О, дай мне нырнуть в твои изжелта-белые кружева юбки, целомудренно приспущенные ниже колен. Швы на твоих чулках и вуаль томности на твоих глазах - кто ты? что ты? Мы лишь бледные тени в лабиринте тоннелей, а что если всем нам обречённо метаться до конца дней и спрашивать у случайных спутников, как добраться... Одно и тоже, малышка, одно и тоже. Где то место, что мы ищем, танцуя на клавиатуре? Никуда не двигаясь. Только скользим, скользим по мрамору платформ, скатываясь или едва держась. Ещё немного таких страшных снов, и ты будешь моей мисс devil. Ты отдаёшься первому встречному, но ты так недоступна, страшно даже. Неужели, неужели они не поймут, что ты пьёшь с ними в этих дешёвых кабаках, только чтобы напиться. Твой мундштук описывает нам в воздухе ноты и книги, дороги, или просто абракадабру. О, Маргарита, Терпсихора, Мельпомена, Пенелопа! Добро пожаловать в тебя? Думаешь, нам непросто скатиться – ан нет. Они все меня уже достали, знаешь, своими слезами, обидами – подросточки. А я, я – игрок. Мне нужно ставить на карту всё, чтобы картами этими вырвать себе клочок счастья, зацепиться, что ли хоть за тебя, за твои локоны-кружева. Тоже ведь выигрыш.

А ты, я верю, была прекрасней прекрасного в свою молодость времён нэпа. В тебя заходили, тебя возносили, тебя топтали проститутки с язвами на лодыжках, картёжники и спекулянты. Все твои жёлтые дома и жёлтые билеты распускаются луковицей памяти – и горько, и плакать хочется. Не плачь, моя милая, я открою тебя заново, чтобы дышать твоими водами, каналами-венами, слёзами, а мостики рук позовут и обнимут меня в этом единственном месяце счастья, в этом единственном городе. Петербург – это женщина, не иначе.

Мне хотелось сказать ей что-нибудь, подержаться за руку: люблю тебя, ты лучше всех, - а получалось всегда что-то бесстыдно банальное. Всё наладится.
Нас переехало, разорвало на липкие клочья лопастями, завязало мокрым от слёз и соплей узлом... Господи, что вы наделали! Видишь, я улыбаюсь, и это лишь потому, что я не бежала за ней по песку и не плевала вместо неё в это чёрно-белое небо. Я закрывала бы её глаза, в то время, как она пряталась от преследующих её призраков, а их было так много, так настойчиво они будили её от пьяного забытья, вырывали цепкими пальцами клоки волос, а она, широко открытыми глазами, внимала ужасным зверям, и её, наверное, тошнило от того, как безучастный ветер развевает по площадям последние минуты этого её мальчика, меня бы тошнило от безжизненного силуэта, горлом привязанного к ветвям исполинского дерева.
Это не игрушки, понимаешь. Это стоит сотни тысяч моих слов. Никто из нас не вернулся назад.
В водах этой реки не найти спокойствие, за паузами и точками с запятыми не спрятаться, от того, что казалось так близко, от того, что послесловием длинной сигареты легло на безумие, которое вы прошли. Вы вышли оттуда? Мне хочется верить, но я не могу, потому что у меня - мягкие простыни и одеяла, на шее кошка, а у неё - под сердцем свинец, который не вырезать скальпелем.
Осень не будет ждать. Асфальтовое небо навалится, чтобы превратить нас в пыль. А рядом с ней я кажусь себе такой маленькой. Наверное, дело в росте.
Так листья будут падать обратно в кроны деревьев. Все клубки памяти распустятся однажды, как приторно-сладкие бутоны, время пришло, (заметила, сегодня весь день вечер?); в полутьме в одеялах мерещится старый друг, она гладит его по щеке и убегает прочь, спасаясь от блёклых надежд, бежать, бежать, бежать… некуда. И может быть, страшные тени провалятся в темноту, и какие-то люди, жёлтые лица, клубки, нити, сочувствие и истязание; может быть, хоть и маловероятно, ни в чём не виноватые ветви могучего дуба, верёвки, его, стоящего на коленях, перед чем-то столь непонятным, его, уже в толпе наблюдателей, его, в диком и осмысленно жестоком деянии, его ноги в нескольких сантиметрах от вязкой почвы – спрячут и обесцветят петли беспокойного тяжёлого сна.
Я выбрала её, он выбрал вечность, она – забыть.

Много человеческой драмы в чистом белье, пущеном по ветру, растянутом на многие километры нашего дома. В этой табуретке около подъезда. В выбитых стёклах: ты звал кого-то. Но тут старик курит каждый бесконечный вечер на своей табуретке, и белозубая соседка с безупречным постоянством наливает тебе молока. На стене гаража будет ещё двести лет ни слова о тебе, и это значит, что всё на своих неприличных местах. И очень чистый гаражный звук разбудит тебя от страха быть потерянным в углу комнаты, как однажды ты потерял кого-то.  Молоко убежит, потому что не хочет в тебя. Однажды ты проснёшься погребённый под листьями. Отряхнув с себя гниль, на каждой вечеринке имени тебя, ты съедаешь пакет наркоты, чтобы радостно-коматозно разговаривать с телефонной трубкой. Жёлтая струйка изо рта оплетёт тебя верой в длинные провода и хорошее качество связи. Вероятно, ты пустишь себя под колёса. Под колёсами ты станешь ветром - расстёгивать молнии, сушить полые платья, в надежде найти в откровенном разрезе хотя бы запах: лаванду, ваниль и сладкий - женского пота.

1. Я не подаю деньги нищим, не потому что ^они сами виноваты, что докатились до такой жизни^, а потому что мне попросту жалко денег.

2. Лучшие друзья девушек - это книжки. Или: время стирает плохие книги, хорошие книги стирают время.

3. Хлост, не старайся казаться хуже, чем ты есть, ты и так хуже, чем ты есть.

4. Я люблю себя, несмотря на себя.

5. Уважение, внушаемое мне словом 'Библия', не победит нежелания её прочитать.

6. Я плачу словами, слова как слёзы, легко роняю слово, когда тяжело держать. Или: красивые слова "я начинаю новую жизнь" произнесу только с револьвером во рту.

А в телефонной трубке, между длинными гудками, шумит море. Я привязала к себе скулящего зверька, и мы ушли кромсать себя на куски.
И я хромаю уже недели три - хромаю головой и ногами. Как проститутка без ноги в какой-то истинно муракамской книге. Перевернув страницу, уже забыл где ты её видел и что ты, милая. Так вот, тебе ещё много прочитать - увидишь, передай ей привет.
Художник-чудак привязал собаку, чтобы вы видели, как она умирает от голода, и это была интересная выставка.Однако я знаю, что он сказал, он сказал:

И ты тоже палач, и ты, и ты, и ты.