердого,
которое не превратилось бы в мягкое
во мне...


* * *
Любились так, будто завтра на фронт
или вчера из бою,
будто бы, так вбирая рот в рот,
его унесешь с собою,
будто смогу, как хомяк - за щекой, -
твой, на прощанье, в щечку...
Будто бы счеты сведу с тоской,
как только поставлю точку.

* * *
От природы поставленный голос.
От природы поставленный фаллос.
Никогда еще так не боролась.
Никому еще так не давалась.

* * *
Слава рукам, превратившим шрам
в эрогенную зону;
слава рукам, превратившим в храм
домик сезонный;
рукам, преподавшим другим рукам
урок красноречья, -
вечная слава твоим рукам,
локтям, предплечьям!..

* * *
Самозабвенна и лукава
победа, горькая на вкус.
Минет - змеиная забава.
Отсасываю свой укус.

* * *
Муза вдохновляет, когда приходит.
Жена вдохновляет, когда уходит.
Любовница вдохновляет, когда не приходит.
Хочешь, я проделаю все это одновременно?

* * *
Нарисуй меня в латах
на голое тело,
будто вместо халата
я латы надела,
я накинула латы,
как халат, после душа.
А они маловаты.
А они меня душат.

* * *
Как мало мне дано для сочлененья
с тобою впадин, выступов, пазов.
Как мало - только локти и колени -
дано креплений. Ненасытен зов
вдавиться в поры кожи, в кровоток
твой устремиться водопадом горным,
извилинами мозга и кишок
совпасть, и позвоночники, как корни,
переплести, чтоб на двоих - топор...
Как мало мне дано природой-дурой:
пристраивать в единственный зазор
несложную мужскую арматуру.

* * *
Они влюблены и счастливы.

Он:
- Когда тебя нет,
мне кажется -
ты просто вышла
в соседнюю комнату.

Она:
- Когда ты выходишь
в соседнюю комнату,
мне кажется -
тебя больше нет.

* * *
Надежда пахнет свежим огурцом,
а вера - луком, жаренным на сале.
Избушка, повернись ко мне лицом.
Твой домострой, как мир, универсален.
Домостроитель мой, настройщик стен,
давай три раза в день греметь посудой!
Как в ребрах, в бревнах будем неподсудны.
За дом - полмира: родственный обмен.

* * *
Считай меня глухонемой
и черно-белой,
считай, что этот дом - не мой,
что хочешь, делай
со мной и без меня - стерплю
слова, побои...
Считай, что я тебя люблю.
Что я - с тобою.

* * *
А что кончаю дактилем,
так это c'est la vie.
А что спала с редактором,
так это по любви.
А что с другим редактором -
спросите у него.
А что завидно некоторым,
так что с того?

* * *
Больше жизни люблю того,
с кем жизнь не делю.
Меньше жизни люблю того,
кого вообще не люблю.
А того, с которым делю
остаток ночей и дней,
люблю, как жизнь, как сестра, люблю,
а может, еще нежней.

* * *

И я принимаю судьбу
и в рифму слагаю гимны ей,
когда ты мне пишешь на лбу
каленым железом: любимая.

* * *
Для развития дикции: молись за врага
с полным ртом выбитых зубов.
Для развития зрения: видишь врата?
Приглядись: на воротах видишь засов?
Для развития бицепсов: тяжек засов
и - для трицепсов - еще тяжелее дверь.
Для развития слуха: походка часов,
будильник. Просыпайся. Снам не верь.

* * *
Холодную землю своим животом согреваю.
Двумя руками траву против шерсти чешу.
Всему, что звучит, всем своим существом подпеваю.
У всех, кто молчит, за крикливость прощенья прошу.

* * *
Как вешаться не хочется,
как хлопотно стреляться,
как долго и как холодно
лететь вниз головой!
В порядке исключения
позволь в живых остаться
и помереть, как следует,
а не как Пушкин твой!

* * *
Тьма. Тьма тьмущая.
Сотни, сотни мгновений.
Вдруг - огонек спички.
Вдруг - огонек сигареты.
Ты прикурил, ты куришь.
Слава тебе, Боже!

* * *
Творенье должно быть натянуто как палатка
Творенье должно быть натянуто как рогатка
Творенье должно быть натянуто как перчатка
Но при этом в нем не должно быть никаких натяжек

* * *
Я думаю, что он придет зимой.
Из нестерпимой белизны дороги
возникнет точка, черная до слез,
и будет долго-долго приближаться,
с отсутствием приход соизмеряя,
и будет долго оставаться точкой -
соринка? Резь в глазах? И будет снег,
и ничего не будет, кроме снега,
и долго-долго ничего не будет,
и он раздвинет снежную завесу
и обретет размеры и трехмерность,
и будет приближаться - ближе, ближе...
Все. Ближе некуда. А он идет, идет,
уже безмерный

* * *
Всей музыки, и той не хватит
твое молчанье заглушить.

* * *
Растущий к свету дорастет до тьмы.
Тянущий я дотянется до мы
и скажет: мы ебали эту тьму.
И я его тогда в мужья возьму.

* * *
Белый идет всем.
Черный - только красивым.
Нет не больных тем,
если живешь курсивом.
Счастье всегда сэконд хэнд.
И не новей мытарства.
Будет и нам хэппи энд.
Или небесное царство.

* * *
Выстроивший храм
станет ли строить дом?
Станет. И горе нам,
что не мы в нем живем.
Выстругавший алтарь
станет стругать кровать?
Станет. И горе нам.

* * *
Аристократия растительного царства -
ресницы. Их паденье величаво,
их похороны церемониальны,
чреваты исполнением желаний
и вызывают теплоту в ладонях
и зависть у подмышечного плебса.

* * *
Вся наша жизнь - игра в почтовый ящик,
в котором ищешь-ищешь - и обрящешь
сухой листок и телефонный счет...
И долго слушаешь, как сердцем кровь идет.

* * *
Жевать и чихать бесшумно,
зевать, рта не раскрывая,
не кусать губы и пальцы
и вообще не пукать -
да что я, не человек, что ли?

* * *
Так клумба государственных тюльпанов
взывает: не ходите по газонам! -
надеясь: оборвут, когда стемнеет.

Так юное влагалище, рыдая
под мужеской рукой, пощады просит
и жаждет, чтобы не было пощады.

Так я молю: увольте жить в России!
И знаю: слава Богу, не уволят.

* * *
Воздух жуя ноздрями,
свет глазами жуя...
Ждете уж рифмы хуями?
Хуюшки вам, ни хуя!

ПОДРАЖАНИЕ АХМАТОВОЙ
и слово хуй на стенке лифта
перечитала восемь раз

* * *
Запомните меня такой,
как щас: рассеянной и резкой.
И слово бьется за щекой,
как бабочка за занавеской.

* * *
Ночами за дверью моею
избитые плачут слова -
впускаю, за пазухой грею,
убитого слова вдова...

* * *
Натюрморт: где стол был яств -
гроб. Умеренно мертва,
складываю про запас
в рифму мертвые слова.
Там, по ту сторону врат,
в златоверхом граде том,
все стихами говорят.
Мертвым - мертвым языком

* * *
Поняла, где у меня душа -
в самом нижнем, нежном слое кожи,
в том, изнаночном, что к телу ближе,
в том, что отличает боль от ласки,
в том, что больше ласки ищет боли...

* * *
Они менялись кольцами тайком.
Они в санях по городу летели.
Метели покрывали их платком
и хмелем посыпали их метели.

И путь у них настолько был один,
настолько было некуда деваться,
что не хотелось куриц и перин,
что даже не хотелось целоваться,
а только лица ветру подставлять,
а только на ветру в лице меняться.
Метели мягко стелят. Страшно спать.
Еще страшнее будет просыпаться.

* * *
Мужчина: удар, давление.
Сперва без сопротивления
позволю давить сок,
потом напомню: лобок
под мякотью прячет кость,

и ты - не хозяин: гость.

* * *
Одиночество - это болезнь,
передающаяся половым путем.
Я не лезу, и ты не лезь.
Лучше просто побудем вдвоем,
поболтаем о том, о сем,
не о том, не о сем помолчим
и обнимемся, и поймем:
одинокий неизлечим.

* * *
Нет любви? - Так сделаем ее!
Сделали. Что дальше будем делать? -
Сделаем заботу, нежность, смелость,
ревность, пресыщение, вранье.

* * *
Давай друг друга трогать,
пока у нас есть руки,
ладонь, предплечье, локоть,
давай любить за муки,
давай друг друга мучить,
уродовать, калечить,
чтобы запомнить лучше,
чтобы расстаться легче.

* * *
Зачем считала, сколько мужиков
и сколько раз, и сколько раз кончала?
Неужто думала, что будет мало?
И - было мало. Список мужиков -
бессонница - прочтя до середины,
я очутилась в сумрачном лесу.
Мне страшно. Я иду к себе с повинной.
Себя, как наказание, несу.

* * *
кричать - не кричу, только скулю-скулю,
тебе подставляя то одну, то другую скулу

* * *
Не взбегай так стремительно на крыльцо
моего дома сожженного.
Не смотри так внимательно мне в лицо,
ты же видишь - оно обнаженное.
Не бери меня за руки - этот стишок
и так отдает Ахматовой.
А лучше иди домой, хорошо?
Вали отсюда, уматывай!

* * *
В знак тсс приложи палец
к моим малым губам
Впрочем, они не меньше
моих основных губ
Впрочем, они и не больше
Впрочем, почему основных
Впрочем, больше о прочем
не могу, потому что - тсс

* * *
Не говори своему телу Я.
Не говори моему телу Моя.
Краем себя отгибая мои края,
тело мое по своей мерке кроя,
знай: когда я кончаю, кончаюсь я
и, не своя, я тем более не твоя

* * *
Я из-под палки изучаю
чудные Господа дела:
жизнь несерьезна, но печальна.
Серьезна смерть, но весела.
О смерть, твой вкус кисломолочен
и вечнозелен твой покой,
твой полный курс, как сон, заочен
и весь - бегущею строкой.

* * *
Один умножить на один равняется один
Отсюда вывод, что вдвоем ты все равно один
Отсюда вывод, что вдвоем ты со вторым един
Отсюда вывод: твой второй, он, как и ты, один

* * *
Этих слов не снести почтальону,
самолету крениться крылом,
этих, пахнущих сердцем паленым
и покоем, пошедшим на слом
в одночасье, на родине, чуждой
нам обоим... На весь этот свет:
я люблю вас. Ответа не нужно.
Надорвусь, надрывая конверт.

* * *
Почистила зубы.
Больше я этому дню ничего не должна.

* * *
оцарапав острым крылом,
пролетел над самым столом
тихий ангел,
и сразу за ним
матерящийся херувим

* * *
"Нас. Вас"
Мы любить умеем только мертвых.
А живых мы любим неумело,
приблизительно. И даже близость
нас не учит. Долгая разлука
нас не учит. Тяжкие болезни
нас не учат. Старость нас не учит.
Только смерть научит. Уж она-то
профессионал в любовном деле!..

* * *
Не надо обо мне молиться.
Не то, молитве слёзной вняв,
со мною что-то не случится,
минует что-нибудь меня,
наставит на стезю иную,
напомнит про всесильность уз,
и что-то злое не минует
того, о ком в слезах молюсь.

"Эскамильо"
Я их не помню. Я не помню рук,
которые с меня срывали платья.
А платья – помню. Помню, скольких мук
мне стоили забытые объятья,
как не пускала мама, как дитя
трагически глядело из манежа,
как падала, набойками частя,
в объятья вечера, и был он свеже-
заваренным настоем из дождя
вчерашнего и липовых липучек,
которые пятнали, не щадя,
наряд парадный, сексапильный, лучший
и ту скамью, где, истово скребя
ошметки краски, мокрая, шальная,
я говорила: Я люблю тебя.
Кому – не помню. Для чего – не знаю.

"Этот, как его..."

ты возбуждаешь меня
как уголовное дело
ты оставляешь меня
как бездыханное тело
ты забываешь меня
как роковую улику
ты причисляешь меня
к безликому лику
женщин


***
Вкус вкуса – вкус твоего рта.
Вкус зренья – слезы твои лижу –
так, пополам с дождевой морская вода,
а рот... В поисках слова вложу, приложу
язык к языку, вкусовые сосочки – к соскам
твоим вкусовым, чтобы вкуса распробовать вкус,
словно тогда я пойму, что же делать нам,
как избежать того, чего так боюсь...

***
Ты мог бы взглядом опылять цветы,
ты мог бы взглядом подпевать наядам,
ты мог бы, мог бы... Но не мог бы ты
на взгляд прямой прямым ответить взглядом
наперснице твоей, сидящей рядом
на краешке гудящей пустоты?

***
незримая слеза. Она течет
по внутренней поверхности щеки,
она течет путем грунтовых вод,
притоком нарицательной тоски,
она течет без видимых причин,
а тайные известны только ей,
она – причина складок и морщин
у глаз, вокруг улыбки, меж бровей

***
Любовь – урок дыханья в унисон.
Беда – урок дыхания цепного.
И только сон, и только крепкий сон –
урок дыхания как такового.
Освобожден от обонянья вдох,
а выдох не татуирован речью,
и проявляется в чертах – двух-трех-
лица – лицо щемяще человечье.
Ты – человек. Запомни: только ты
и более никто – ни зверь, ни птица –
спать можешь на спине, чтоб с высоты
твое лицо к тебе могло спуститься,
чтоб, выдохнув из легких черный прах,
дышать как в детстве, набело, сначала,
и чтобы по улыбке на устах
твоя душа впотьмах тебя узнала.