Тошнота. Комок, подкатившийся к горлу внезапно.
чьи-то мокрые руки сжимают мою шею так сильно, что сознание падает и не поднимается. Остается внизу. Навсегда.
Меня вытащили из запыленной лампы. Просят пройтись своими гладкими ногами по черным клавишам старого, как моя жизнь пиано.
Я не отказываюсь.
Надеваю черные балетки, и пускаюсь в пустое движение. Шаг за шагом, нота за нотой.
Сердце в руках бьется в унисон с тем, что за двенадцатью парами ребер и слоем загустевшей крови.
Зря я его у тебя вырвала. Ты по нему скучаешь.
Кругом шум, волны, невыносимое напряжение. Сунь руку в пространство и тебя засосет, ты потеряешь координацию. Полюбишь справедливость. Найдешь талант. Будешь прощать быстро.
По телу невольно пробегает дрожь, ты с такой же неуверенностью махаешь синим узорчатым веером и переступаешь с одной клавиши на другую, с черной на белую... потом незаметно дотрагиваешься педали, и продолжаешь разливать музыку.
Губы шепчут что то отчаяное, закрытое.
Воздуха не хватает.
Я не дышу. Не дышу

вот.пожалуй, так.

 

болеешь- сиди, заряжай батарейки и фоткай.что еще остается))

Настроение сейчас - птухшая камфорка

меня выпстили на свободу. Больше нет закрытой банки. Больше не исполняются чужие желания.

отныне я- книга сказок. Сказок концептуальных, и неспособных затронуть вашу пустую душу.

читай меня.

чьи то сильные скользкие руки сдавливают мою пересохшую гортань.

просроченый запах высохшей осени окутывает мои кем-то запрограмированные мозги. 

я зажарю вашу филейную часть на костре вместе с отрядом юных ленинцев. Выдавлю  сок из ваших неумеющих врать голубых глазок. Пальцы порубаю. Кишки через печатный станок пропущу.

черт<<

 

У самых счастливых людей нет всего лучшего. Но они извлекают все лучшее из того, что есть. Счастье в том, чтобы хотеть то, что у тебя есть. А не в том, чтобы иметь то, что хочешь. Жизнь коротка — нарушай правила. Прощай быстро. Целуй медленно. Люби искренне. Смейся неудержимо. И никогда не сожалей о том, что заставило тебя улыбнуться.
а жаль, я умерла рано.

иногда несколько слов могут убить. У нее развалился на четыре равные половины язык, оторвались уши и зрачки слились с белым полотном.
распахнула халат- внутри двенадцать пар ребер. Видно было только восемь.
отныне покровительствует девиз 1+1=3. Означает меня, тебя и вестника.
и синие бусы, которые еще час назад свисали с красивой тонкой шеи, едва касались груди, расстилались по теплому свитеру в согревающий глаз ромб. Затянуть бы их крепче. В узел.

я совсем потеряла время.
я не неудачник, мне просто сегодня не повезло. Не повезло так же, как и каждый день.
только я могла со слезами на глазах вымолить у учителя по черчению деревянную деталь, дабы закончить контрольную сидя за столом и попивая холодный чай, и в итоге обнаружить, что пакет порван.детали нет.где?
отправляться на поиски-поздно.
только я могла казаться маленькой, будучи внутренне взрослой. Или казаться взрослой, а на самом деле быть маленькой.
только я могу убивать себя. Ночью опять спрыгну с высотного здания, разобьюсь о горячие глыбы льда из моих снов. Или наложу на себя заклинание.вечного сна.
только я могла весь вечер рисовать всякие разные чертежи. начиная с юбки, заканчивая деталькой, форму которой я вовсе не помнила.
---
отправилась отбывать наказание.
я сегодня пас.

Мы рассекаем друг друга мгновенно
Нас миллионы и нам по колено
Мы курим при встречи, при встречи жмем руки
Мы сушим тела ,чтоб были упруги
Мы только штанами метем по асфальту
Нам юбки измена, а платье как спальник
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И Питерский дождь рассекаю, колесами мотоцикла
И если ты встанешь взрослой
И даже совсем не тоненькой
Я буду любить тебя так же, как наше первое лето
Мы врем нашим мамам
Отцов мы не знаем
Мы кольца на самый большой надеваем
Мы травим чернилами голые плечи
Мы мерим силу, ладонями кто крепче
Целуемся в четную в узкие губы
Мы злимся когда нас обзывают грубо
Мы бьем без раздумий, с размаху и точно
По девичьи нежно, по девичьи сочно
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И Питерский дождь рассекаю, колесами мотоцикла
И если ты встанешь взрослой
И даже совсем не тоненькой
Я буду любить тебя так же, как наше первое лето
Мы любим орехи, мы белки с хвостами
Мы скачем по клубам и схема простая
Сначала по пиву, потом по танцполу
И градус крепчает, дальнейшее скоро
И быстро случиться в кино, в туалете
На задних сидень,я без света
На свете для нас не проблема
Нас больше, нас стая
И нас по иному уже не заставишь
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И Питерский дождь рассекаю, колесами мотоцикла
И если ты встанешь взрослой
И даже совсем не тоненькой
Я буду любить тебя так же, как наше первое лето
А я слушаю Тома Йорка
Про самый уличный спирит
И Питерский дождь рассекаю, колесами мотоцикла
И если ты встанешь взрослой
И даже совсем не тоненькой
Я буду любить тебя так же, как наше первое лето
©диана арбенина

На улице холодно. Шины новых машин неравномерно стирались о ледяной асфальт. Солнце кричало.
Она не из нашего времени.
Небо располагалось в ее глазах громко, в какой то степени вальяжно. Нагло. Кричаще.
Она - его противоположность. Что-то тихое, несущее в себе шарм и непревзойденность, утонченность. Мне она тогда напоминала красивую статуэтку, фарфоровую куклу. Она не дышала, стояла себе на красивой полке, пылилась в ожидании своего времени.
Вот и оно- стучит в железную дверь, а она заперта. Заперта так же, как ее горячее сердце, что прикреплено гвоздями к хрупкой груди.
В ее левой руке, между указательным и средним пальцем навсегда зажата сиреневая сигара. От нее пахнет ментолом. И руки девушки навсегда впитали этот странный запах- кому-то он до безумия нравился, а кто то вдыхал его из-за принципа. Она часто смазывала между пальцами кремом, чтобы во время сна уходить от надоевшего запаха.
Помню, в юном возрасте мы выкурили первые, тонкие, не такие как у всех, сигареты. Я тогда ничего не почувствовала, а ей понравилось. Мне пришлось завязать, а у нее не было повода.
Так мы и умерли- я от остановки сердца, а она от передозировки. Но вместе. В одно и то же время.
Нас постоянно что то связывало- дороги, по которым мы шли двадцать с лишним лет переплетались, и снова расходились. Но первое они делали явно чаще.
Она всегда была красивой. Многие считали ее полноватую фигуру нелепой, а мне нравилась. Иногда я даже смотрела на нее не с женской точки зрения, тогда в глазах возникал силуэт кого-то между красивой девушкой из бабушкиных лет и Монро. Да, она зачастую прятала красоту, но за два юбилея лет я смогла понять, где она была красивой. То, что к красоте не относилось, она сметала так же, как тот, кто живет в квартире после ее смерти, он сметает пыль... теперь с нее.
В ее глазах навсегда застыл кусок разбитого бокала, что мы вместе разбили в дорогом ресторане. Нам тогда смешно было.
Мы зачитывались одними книгами, любили клеить на острые языки марки. Писать письма.
Любили обсуждать природу.Что-то в ее поведении нас постоянно смущало.
Не любили родителей. Они нас не понимали.

Сейчас она лежит на полу. Лежит на ламинированном полу, обезумевшая. Красивые юные вены передавлены жгутом, ноги бьются в конвульсиях, в глазах отчаяние.
Я наблюдаю за ней. Тут я уже давно. Мне тут нравится.
У меня в руке бусы, я их перебираю. Я слабохарактерная, легкомысленная, наивная, умная. Для меня нет ничего святого, кроме собственного желания.
Она с ним всегда считалась. Даже если не хотела.

Сегодня мы на фабрике слонов. Она делает хоботы, а я леплю головы. Мы часто переговариваемся, вспоминаем, как в детстве пытались донести до всех истину, которую знали только мы. Мы ее тогда сами выдумали. Да и вслух никогда о ней не говорили, она просто существовала. Жаль ее к нам в гроб не положили. Там были странные вещи вроде очков, фотоальбомов, желтых осенних листьев.Жаль, мы друг друга не нашли. Но я рада, что мы жили в одном воображаемом шалаше как друзья в сказке Андерсена, как муравьи в прозах Вербера.

Я в аду. Она тоже. Жаль, тут только слонов лепить можно.

какое разрушающее чувство пустоты.
бросаю курение после полуночи.

Бледно-голубые мешки под глазами от усталости.
один день ценой в сто таких же. Она повзрослела за двадцать четыре часа.
глаза наполнились блеском, олицетворяющим стремление. Губы стали немного больше, розовее. Тон лица выровнялся, лоб стал совсем плоским. Ей нравился ее профиль.
Так она вглядывалась в туманную даль в две тысячи седьмом.
Годы не коснулись ее.
Застывшая в образе, она неслышно плывет во времени... ей должно быть под сорок. Наверное, уже не такая стройная и загорелая, как прежде. Хотя, может я ошибаюсь.
У нее двое детей, она обгорела на зимнем солнце. Может, она еще вовсе не дурна собой, но ведь двадцать лет прошло. Да и деться ей некуда было.
На пластинке годы на нее, конечно, не влияют.
Все такая же невозмутимая и нежная. Которой навсегда восемнадцать.
Она умерла в красивом платье, с медалью феи на груди. Говорят, ее унесла революция.
Но я 1993\2019 и сейчас иду по знойному пляжу. И буду идти так до конца- пока на последней виниловой пластинке не сотрется последняя бороздка.
Она вытягивает стройную ногу и показывает подошву. Замечательная метафизическая подошва!
я трогаю их- не горячие и не холодные.
-я хочу сказать: ты мне нравишься,
возьми сердце мое, красавица.
но взгляд девушки мимо скользит.
лишь даль морская его манит.

что еще оставалось делать, кроме того, как зависнуть в холодном пространстве с кружкой теплого рома?- ничего.
и она пошла дальше. До сегодняшнего дня подводила красивые, как говорила бабушка "испорченные" глаза, и разминала руками тесто.
красила губы, наносила тонны краски на странное лицо.
жаль, в той темноте, которая ее окутала ничего светлого нет. Даже ее очертания.

 

теплое, осеннее утро.
такси двигаются хаотично, замыкают цепь обстоятельств.
открываются двери куда-то вперед, ведут к пустой поляне сгоревшей полыни.
видимо, я стопроцентная девушка.-развернулась, вошла в лифт и провела в нем остаток сорок третьей минуты.
вышла на свой этаж, включила лампу- свет на лестнице озарил ступеньки будто солнце, внезапно вышедшее из-за горы тумана.
лопнул пузырь, она уронила книгу. Рассыпала ключи.
вошла обратно в широкую кабину лифта с четырьмя поцарапанными перилами. спустилась вниз, чтобы продолжить беседу о дешевых винах и драгоценных камнях, усыпанных квантовой физикой и хиромантией.

 

длинная оранжевая скатерть ровно стилилась по неровному, такому же длинному столу. Она катала по нему яблоки. Зеленые и красные с примесью желтых пятнышек.
из руки в руку.
пальцы ног по-сумасшедшему играли на большом черном рояле.
Встала. Отодвинула влажную штору- за окном сиреневое небо.
Время остановилось.

как же точно колеса преданной маршрутки перебирают асфальт. Остановка. Уже совсем не удивляющая женщина, залезшая на скамью остановочной будки, она машет ногами. Голову ее переполняют заботы., кажется ей хочется чтобы постоянно продающий двд диски мужчина впервые посмотрел на нее и оценил ее размеры по достоинствам. Она продолжает отчаянно, но так же утонченно двигать ногами.
не успеешь присмотреться, какого карата бриллиант в ее белом зубе- газель дернется.
остается смотреть на пустые пазлы земли.

В моем дворе стоит красивое, достаточно одинокое, оранжевое, как выстиранная клейонка, дерево.
Однажды с него упадет лист.
пустой, никчемный, который похож на потомков лишь колличеством грусти.
Он заиграет мною. Затеет общую партию с воздухом, и будет перекладывать меня из одной руки в другую. Закружит меня, овладеет сознанием. Сопротивляться не будет сил. Их никогда нет.
Лишь слабость, которой пахнет сегодняшняя слепая луна.
Глаза сомкнулись, опустились, погрузились в томную глубину.
люди будут сверлить друг друга со страшной силой.,
жаль что они все равно останутся посторонними

ps кто сказал что гейш праздник хелоувина обошел стороной? щас.

ну вот. диверсия "разрушь все что окружает тебя" завершена.
В старом столе просверлена дырка, и крепко-накрепко нанесен слой черной масляной краской- в мусор его. +туда же телефон, у которого откразал блятус, камера и органайзер. И фотоаппарат, с которого все снимки как мылом потертые.
И стул мой выкинуть. Оранжевое кресло мне!
мышка, колонки, клава. И нормальный принтер.
разоритесь? а как вы хотели.


хотя, после родительского собрания мне наврядли хоть что то из этого понадобится.
говорят, на небесах есть все.

до этих пор я все еще крепко держала твою руку.
отпустила.умерла.больше не найдете моих глаз в лопнувших лампочках. Мои электоды иссякли.
Пропустила сквозь твое тело все, что тревожило мое.
оглянулась назад- песенка Бланта и веселые плевки на то, что неустраивает.

молча закрываю рот руками, дабы забыть то, что следует забыть.
проглатываю таблетки. одна за другой, три, четыре.
Алиса внутри забила тревогу. Что то явно идет не так, как было задуманно.
театр рушится. Занавес летит сквозь высотные дома, крушит все на своем пути, вызывает хаос.

хватает расческу, укладывает когда-то зачесанные назад волосы, в прямой ряд, который делит ее наполненную тараканами голову точно на две половины.
берет в обожженную руку карандаш, и начинает рисовать в старом альбоме кофейными пятнами.
уселась на коробку со всем, что тревожило ее тяжелую, как полки крематория, душу. Сожгла то, что мешает сосредоточиться.
разложила карты рубашками вверх. Просверлила неудачно выпавшие масти глазами.
разбила хрустальное сердце.
поправимо- собрала.склеила.вставила.

Нахожусь в зоне наслаждения.
погладила рукой воображаемую синюю кошку. она любит бегать по моим скользким бульварам. говорят, она приносит несчастье. Тем не менее, каждый вечер я сажусь на промокшую от дождя неровно-отшлефованную крышу, складываю ноги так же, как сложено белье на оранжевых полочках., и жду ее. Молча сидим, смотрим в глубину черной ткани.
А потом, это красивое, с гладкой шерстью существо прыгает в бездну, и обязательно приземляется на лапы. У нее 7 жизней, две из которых- старые дневники и вода, которая убежала из-под крана безвозвратно.

останься со мной, приследуй меня.

кружка горячего топленого шоколада.
теплый фарфор, горячее дыхание.
ко мне вернулось лицо. То, что пряталось за старым, скрипящим шкафом.

Сижу неподвижно. Сквозняк проникает сквозь ресницы и попадает в сердце. На считанные секунды оно замирает, а потом продолжает так же тяжело, отчаянно биться.
Ей так надоело страдать, опускать никем не разгаданные тайны в баночку с тушью и наносить на утонченно-выведенные глаза. Глаза, которые могли часами рисовать изящные силуэты сквозь потолок холодной комнаты. Она уронила слезу, ее погребла осень.
Вспомнила все влюбленности, нанизала разбитые сердечки на свои длинные стрелки. Места еще оставалось предостаточно- там будут кружить еще не опавшие осенние листья, просочится березовый сок, упадут сотни окурков дамских сигар.

еще глоток. горячая смесь проникала куда-то глубоко-глубоко в желудок, и хоть ему доставляла удовольствие. Как она соскучилась по своей растянутой, довольной, никем не вызванной улыбке.
мешала лишь страсть.
и боязнь потерять то, что нашла.
она была уверенна в том, что жизнь свою она проиграла. Расточила. Рассеяла. Продала.
В последний раз она клюнула на крючок злого рыбака. западня. наполненная прозрачной, как твои глаза, водой.
Пересчитала пальцы- странно, что их до сих пор десять.
С грохотом, она упала на пол. На томный, деревянный паркет. Она часто исполняла "Жизель" на этих ровно-выложенных досточках. На этот раз, она исполнила партию всем телом.

Разбив красивую, черную в белый горошек, кружку, она уперлась холодным лбом в стену. Кругом так пусто, так одиноко.
Именно одиночества она и боялась. Боялась так же, как все. Разве что, она скрывала это.
Пальцы замерзли, она отошла, чтобы не проходить мимо зеркала- на этот раз, оно ее явно ненавидело- черные, будто сгоревшие края рамки по-злому сдвинулись и повисли, а стекло, где раньше отображалось невинное, а на самом деле, полное грехов лицо красивой, как цветок сакуры, девушки...
стекло молчало. Раньше оно говорило о красоте каждого, прожитого ею дня. Говорило о силах, которые привели ее сюда, и просят отъиграть последний концерт вместе с синим веером.



разбитая кружка с каплей шоколада. больше не такой горячий, не такой, каким был раньше.
а ведь раньше все было по-другому.

ты- плавящийся асфальт. вечно-холодное озеро, полное моих разорванных в клочья ресниц. грязное небо, где отражаются чьи то разочарованные глаза. Глаза, полные сил и уверенности.
Бах!
глаза сомкнулись. исчезли. оставили миллиметровый слой пыли.
мама вытрет ее тряпкой в субботу.

не знала, как смотреть за кровать. Туда она роняла необдуманные поступки, их было много.
одела тигровую повязку, обмоталась колготами и пошла разводить руками у зеркала.
черт возьми, как она любила зеркало!

позавчера.
ночь. холодная, томная, большая и необъемная.
Слова сами лились из уст, в голове летали кричащие птицы.
Она открыла коробку, улыбнулась. Там лежали воспоминания.
В голове поднялись все прикосновения и параллельные дыхания. Красные планеты окружили ее и пытались заставить проснуться.
Она знала, что это его убьет.
Сложив руки крестом, упершись ногами в плотно давящую коробку-кровать, она попросила того, кто везде един, вернуть минуты.
Тут же в голову поползли червяки-мысли.
Как бы хорошо было взять одного червяка и думать именно его.
В холодном поту она подорвалась- ее испугал шум, доносящийся с мокрых улиц. Еще никогда не было так плохо- кругом пусто и никчемно, как в тоннеле, из которого нет выхода. Ты как мышь- гоняешься непонятно за чем, пытаешься найти то место, откуда зашел… поднимаешь голову и видишь растянутую, жестокую улыбку.
Вокруг квадратные переулки и треугольные мосты. Пересеките их японским кинжалом.
Руки были мокрыми, она вытерла их об оранжевую пижаму в барашку. Открыла дверь, подошла к запотевшему окну и уперлась лбом. Пустила слезу.
Обняла колени- иногда именно тесноты не хватало. Как в серьезных фильмах, она провела рукой по волосам- потянула пряди со лба ближе к шее, пожала плечами.
Серая гамма давила на нее, как железная плита. Не было ощущения жизнеспособности.
Она знала что когда-то умрет- это была любимая тема для размышлений. Грусть подавила ее.
Ее руки потянулись вперед, они искали никому не известный силуэт.
Мысли- черви гуляли по ее холодному телу. Она их стряхнула рукой.



На следующий день окружающий мир ее съел.

встала, навела на лице порядок. Одела маску.
вышла на улицу, ввертелась в небесный потолок и пустилась в глубину, которая изредка отражалась в самом старом зеркале. Откусила ржавое яблоко- ощутила весь смысл "ретро".
дуэль? воздерживаться больше нет сил.

давайте уснем.
она стояла лицом к замерзшему стеклу. Такая запутанная, трусливая, необыкновенная.
и имя ее- тоска.

приснился бог.
простой смертный в белой одежде. голос у него папин,
учитывая что отца никогда не слышала


очень ждала сегодняшнего дня. нарочно встала с левой ноги, и улыбнулась.

хотелось бы знать, какие цветы ты любишь. Я бы вплела их в свои накрученные черные пряди, и проходила мимо тебя глухой случайностью.нелепостью.реальностью.
выкинь из головы то, что нарушает все законы.
ударь себя по лицу- почувствуешь как твои глупости угодили тебе ниже пресса.
холодные руки, наполненная ванная.
что окружает? средство для нанесения ровного загара, крем от циллюлита, шампунь для ломких и секущихся волос, гель для шелушащейся кожи, тоник от угрей, отбеливающая зубная паста, средство для полоскания, крем от морщин, два станка, пемза "от мозолей", маски для лица, крем для удлинения ресниц, щипцы для бровей...
я- один сплошной комплекс на гладко-выбритых ножках.
и что во мне может привлечь?о.О'

ты делаешь меня сильнее, добавляешь сердечко в трудный квест. Вторая жизнь.
не по-кошачьи.
Я ненавижу ночные звонки. Сегодня- исключение.
крича на всю квартиру, плюя на спящую бабушку и родителей, рассматривая в темноте блики, падающие на ново-вывешенные портреты и пейзажи душевно-больных. Пара отксерокопированных страниц из книги "вероника решает умереть", огромная картина в старой медной рамке. цветы, алина лебедева, и по-настоящему странная энергетика, исходящая от стен...
Слишком странно услышать тебя впервые за четырнадцать дней\две недели\336 часов.
Ноты отчаяния, солло, исполненное тоской. Пожелтевшая от старости бумага, пролитый на белую скатерть яд. Слизала кончиком языка, и дотронулась носом. Остаться ли навсегда в этом тонком аромате, нежно убивающего все что в вас есть вещества?

тебе хорошо? значит это баланс.
мы добились равновесия.

разреши мне наполнить тебя до краев своими волнами. руки истерически хлестают воздух и нанизывают сердца на длинные черные ресницы.
столько разбитых, и ты.
она подошла к столу и провела по гладкой поверхности рукой. Ощущение вечного сна и уверенный черный занавес сноведений. от чего все вокруг такое маленькое, ровным счетом ничего не значущее. Огромные длинные шторы, в которые часами можно плакать.
как твое плечо.
Она обернулась, решила остаться.
Иначе, нажав на кнопку «пуск» планета сгорит. Без нее мир опустеет., И она знает об этом.
Потому откидывает мысли о внезапном исчезновении.
А что будет если она умрет? Книжки с полок раздадутся их хозяевам- за последнюю неделю шкаф наполнился серией книг Коэльо. Мама решит, что всему виной сарай. Это я его сожгла.
Так легко, сразу воспламенившись, он поддался моим чувствам. Сгорел в любви и тоске, обещал никогда не возвращаться. Он посетил меня ночью, и оставил горевать у пустого окна, там, где нет воздуха. Пустота внутренности, она ощутима для ее раскаленных глаз.
Новая черная жилетка, уже пахнущая едким запахом духов… наверное останется в пустой квартире, в моей больше никогда никем не заполненной комнате. Туда часто будет заглядывать моя душа и наблюдать за тем, как меняется жизнь. Я наконец увижу кино с собой в главной роли.
Умру я от того, что одна маршрутка врежется в другую.
Мама соберет друзей, и попросит осмотреть все, что есть в этой коробке. Они найдут мои фанатские коллекции фотографий, которые понимала только я, прочитают мои дурные мысли. В этом ящике, где лежит все, что накапливается внутри. Внутри меня, пустого организма. В нем ничего нет, кроме нескольких литров темно бордовой, первой группы, крови и громко стучащего сердца. Оно несколько раз выскакивало и проезжалось по тебе, как по замершему озеру с корочкой льда. Идеальная поверхность.
Она снова проводит рукой по столу.
Они напишут в моих посмертных диагнозах слова "шизофрения. последняя стадия".
В танцевальном клубе ее долго будут оплакивать. Не важно что будут делать вокруг, интересно что скажешь ты. Да что ты, на первом занятии все будут по-гробовому молчать. Даже музыку не включат. Все молча будут работать.
А их внутренний мир… он со временем разобьется, как зеркало от сильного удара. Сначала мама, потом ты, потом остальные.
По крайней мере, я останусь навсегда запомнившимся отпечатком.
А в конце концов, лежа в темной одежде, в своем деревянном гробу… вы читая молитву, отпуская меня в последний путь улыбнетесь.
Ибо я встану и покручу пальцем у виска.
такие идиоты просто так вас не покинут.

из меня вылились все слезы и отстиралась футболка, в которую ты когда то упирался холодным лбом.
рядом сарай, он ждет, когда же я его сожгу.
когда сгорит сознание?
как жаль, что вам удается избивать мою голову.
у меня трясется рука, я протягиваю ее тебе.
замечаю, что начинаю попсово писать. необходим запах восточных цветов.