Интерес к тому, в чем выражается ее вера, нашу собеседницу возмутил. Но ведь редко кому мы решаемся задать этот и впрямь интимный вопрос. Чтобы узнать, где искать собственные ответы.

Psychologies: Герой вашей книги «Даниэль Штайн, переводчик» все время задает себе вопрос: «Во что веровал Иисус?» А во что или в кого верите вы?

Людмила Улицкая: Брат Даниэль в своем роде профессионал, а я любитель. По этой причине я ни перед кем не обязана выстраивать непротиворечивую картину, не обязана объяснять, почему в Благодать я верю, а в Спасение – нет, в Преображение верю, а в посмертное наказание – нет. И еще одно мое преимущество заключается в том, что я могу на этот вопрос вообще не отвечать. Не из гордыни, а из ощущения, что именно в этой области есть множество вещей, которые не описываются словами или описываются, но очень коряво. И мне эстетическое чувство не позволяет вести публичные разговоры на эту тему. Я же не патриарх!

Тогда в чем прежде всего выражается ваша вера? В поступках, в чувствах, в следовании определенным правилам или ограничениям?

Л. У.: Честно говоря, я считаю этот вопрос самым бесцеремонным из всех возможных. Cледующий в этом ряду: с кем спишь? Я глубоко убеждена, что вера – глубоко личное дело. Покойный брат Даниэль Руфайзен, послуживший прототипом Даниэля Штайна, отвечал на этот вопрос: «Моя вера – это моя тайна». Тем не менее есть множество людей, которые легко ответят – по катехизису. К сожалению, я не могу дать столь простого ответа.

Что же касается выполнения определенных правил поведения и ограничений, то они и являются главным свидетельством веры у всех нас, заурядных людей… Поступки человека (или непоступки) больше говорят о его вере, чем декларации и заявления. Последнее время я что-то не вижу вокруг себя святых, которые бы совершали чудеса, исцеления и прочие подвиги во славу Божию. Хотя и знаю, что такие люди изредка появляются. Но сегодня в обществе острая нехватка просто порядочных людей, не святых, а просто выполняющих общеизвестные правила. Это, между прочим, логика фарисеев. Я пересмотрела свое отношение к этой общеизвестной притче: фарисей, как известно, правила все исполнял и тем кичился, что и поставлено ему в укор. Мытарь, то есть человек из налоговой инспекции, никаких правил не выполнял, а к тому же еще и воровал из налогов. Но он осознавал свою греховность и по этому поводу сокрушался. Сказал: прости меня, грешного. И был он, как известно из текста, за эти слова прощен. А что он дальше делал, не сказано. Кажется, пошел и дальше красть. А фарисей не каялся, потому что не крал, не убивал и десятину церковную платил. Но он презирал мытаря – за то, что тот ворюга. Так вот, признаюсь, что я на стороне фарисея. Он, конечно, высокомерен, но человек он приличный.

«Я обхожусь со страданием не по-христиански. Я не могу согласовать свою веру с гибелью маленьких детей»

То есть поведение, получается, важнее, чем вера?

Л. У.: Правила поведения и ограничения существуют как для религиозных людей (они мотивированы идеей хорошего поведения перед лицом Творца во избежание посмертного наказания), так и для атеистов (они мотивированы этикой, которую выработало человечество для выживания, в конце концов). Но мне приятнее было бы говорить, что они мотивированы собственной совестью. А что есть совесть – тема для отдельного интереснейшего разговора. Это, как мне кажется, общее положение.

Тертуллиану часто приписывают цитату – которая на самом деле ложная – «Верую, ибо абсурдно». Если говорить изнутри, не из ума, – как вы находите в себе силы верить (или не находите?) в начале XXI века, после всего, что в мире произошло за последние 100 лет?

Л. У.: Это трудный вопрос. Если следовать логике, то верить в Бога после холокоста невозможно. Но вера не подчиняется логике. Мне повезло – в юности я повстречала замечательных людей старшего поколения, христиан. Да и церковь-то была по сути катакомбная, гонимая. Тогда и сложилось мое представление о христианстве, основное содержание которого есть Христос. Сегодняшняя церковь – победительная, богатая и льстивая по отношению к власти – совсем иной природы. Христа она как будто и в расчет не берет. Я знаю, что там, в глубинах, есть и прекрасные христиане, и честные, бескорыстные священники, не зараженные алчностью и жестокостью, сервильностью, презрением к церковному народу. Моя вера с жизнью церкви сегодня с трудом совпадает. Хотя я очень люблю литургию, церковную службу, люблю многих людей, которых встречаю в церкви, когда вхожу в нее. Но я хочу быть честной и не делать ничего в жизни из страха или по инерции. Только из любви и свободно. Я ненавижу насилие, и церковное в частности. А где я сегодня стою – самой бы хотелось знать.