ПовѢсть о нѢкоемъ купце Грігории, какω хотѢ  его жѢна з жидовиномъ уморити.

Бысть во граде Римъ человекъ купеческий, именемъ Григорий, имея богатства много. Прилучи же ся ему некогда отплыти на куплю с кораблемъ и замедлевъшему ему тамо два лета. Бе же у него жена красна, младостию цветуще. По действу дьяволю без него впаде в блудъ с некоимъ жидовиномъ. Той же жидовинъ, исполненъ въсякаго волхвания, сотвори еже не любити ей мужа своего, но возлюбити вельми того жидовина, муже же своего Грирория не хотя и имени слышати. Некогда же глагола ей жижовинъ: «Аще хощеши мне бытии женою, то азъ мудростию учиню мужа твоего заочно мертва». Она же глаголаше: «Твори, господине, ежи хощеши. Азъ тебе предаю себе и домъ весь, токмо врага моего потщися избыти Григория. Азъ бо с тобою вечно хощу жити». Той же окаянный жидовинъ слия воску образъ подобия Григориева и чарована над нимъ много. И повеле ей принести лукъ и стрелу, хотя стрелити во образ той.

В то же время прилучися Григорию купцу возвратитися с купли в домъ свой и приближися к Риму. И, некто, человекъ незнаемый ста во сретение ему: «Радуйся, Григорие, яко возвратился еси с прибытком многимъ! Но скоро в сий час злою смертию живота лишишися от чародея злаго. Аще хощеши такия смерти избыти, послушая совета моего: повели въскоре, да привезутъ зде тчанъ великий з водою, чтобъ тебе въместитися в него». И скоро устроиша тако. Еще жъ той мудрецъ устроил зерцала великое и много над тою водою мудръствовахъ. И повеле Григорию во тчанъ внити и въскоре погрузитися единожды. Он же сотвори тако. Повеле же ему посмотрити в зерцала и рече: «Что видеши? Понеже узриши в семъ зерцале себе смерть и животъ». Григорий же, егда погрузися въ воду и посмотре въ зерцало, рече доброму приятелю своему: «Вижу, въ дому моемъ жидовинъ взя лукъ, жена же моя подаетъ ему стрелу. Той жидовинъ хощеть стрелити во образъ мой, в воску слиян». И рече мудрецъ: «Зло сие знамение, понеже близ есть смерть твоя. Обаче, не буде печален зря в зерцало беспрестанно. Егда неприятель твой натянетъ лукъ той, в той часъ въскоре погрузися въ воде сей». Григорий же сотвори тако. По семъ паки в зерцало посмотре. Мудрецъ же вопроси его: «»Что видеши?». Он же рече: «Вижу жидовина печална, что не попаде во образъ мой!. Мудрецъ же рече: «Твори, яко же тебе азъ заповедалъ».  Сотвори же Григорий тако и возре в зерцало. И виде жидовина печална и рыщуща по палате, много волхъвуя, зубы скрежетая и власы терзающа, яко второе не получи желания своего. И взя лукъ, жена же ему подаде третию стрелу. И прииде жидовинъ близ образа Григориева, хощетъ стреляти в него. Мудрецъ же рече: «Зело блюдися сей часъ. Аще не сохранишися в воду въскоре, то зле умреши!» григорий же весь трепетенъ, стоя и в зерцало непрестанно взирая. . егда же жидовин нача лукъ натягати, а Григорий весь сохранися въ воду. И, егда погрузися, посмотре в зерцало и нача смеятися. Мудрецъ же вопроси его: «Что тако радуешися?» Он же отвеща: «Вижу, господине мой, что стрелил жидовинъ во образ мой и не попаде въ него, но стрела та прииде в стену и, отскочивши уязви его самого. Онъ же зле скончася, жена же моя тело его закопа под мостъ в полате той.» мудрецъ же рече: «Ныне благодари Бога, зъдравъствуй, иди въ домъ свой». Григорий же поклонися ему до земли и много надаривъ его.

И прииде здравъ въ домъ свой, жена же его облечеся в драгия одежды, изыде во сретение ему, радуяся и обънимая его, глаголя: «Откуда мне солнце возсия и от печалныя зимы обогрело?» и слезивши много, потом нача радоватися о здравии его, что в добромъ здравии от пути Богъ принесъ. Григорий же созва всехъ и отца духовнаго, нача имъ на нея жаловатися, како согласившися с мужемъ новымъ, жидовиномъ, хотя его злой смерти предати и како той жидовинъ слия воску образъ его «злохитръством своимъ для смерти моей». И показа имъ образъ той на стене. «И ныне азъ не хощу с нею житии, но яко же вы хощете, тако с нею творите. А ныне имать бытии мне женою».  Она же нача плакати и клятися, что «отнюдь сего не знаю и образъ твой того ради сотворила, чтобы мне зрети на него и твою любовь во всякъ часъ поминати. А ты мене ныне поносиши злодейственными словами! Азъ ни зла какого повиннаго, ни жидовина не знаю». Он же много о семъ глаголя с ними и како его о семъ Богъ избавилъ от тоя горкия смерти. «И аще о томъ веры мне не имеете, то покажу вамъ на обличение чудное свидетельство». И повеле Григорий подмостъ разломати и вняти того злодейственнаго жидовина. Видевши же сия, жена его от страха не ведая, что глаголати, сродницы же такожде постыдешася. И отдаша ея суду градъскому, и тако много мучиша ея и предаша горкой смерти.  

Но не только в Риме инквизиция бушевала, на самом деле у нас в Российской Империи, того же XVII века, пытки и казни были на мой взгляд еще ужаснее, об этом можно прочитать в книге  А. Чапыгина «Разин Степан».