Свой рассказ о списке нежелательных организаций российское телевидение сопровождает кадрами с московского митинга в поддержку украинской летчицы Надежды Савченко. Постоянному зрителю тут пояснять ничего не надо: Савченко в государственных СМИ уже год предстает в качестве убийцы российских журналистов, командовавшей операциями «карательного батальона». Как же можно митинговать в поддержку убийцы?

Телевизионный ответ, как всегда, прост: организаторы митинга — украинская организация со штаб-квартирой в Торонто. Очевидно, слово «Торонто» должно напугать российского телезрителя, но «Вести» его успокоят: теперь деятельности Всемирного конгресса украинцев на территории России придет конец, организация включена в список нежелательных, составленный в Совете Федерации.

Поцелуй Олбрайт и ужин с Ходорковским

Дальше — уже калейдоскоп политических ужасов. Чем плох Freedom House? На его ужинах часто бывает Михаил Ходорковский. А Национальный демократический институт? Его представителя публично расцеловала Мадлен Олбрайт. Фонд Чарльза Стюарта Мотта? Он создавал «американскую пионерию» в Костромской области.

Пропагандистский лубок — это, очевидно, единственная адекватная форма подачи информации о том, зачем российским властям потребовалось запрещать деятельность 12-ти (пока — дальше их должно быть больше) международных НКО. Людям, обедающим с Ходорковским, не место на российской земле. Человек, поцелованный Олбрайт, навсегда заражен вирусом «противодействия Российской Федерации». Американским пионерам, что бы это не значило, нечего делать в Костроме.

Подразумевается, что от этих запретительных мер российское государство станет чуть сильнее, чуть устойчивее. Почему? Может быть, потому, что других способов укрепить себя, у российского государства больше не осталось?

Что там у белорусов?

Несколько лет назад, когда борьба с НКО только начиналась, самые опытные и, как следствие, самые пессимистически настроенные сотрудники этих организаций, советовали присмотреться к примеру Белоруссии. Эта страна прошла путь, по которому теперь идет Россия, но только — десятилетием раньше. Запрещенные режимом Лукашенко правозащитные и гражданские организации, как правило, не бросались сворачивать свою деятельность. Изменилась только форма их работы. Называть ее подпольной, быть может, было бы слишком громко, но правозащитник, лишенный легального статуса, все равно останется правозащитником.

Время доказало правоту тех, кто советовал учиться у белорусов. Черный список, который составили российские сенаторы, продолжает государственную линию по борьбе с НКО, самым ярким проявлением которой до сих пор было присвоение статуса «иностранных агентов».

Сейчас такие организации объявляют о сворачивании своей деятельности — и если респектабельной аполитичной «Династии» еще можно поверить, что она действительно закрывается, то представить себе, что, например, Комитет против пыток капитулирует и самораспустится только из-за того, что ее признали «иностранным агентом», решительно невозможно. Ведь эта организация на протяжении многих лет и, как правило, с риском для жизни своих сотрудников, на равных спорила с чеченскими властями, заставляя последних признавать свою неправоту. Белорусский полуподпольный путь — это самое очевидное будущее для Комитета против пыток, и не для него одного.

Занятие для смелых

Если правозащитная или гражданская деятельность для активиста — больше, чем работа, он всегда найдет способ заниматься делом своей жизни, относясь к государственному давлению как к неприятному природному явлению, буквально — как к погоде. Атаки российского государства на НКО — это именно погода, стихийное бедствие, обусловленное той не вполне адекватной картиной мира, согласно которой люди могут выйти протестовать на площадь только потому, что за ними стоит богатый кукловод из-за рубежа (а именно в этом уверен и лично Владимир Путин, и все его подчиненные в Кремле).

Прибавит ли запрет НКО устойчивости режиму? Историческая практика показывает, что когда режимы рушатся, все запретительные законы как-то сами собой перестают действовать, и не бывает такого закона, который обеспечил бы политическую стабильность авторитарной системы на протяжении какого-нибудь долгого времени.

Единственным реальным последствием запретительных мер применительно к НКО станут только конкретные неприятности для конкретных людей. Люди умеют переживать неприятности, каждый по-своему. Кто-то отступит, а кто-то придумает способ обойти запреты и продолжит свою работу. Государственное давление на НКО просто маркирует эту сферу как пространство деятельности для отчаянных и храбрых людей. Лишая их публичного статуса, государство делает жизнь сложнее в том числе и для себя самого.