Инокиня, бывшая актриса, Ольга (Гобзева)
Ее творческая карьера началась ярко в середине 1960-х: успешные роли в кино, театральная жизнь. И вдруг…

Красивая, эффектная женщина, талантливая артистка в самом расцвете творческой карьеры принимает решение постричься в монахини. Интервью дает крайне редко, мне просто повезло. Мы разговорились «за жизнь» минувшим сентябрем в китайском Харбине.

Детство у меня было очень счастливым. Мама у нас была только мамой. Она не работала, детей в семье было пятеро, работал только отец. Родители у меня с Рязанщины, из крестьян, у мамы в роду были монахи. Папина семья была очень верующая. Из детства запомнилась рождественская елка, она подсвечивалась синим огоньком и казалась волшебной. На нее вешались мандарины и конфеты, яблоки из нашего сада.

Мы жили очень скромно, единственное, что сумели, – каким-то чудом построить дачку. Папа работал шофером, его несколько раз пытались продвинуть по служебной лестнице, он всегда отказывался и говорил: «Подальше от царей, голова будет целей». Он жил в годы репрессий, всегда был верующим, в нашем доме никогда не гасла лампадка. Папа жертвовал нашим материальным благополучием в пользу духовного содержания. Я на всю жизнь запомнила, как он стоял перед образами на коленях и подолгу молился, как монах. А мы, дети, катались на его спине, когда он поклоны клал.

Так что я с самого раннего детства училась с отцом класть поклоны Богу. А в пять лет я очень тяжело заболела воспалением легких и чуть не умерла, отец меня вымолил. Это я знаю твердо, в семье всегда об этом говорили.

Почему в артистки пошла? Я еще школьницей попала в кружок художественного слова при доме пионеров. Поскольку у меня получалось красиво рассказывать стихи, мне все говорили: «Вырастешь – артисткой станешь». Помню, на одном из конкурсов я заняла первое место, читала рассказ Чехова «Событие». И Ольга Леонардовна Книппер-Чехова поцеловала меня в макушку. Я долго ходила под впечатлением, что меня от Чехова отделял один поцелуй.

Пушкина до сих пор просто обожаю, а в детстве столько знала его стихов, что могла играть в вопросы-ответы исключительно стихами Пушкина.

Когда окончила школу, мне сказали, что для театра я слишком естественна. Потому лучше идти учиться во ВГИК. С первого раза я не поступила, удалось только со второй попытки. Окончила мастерскую Бабочкина и очень благодарна этому. Бабочкин – прямой ученик школы Станиславского. Ученик ученика Константина Сергеевича. Я хорошо училась, много читала литературы по актерскому мастерству. Меня привлекало, что Константин Сергеевич исследует природу человеческого духа. Сниматься в кино стала рано, с первого курса института. Моя первая картина – «Эй, кто-нибудь!». Снималась в паре с Володей Ивашовым, помню, Михаил Ильич Ромм очень хвалил картину и мою работу. Чем и вдохновил меня на дальнейшие подвиги (улыбается).



Меня пророчили в театр, но чем-то театр меня останавливал. Что-то меня в нем не удовлетворяло, мне редко что нравилось из увиденного на сцене. Вот в кино я, грешница, сыграла где-то 40 ролей. Есть ли любимые? Честно, нет – это осталось уже в другой жизни. Хотя партнеры были замечательные: Олег Даль, Юра Богатырев. Важнее были не роли, а сама жизнь.


Мой Олег Даль навсегда остался в памяти очень тонким, интуитивным человеком. Мы играли с ним фильм по Тургеневу, я играла жену Олега. Запомнила его бесконечную чуткость и внимание, с которым он ко мне относился. Мы наслаждались общением друг с другом и, конечно, дружили.

Из той, актерской жизни, в сердце остался Василий Шукшин – он мне очень нравился. Но я была не в его вкусе. Он любил крепких, ладно скроенных, а я была худенькая, такая тургеневская девушка. Он относился ко мне с необыкновенным юмором, в его глазах просто плясали смешинки.

Помню, мы как-то встретились с ним возле ВГИКа, он схватил меня за руку и говорит: «Милая моя, ты видишь, я тут погибаю. Но это ладно. А ты что тут делаешь?» В его словах было некое смешение полувопроса и полурешения, он дал понять, что не в этой среде мне нужно быть. Рассказывал о своих встречах с Пырьевым, это был целый монолог. Он долго меня не отпускал и все говорил, говорил, изливал душу.

Потом, когда стали один за одним уходить из жизни мои друзья Алик Даль, Юра Богатырев, я стала задумываться: что-то здесь не так. Почему люди так рано гибнут? Меня потряс уход из жизни Изольды Извицкой.

Виновата водка? Нет, это уже следствие, причина в другом, гораздо глубже. В несоответствии человеческой души с реальной жизнью. Это примерно как залетевшая в комнату пчелка бьется в оконное стекло, так и эти люди страдали. Примеров масса: Инна Гулая, Гена Шпаликов. От водки сгорели – это очень по-обывательски, поверхностно.

Взять того же Гену Шпаликова, я его очень любила. Это была колоссальнейшая человеческая трагедия, его было так много. Внутри Гены была огромная глыба, которую он просто не смог реализовать. Он задыхался.

Водка – это иллюзорный способ примириться с жизнью.

А вот Андрей Тарковский – он снимал все что хотел, его фильмы, которые он снял в России, – самое настоящее произведение киноискусства. А то, что делал за границей, все было не то. Мне кажется, Тарковский заболел раком только потому, что покинул Родину.
 

                                      Монастырь, где в 1993 г. приняла иноческий постриг Ольга Гобзева.

Одна из черт моего характера, за которую я сегодня каюсь перед Богом, – это стремление к свободе. У меня в кино получалось только с тем режиссером, который учитывал мою индивидуальность. Любое давление не выносила, уходила сразу.

Знаете, что самое трудное для меня было после пострига? Эта самая ахиллесова пята актерской профессии – желание нравиться. Это, конечно, ловушка для Золушки. Всем нравиться нельзя. Это не творческое состояние. Это игра. Нравлюсь я вам или нет – это ваши проблемы. Когда была артисткой и ловила на себе вожделенные взгляды мужчин, то очень стеснялась этого. Если очень настойчивые были ухаживания, то тушевалась и не знала, как себя вести. Один очень известный сценарист, не буду называть фамилию, даже ночевал у двери моей квартиры, прямо на лестничной площадке. Мне было очень досадно.


Меня часто спрашивали – а не трагическая ли любовь подвигла меня принять монашеский по стриг? Нет, такой любви у меня не было. Мой невстреченный мужчина был в моих мечтах нарисован таким… из белогвардейцев. Я больше всего на свете люблю Бога и сына. С отцом моего ребенка у меня был период влюбленности, увлечение что ли. Но у нас оказались разные духовные составляющие. Мы прожили вместе 14 лет, и он сам ушел. Для меня это было очень важно. Я не могла сама его оставить. Ему было со мной очень трудно, у меня слишком завышенные требования.

Что было последним аккордом в пользу принятия иноческого пострига? Я играла главную роль в одном из спектаклей Театра киноактера – такой знойной испанки, мне очень нравилась эта роль, я с большим наслаждением ее играла. Помню, мой сын был тогда подростком и не пропускал ни одного спектакля. Святослав был главным моим критиком. Как-то в антракте, в кулисах, я окликнула сына, а он прошел мимо и не отреагировал. Через минуту режиссер мимо прошел, не сказав не слова. Странно, подумала я. Войдя в гримерку, подошла к зеркалу и ужаснулась: я увидела другого человека, другую женщину. Нос с горбинкой, другое лицо. На меня глядела испанка. А я рязанская… И только пошевелив пальцами, поняла, что перед зеркалом стою я. Помню то состояние ужаса, которое охватило меня тогда. Как в тот вечер доиграла спектакль – не помню. Это был последний спектакль в моей жизни. В тот вечер я с ужасом поняла, что впустила в себя другого человека.

Был еще момент в жизни: вышла из электрички и с сыном переходила железную дорогу, неожиданно выскочил поезд. Меня спасла доля секунды, состав по юбке чиркнул. До сих пор в глазах белое от ужаса лицо машиниста, я только по губам догадалась, что он ту минуту говорил. Я тогда же задала себе два вопроса – почему и для чего Господь оставил нас живыми?

Будучи актрисой, я не была воцерковленным человеком, но после этого тут же пошла в храм и стала искать ответы на эти вопросы. Мне Господь послал дивного священника – после встречи с ним у меня стала выстраиваться другая жизнь. Вскорости стала сниматься в одном из фильмов, съемки были в Каунасе. Очень готовилась к своим ролям: тщательно учила текст, писала планы, подтексты. Прихожу на площадку, а режиссер пьяный и неадекватный. У меня накопилась обида. Я пошла в храм и говорю батюшке, что больше не могу так. Что купила билет на поезд и уеду в Москву. А батюшка мне отвечает: «Усмири гордыню, милая, ты уедешь, а вся ваша группа перестанет получать зарплату». Меня это поразило, думаю, какой эгоизм. Осталась.


Потом, через несколько недель, была в Киево-Печерской лавре. Один монах меня увидел и говорит: «О, а я тебя в кино видал». «Батюшка, какое кино! Я сюда молиться пришла!» – воскликнула я в сердцах. Он улыбнулся в ответ, угостил меня вкусным помидором и сказал: «А ты матушкой будешь…» Я это восприняла как неожиданный комплимент.

Снималась много в Киеве, украинские режиссеры меня любили. Последний фильм в моей жизни был по Чехову – «Господи, прости нас грешных». Я там играла в паре с Богданом Ступкой монахиню. Помню, кто-то сказал режиссеру: «А ты где монашку взял на съемку?» Он засмеялся и ответил: «Так это же Ольга Гобзева». Я была правдива в той роли, это уже было мне душевно очень близко.

Наверное, я ушла из актерства только потому, что поняла: жизнь проходит в иллюзиях. Маска прирастает. Жизнь гораздо интересней любой роли.

Как пришло решение постриг принять? Я была в Воронеже на православной конференции, на дворе стоял 1992 год, к тому времени я много принимала участия в церковной жизни, вела занятия в воскресной школе. Там были монахини из Иваново, из женского монастыря. И как-то они меня пригласили в монастырь поговеть, наступал Великий пост. Мне было интересно, и я поехала. Первую неделю очень строго говела, все вытерпливала, причем легко. В один из дней я увидела владыку Амвросия – высокий, седой, с сияющим лицом. В то время он был архиепископом Ивановским и Кинешемским. Подошел ко мне и надел на мою одежду подрясник, покрыл черный платок и дал в руки четки. Я просто обмерла, это было для меня как чудо.

А на следующее воскресенье меня попросили примерить клобук, я примерила и ужаснулась, глядя на себя в зеркало. На меня смотрело нечто страшное. Это было такое искушение, видимо, лукавый не хотел этого. Я обледенела от страха.
Через несколько дней мне принесли кулек с монашескими одеждами и начался обряд посвящения в инокини. Стоя на ногах, я была мертвая. У меня все замерло внутри. Это было какое-то летаргическое состояние. Я стала оживать по мере того, как с молитвой на меня стали надевать иноческие знаки – подрясник, апостольник, запомнила, что владыка дал мне четки со словами «Это Ваше оружие». С каждым новым предметом в меня входила новая жизнь.

После пострига я год не ходила, а летала, не касаясь земли. Такая благодать на меня снизошла. Когда меня 17-летний сын впервые увидел в монашеском одеянии, первое, что он сказал: «Мам, это круто». Он принял меня в новом качестве. А сколько было искуса в начале моего иноческого пути?! Вы себе даже представить не можете. И клевета была, и гонения. За мной на улице с палкой гонялась. Говорили, что я у священника очки украла. Люди верили. Я была в полной изоляции – меня не принимали и мои бывшие друзья актеры. И новое окружение тоже не принимало. У меня поселились две монахини, они просто разгромили мою квартиру, выкинули на улицу всю мою библиотеку. Говорили такой бред, что монахи не должны читать книжки. Я с этим категорически не согласна. Монахи должны быть образованными.


..Ольга Гобзева вот уже десять лет, как приняла постриг.
http://www.lensart.ru/picture-pid-1e93e.htm?ps=c

Помню, митрополит Воронеж ский и Борисоглебский Сергий, в послушании у которого я нахожусь, мне говорил: «Матушка, если бы такие испытания были у вас не в начале иноческого пути, а в конце или даже в середине его, вы бы не выдержали». Слава Богу, выдержала.

Говорят, что монахи угрюмые и с постными лицами. Это стереотип и не более. На самом деле нет более веселого, остроумного народа. Монах должен радоваться жизни, общению с людьми.

Приезжаю на кинофестиваль «Амурская осень» в Благовещенск. В Харбин приезжаю с актерами. Меня все радует. Улыбки людей, меня недавно китайцы чаем угощали просто так на улице, так приятно. Радует дружба с людьми. Мне актеры очень нравятся. Нет, актерская профессия не греховная. Греховны люди, если они совершают проступки против совести и Бога.

Мне иногда говорят: вот ты ездишь на кинофестивали, приходишь в Дом кино. Это мое публичное послушание. Так меня владыка благословил. Но скажу откровенно: если меня иногда просят выступить перед зрителями, то мне это очень тяжело. Актеры не всегда выкладываются душой, многие на технике работают. А я душу обнажаю. И аплодисменты зала меня обжигают, это стресс, ужас… А раньше очень нравилось. Теперь просто болею от них.

Последний раз на Шукшинских чтениях в Бийске я сказала со сцены, что то, что почетно актеру, то позор для монаха. Люди громко захлопали, я чуть в обморок не упала.

Сегодня я возглавляю координационный Совет женских благотворительных организаций Русской православной церкви, непосредственно со мной работают десять человек. Мы помогаем престарелым актерам, которые оказались одни. Они когда-то создавали славу советского кинематографа, а сегодня оказались немощны и не нужны. Мне с ними легко, они принимают меня за свою. Я очень дорожу их доверием. Боюсь его потерять и очень охраняю их покой от назойливой прессы, всегда спрашиваю их согласия, когда журналисты ищут их для интервью.

У меня с опекаемыми актерами только дружеские отношения, артисты – люди с очень тонкой душой, чувствуют даже малейшую фальшь.

Мы были близки с голосом нашего детства Кларой Румяновой – она была сложным и невероятно талантливым человеком. Бесконечно одинокой. Прекрасно понимала свою невостребованность, очень страдала от этого. Клара была коммунисткой, категоричной в вопросах веры, но мы с ней ладили. Мы нашли ей патронажную сестру, которая стала ей сестрой по духу. Она скрасила ее уход из жизни.

Не сложилось у меня только с Тамарой Носовой, мы стучались к ней почти каждый день, но она не открывала двери и отвергала всякую помощь.

Каким мне Китай показался? Китайцы очень теплые люди. Я в свое время увлекалась китайской литературой и даже читала «Книгу перемен». В Харбине меня поразило, что люди мгновенно чувствуют человеческую доброту. Меня они называют в мужском роде – «монах». Многие из переводчиков-китайцев подходили ко мне, просили молиться за них. Они не крещенные, но я молюсь. Люди же просят. У Бога все живые. Они чувствуют в этом что-то глубокое и настоящее.

Кладбище русское в Харбине – это просто родное место. Когда там молишься, ощущаешь поддержку и духовную помощь от тех, кто там покоится. Как за локоток поддерживают. Единственное, за что мне больно, – в Харбине нет сегодня православного священника.

Чем я душу лечу? Конечно, молитвой и еще прозой Чехова. Недавно читала его рассказ «Степь», просто плакала от его таланта.

Для чего приходим в этот мир? Да чтобы жить! Ведь как хорошо жить! Как хорошо беседовать! Как хорошо чай пить. Кстати, который я так и не выпила…

Материал подготовил Александр Ярошенко
Православие.Ru / Мониторинг СМИ, 16 октября 2009 г.
http://www.pravoslavie.ru/smi/1506.htm
Источник: Российская Газета // http://rg.ru/2009/10/15/gobzeva.html
Фотографии взяты отсюда
http://fotki.yandex.ru/users/tatyana099/view/122616/
http://www.kino-teatr.ru/kino/movie/sov/hud/6777/foto/17481/
http://m-llekolombina.livejournal.com/9906.html
http://www.sedmitza.ru/text/396294.html
http://www.portamur.ru/news/10514/
http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=16710