Зимним вечером в одном из залов  Английского Клуба у Синего моста в Санкт-Петербурге собралось несколько человек. По столичным улицам мела вьюга, завывала, бросала пригоршни снега в толстые стекла окон клуба. Здесь же, в Портретной комнате, было тихо и уютно. На стенах висели картины с морскими сюжетами, перемежаясь  изображениями  джентльменов в полный рост, в париках,  с длинными носами и круглыми глазами. То ли лорды, то  ли принцы-консорты...

В камине потрескивали дрова, от огня шло приятное тепло.   Оплывали свечи в канделябрах.

Неслышно скользили стюарды, разнося кофе и  чай.  Толстые персидские ковры глушили звуки.

Среди присутствующих находился известный поэт и баснописец  Иван Андреевич  Крылов – толстый и одутловатый. Он сидел на своем излюбленном диване, занимая его изрядную часть,  и дышал тяжело, с  легким присвистом. Он только что принял ланч  на английский манер – ростбиф неимоверной величины, с гарниром из  новомодного привозного    картофеля,  зажаренного до золотистой корочки в свиных шкварках, и гренки из пшеничного хлеба. Картофель, или как его называли англичане – потаты,  он особенно любил, и съел его не менее трех или четырех фунтов.

Запил все эти яства русский баснописец тремя огромными кружками тёмного, как деготь, ирландского пива – и сейчас отдыхал, сонно поглядывая на  посетителей.

В толстых пальцах, подобных английским свиным сарделькам, была зажата зубочистка, и Иван Андреевич время от времени ковырял ею в зубах.     

 Среди  людей он был известен как   большой любитель  поесть, и в Клубе к этому давно привыкли и подавали ему кушать много и обильно. Но и остальные дни, когда он не появлялся на  набережной Мойки, он так же  ел  очень плотно, раз пять – шесть на дню.

Во всех столичных ресторанах и трактирах  он был своим человеком и разбирался в меню и особенностях кухни, как старый лоцман в любимой бухте.

Не было в городе того блюда, которое он бы не попробовал, и не поставил свою весомую оценку.

Поэтому, с большой радостью, Иван Андреевич  состоял  почетным членом Английского Клуба, кухня которого считалась лучшей в городе, а большую часть времени посетители проводили за игорными и обеденными столами. Последним он уделял повышенное внимание.

Ныне же газеты были прочитаны, карты приелись. Захотелось послушать занятных историй. Один из членов Клуба, Франц Карлович Бердов, известный промышленник и владелец Металлического завода, опершись на камин, и изящно попыхивая сигарой, попросил:

- Иван Андреевич, голубчик, рассказали бы Вы нам о еде, как правильно, а главное полезно кушать, - он иронично улыбнулся. – Уж вы-то в этом деле мастер.

Удобней устроившись в креслах, набив трубки или по примеру Берда, запалив сигары, согревая бокалы с коньяком в руках, посетители   приготовились слушать.

Иван Андреевич оправил свой  неряшливый  сюртук, закапанный  соусами и подливами за многими обеденными столами,   пошевелил  толстыми пальцами, собираясь с мыслями. Обвел слушателей  сонным взглядом  заплывших глазок и начал, словно бы нехотя, со снисходительной ленцой:

- Еда для того и есть, что бы её есть! Только так, а не иначе, господа. Мельница сильна водой, а человек едой…

Здесь он замолчал,  сонно уставя глаза в пол – вроде  как утомился от слов. Посидел немного, дыша с присвистом,   улыбнулся – видимо, какая-то мысль показалась ему забавной.  Когда глянул на  своих слушателей, в глазах блеснуло нечто живое и заинтересованное:

- Кушать я люблю  по-русски, по нашему, согласно обычаем старины седой. Предки наши,  ох как  мудры были.

Для аппетита лафетник беленькой, с холода. С водкой дружить – здоровым прожить! И селёдочка нежная в маслице плавает,  посыпанная лучком. Двумя-тремя кусочками закушу, потом немного молоки с колечком лука - больше  не надо. Теперь можно и есть начать.

На столе уже лежит душистый хлеб, солонка и перец красный и черный. Отдельно находятся соусы нескольких видов – всё это нам еще пригодится.

Обычно люблю начинать   с простых мясных щей на говяжьей голяшке, топленых в печи. А запах, какой от них идет, не хочешь есть, а не удержишься! Жиринки плавают, как архипелаги в море. Выхлебаешь тарелку – живот возрадуется. И второй лафетничек.

Хочу сказать пару слов про холодные супы, которые ныне входят в моду в Европе, - Крылов сердито и недовольно засопел. – Это чёрте что, господа, а не еда. И не суп, и не компот. И запаха нет, и вкуса.  Есть холодный суп нормальному человеку никак не возможно. И рекомендовать Вам такое блюдо я  не могу, извольте. – Иван Андреевич  сделал небольшую паузу.

- После горячего супа,  перехожу на  холодную закуску, например  холодец из утки с трюфелями. Съешь  лоточек – хорошо же. Утка жирная, а мы жирок хлебушком осадим, да еще водки стопочку. Кости под стол, нечего им среди доброй еды валяться.

Затем можно уделить внимание и  серьезной еде.  Поросёнок под хреном пойдет в самый раз, или например кролик тушеный с луком и вином. Поросенок лежит молодой, румяный, кожица слегка просвечивает, в зубах яблоко зажал, а хвостик крючком. Разрезаешь его – а  оттуда душистый пар. Мясо нежное-нежное, от костей само отслаивается, его и жевать не надо. Помажешь его горчицей, сольцой присыплешь, да  чеснока зубец. Или в соус помакать. А водочки под поросеночка? Сам Бог велел! - рассказ о любимом увлечении захватил Ивана Андреевича. Глаза его сверкали, начёсанные волосы топорщились во все стороны, в речи появилась страсть.

-  Салфетки для рук? Вздор! Одежда есть или скатерть!

Ну а тут и рыба подоспела, можно карпа печённого скушать, а можно и солянку рыбную на сковороде. Главное  не торопиться, есть с пользой, толком, расстановкой. Еще водочки выпить, да под икорку черную.

А вот здесь надобно малость передохнуть,  пару пуговиц на сюртуке  расстегнуть не помешает, да и пот рукавом утереть.

Также, господа,  хотел бы обратить внимания на поваров. С ними, окаянными, надо ухо востро держать. Чуть зазеваешься, так они чернослив куда надо и куда не надо запихнут. Как говорят, и щуке в пасть и гусю, извините,  в зад. Так что, в каком трактире или ещё где, я их, бестий, сразу насчет чернослива предупреждаю, что бы ни баловали. Да, они уже и сами меня знают, и  куда не приду, всё правильно делают. – Иван Андреевич заколыхался чревом, задышал еще громче – так он смеялся. Потом успокоился.

- Ну что ж, пора  продолжить кулебякой. Что нам надобно знать про кулебяку? А то, что это исконно наша еда. Как говорит Николай Васильевич, умный молодой человек и мой хороший знакомец: «правильная кулебяка -  на четыре угла. В один угол положи ты мне щёки осетра да вязигу, в другой запусти гречневой кашицы, да грибочков с луком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого. Да чтоб с одного боку она, понимаешь — зарумянилась бы, а с другого пусти ее полегче. Да исподку-то, исподку-то, понимаешь, пропеки её так, чтобы рассыпалась, чтобы всю ее проняло соком, чтобы и не услышал ее во рту — как снег бы растаяла». Вот такую кулебяку надобно кушать.

Впрочем, иногда вместо кулебяки, прошу подать  яичницу. На большую сковородку кладут три-четыре ломтя грудинки, жир они пустят, подрумянятся, перевернуть их сразу  на другой бок, а сверху десяток яиц разбить. Посолить. Потом, когда уже поджарится всё, посыпать петрушкой или укропом, и про перец не забыть. Под такую яичницу хорошо съесть пять – шесть огурцов, и круг колбасы, но только не особо жирной.  Доброе кушанье.

А омлетом меня не заманишь, пусть англичане его едят!

Следом каша, что бы хорошо в животе было. Гречневая каша — матушка наша, а хлебец ржаной — отец наш родной. Люблю кашу разную, но особо выделяю гречневую с грибами или  рисовую с изюмом и мёдом. Каша тем хороша, что чем больше её съешь, тем и лучше для живота. Ну и ещё стопку водку, последнюю, что бы всё улеглось, как следует.

Вот с основной едой и покончено. Теперь можно и сладкое нести – ватрушки или коржи с корицей. Тут уже пора и самовар  с чаем, да с вареньем, вишневым или  абрикосовым.

Эх, господа, представьте, чай свежий, душистый, на травах, с долькой лимона и такой горячий, что  аж брызжет, пока его наливаешь. Сам стакан, от жара запотевший,  стоит в серебряном подстаканнике. Хорошо же! Выпьешь стаканов пять – шесть и разомлеешь. Никуда идти не хочется, да и не надо.

Ну и заедки под чай, как же без  них русский обед? Сахар кусковой, леденцы, пряники и изюм. А на тульский пряник, господа, знаете, как приятственно смотреть? Лежит он такой, весь из себя спокойный, как кирпич, глазурью облит, аж блестит.  Снизу  пропечённый, темный, а верх светлый. Ну-с, сейчас мы тобой займёмся.

Вот собственно и всё, и не сказать, что бы много еды то было, простой обед обычного человека.

- Иван Андреевич, а животом или заворотом кишок не страдаете?- с интересом спросил Николай Иванович Гнедич, поэт, более всего известный как переводчик на русский язык «Иллиады» Гомера. Рассказ баснописца произвел на него сильное впечатление, и Николай Иванович посматривал на Крылова уважительно, с изрядной долей восхищения.

- Ещё чего, со мной не забалуешь,  - заволновался Иван Андреевич, и даже нахмурился, вроде как глупость услышал.  -  Он у меня учёный, живот то. Вот съем я, например, миску груздей под сметаной, запью ржаным квасом. А желудок урчать начнет. Ах ты, волчья сыть, играть со мной вздумал? Я ему тарелку борща с чесночком и пяток галушек. Ещё урчишь? На тебе, милый, десять блинков с икоркой! Блин не клин, брюха не расколет. Успокоился? Нет? Ну, тогда получай пару жареных перепелов, фаршированных  брусникой. Вот и всё, затих. Впредь знать будешь, с  кем шутить. А что бы запомнил, сверху ещё и чугунок отварной репы с салом.

- Много ли русскому человеку нужно? – таким риторическим вопросом  закончил Крылов свой рассказ.