Нужно оставить ногти чтобы они росли в течении пятнадцати дней. Ах! Как сладко вырвать из своей кроватки ребёночка! Он смотрит на мир своими широко открытыми, детскими глазами, а я провожу ласковой ладонью поверх обнажонного лба, слегка отодвигая к затылку его белокурые локоны. И неожиданно, в момент когда он ожидает этого меньше всего, сжимаю своими длинными ногтями его белоснежную и мягкую грудь, но так, чтобы он умер не сразу. Если он умрёт сейчас, кто дополнит его страдания?
Пью алую кровь, слизываю его окровавленные раны и в тоже мгновение, длинное как безсмертие, слушаю, как ребёночек плачет. Нет ничего вкуснее его тёплой крови, ничего приятней его солёных слёз. Вы никогда не слизывали собственную кровь с толькочто прорезанной раны? И если собственная кровь не кажется вам чемто отчуждённым, тогда не вижу ничего зазорного питаться чужой кровью - кровью ребёнка.
Завязываю ему глаза, и всё это время терзаю его нежное мясо. И слушаю, слушаю часы на пролёт душераздерающие крики.
Стою поодаль, в соседней комнате. Стою и слушаю. Крики похожи на агонию раненых на полях сражений. Потом вхожу торопясь, и, претворившисьь что хочу его спасти, развязываю узлы. Высвобождаю его руки, те самые руки с вытянутыми мышцами и обухшими венами. Высвобождаю его глаза! Взгляд его потерян. Слизываю сного следы его крови, раны его слёз.
’’Милый мой ребёночек! Ты, тот который страдаешь сейчас от нестерпимой боли, кто тебе это сделал? Кто смог совершить подобное преступление? Преступление которому имени даже дать невозможно?! Как ты должен мучаться! Еслиб мама твоя узнала что с тобой происходит, не былабы она ближе к смерти, не ненавиделабы она ещё неистовее того кто это совершил?’’
Что есть добро и что есть зло? Может просто случайные слова, за которыми прячем свою полную безпомощность и страсть стремления в безконечность самыми несуразными путями? Или может это две разные вещи? Да... надеюсь что это так. Ради собственного блага надеюсь что это одно и тоже, что это пустые слова, иначе, чтобы я делал в день страшного суда?
’’Ребёночек, прости меня! Это я, тот что предстал пред взором твоим, я тот который раздробил твои кости и растерзал толькочто мясо твоё в длинные лохмотья по всему ноющему телу! Ребёночек, прости меня! Сразу как мы покинем это мимолётное бытиё, я хочу чтобы наши существа слились воедино, на веки, создали единое существо и чтобы мой рот стал твоим ртом. И тогда ты сможешь терзать меня зубами без остановки. Зубами и ногтями. Наряжу своё тело гирляндами и забальзамирую его душистыми маслами для этого церемониала освобождения!’’
Взглянул на него. Он был красив в своём кротком взгляде. И тогда я понял что был любим темже существом которому толькочто причинил боль. Это самое глубокое счастье которое можно пережить!
Отвёз его в больницу. Разумеется что никто уже не смог его спасти. Но я стал героем семьи и моё чело было увенчено лаврами, моя грудь – медалями, когда я бдил у его могилы.
Не могу назвать сейчас своего имени, сейчас, после чего открыл святость своего преступления. Знаю, что прощение моё должно быть неимоверно бóльшим чем вселенная. Но я, я просто продолжаю жить!

Девчёнка с четырнадцатого: Что случилось? Почему ты так смотришь на меня? Все говорят что я хорошо выгляжу. Ммм? Тебе не нравится? Молчишь. Не хочешь? Ну и хорошо. Как хочешь... А! Испугалась. Я в первый раз вижу эту афишу. Уау! Она огромна! Мы похожи. Это так. Мне уже говорили. Это... Что мы похожи. Я и девчонка с афиши. Как тебя зовут? Не хочешь сказать. Ну и ладно. Тогда я тоже не назовусь. Но не смотри ты на меня так. Я смущаюсь. Чуть позже сделаешь мне кофе? Я не на долго. Поспешим немного. Давай я для тебя разденусь. Хочешь? Включу немного музыки. Ммм... Нравится. Ты стесняешся? Тебе нравятся мои груди? Я тебе нравлюсь? Хочешь меня? Знаешь о чём я думаю когда раздеваюсь? Думаю об экзотических явствах: соте из морских фруктов на рисовом ложе, паелла, кус-кус, йасса, суши...

МАЛЬДОРОР – СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ БИОГРАФИЯ СЕРИЙНОГО УБИЙЦЫ

Чарльз Мэнсон, Тэд Банди, Карла Хамолка, Ед Гейн, Ричард Рамирез, Поль Бернардо, Дэвид Беркович, Томми Линн Силлс... Все серийные убийцы.

Поэт укладывает мертвецов в свои тетради. Тела воняют. Трупы медленно разлогаются в библиотеках. Ни один автор из которых мы знаем не убивал своих слов. Ни один автор из которых мы знаем не искупил собственных грехов судимый законом своих собратьев. Все его мертвецы остались только на бумаге.