Мы-то знаем, или думаем, что знаем, как оно все там было... Но вот кто-нить задумывался, почему у нее рано умер отец? Или почему она вся была белая, как снег, а губы алые, как кровь?... Интересное видение, прямо зачиталась вчера...
Нашла на просторах ВК.. Долго и муторно читать, но оно того правда стоит, я не пожалела.

Я не знаю, чем она была. Никто из нас не знает. Родившись, она убила свою мать, но и это недостаточное объяснение.

Меня называют мудрой, но я далеко не мудра, хотя и провидела случившееся обрывками, улавливала застывшие картины, притаившиеся в стоячей воде или в холодном стекле моего зеркала. Будь я мудра, то не попыталась бы изменить увиденное. Будь я мудра, то убила бы себя еще до того, как повстречала ее, еще до того, как на мне задержался его взгляд.

Мудрая женщина, колдунья — так меня называли, и всю мою жизнь я видела его лицо во снах и отражении в воде: шестнадцать лет мечтаний о нем до того дня, когда однажды утром он придержал своего коня у моста и спросил, как меня зовут. Он поднял меня на высокое седло, и мы поехали в мой маленький домик, я зарывалась лицом в мягкое золото его волос. Он спросил лучшего, что у меня есть: это ведь право короля.

Его борода отливала красной бронзой на утреннем солнце, я узнала его — не короля, ведь тогда я ничего не ведала о королях, нет, я узнала моего возлюбленного из снов. Он взял у меня все, что хотел, ведь таково право королей, но на следующий день вернулся ко мне, и на следующую ночь тоже: его борода была такой рыжей, волосы такими золотыми, глаза — синевы летнего неба, кожа загорелая до спелости пшеницы.

Когда он привел меня во дворец, его дочь была еще дитя, всего пяти весен. В комнате принцессы наверху башни висел потрет ее покойной матери, высокой женщины с волосами цвета темного дерева и орехово-карими глазами. Она была иной крови, чем ее бледная дочь.

Девочка отказывалась есть вместе с нами.

Не знаю, где и чем она питалась.

У меня были свои покои, а у моего супруга-короля — свои. Когда он желал меня, то посылал за мной, и я шла к нему и удовлетворяла его, и получала от него удовлетворение.

Однажды ночью через несколько месяцев после моего приезда ко мне пришла она. Ей было шесть. Я вышивала при свете лампы, щурясь от дыма и неверного мерцания пламени. А когда подняла глаза, увидела ее.

— Принцесса?

Она молчала. Глаза у нее были черные, как два уголька, волосы — еще чернее, а губы — краснее крови. Она поглядела на меня и улыбнулась. Даже тогда, в свете лампы, ее зубы показались мне острыми.

— Что ты делаешь в этой части дворца?

— Я есть хочу, — сказала она, как сказал бы любой ребенок.

Была зима, когда свежая еда — все равно, что мечты о тепле и солнечном свете, но с балки в моем покое свисала связка яблок, высушенных и с вынутыми косточками. Сняв одно, я протянула ей.

— Вот, возьми.

Осень — пора высушивания и заготовок, время сбора яблок и вытапливания гусиного жира. Тогда же близился праздник середины зимы, когда мы натираем гусиным жиром целую свинью и начиняем ее осенними яблоками, потом мы жарим ее в очаге или на костре и готовим пироги и клецки на шкварках.

Взяв у меня сушеное яблоко, она стала кусать его острыми желтыми зубами.

— Вкусно?

Она кивнула. Я всегда боялась маленькой принцессы, но в то мгновение сердце у меня растаяло, и кончиками пальцев я ласково коснулась ее щеки. Она посмотрела на меня и улыбнулась — она так редко улыбалась, — а потом вонзила зубы в основание моего большого пальца, в холмик Венеры, так что выступила кровь.

От боли и удивления я закричала, но она поглядела на меня, и крик замер у меня в горле.

А маленькая принцесса прильнула губами к моей руке и стала лизать, сосать и пить. Напившись, она ушла из моего покоя. У меня на глазах ранка начала затягиваться, рубцеваться, исцеляться. На следующий день остался только старый шрам, будто я порезалась карманным ножиком в детстве.

Она заморозила меня, завладела мной, подчинила себе. Это напугало меня больше, чем то, что она напиталась моей кровью. После той ночи я с наступлением сумерек стала запирать свою дверь, закладывать в скобы оструганный ствол молодого дубка и приказала кузнецу выковать железные решетки, которые он поставил мне на окна.

Мой супруг, моя любовь, мой король посылал за мной все реже и реже, а когда я приходила к нему, он был точно одурманен, беспокоен, растерян. Он больше не мог удовлетворить меня...

Вскоре от него осталась лишь тень человека, которого я повстречала и полюбила у моста. Его кости синим и белым проступили из-под кожи. Я была с ним до конца: руки у него были холодны, как камень, глаза стали молочно-голубыми, его волосы и борода поблекли, потеряли блеск и обвисли. Он умер, не исповедавшись. Все его тело с ног до головы было в горбиках и рытвинах от застарелых крохотных шрамов.

Он почти ничего не весил. Земля промерзла, и мы не смогли вырыть ему могилу, а потому сложили курган из камней и валунов над телом — в дань памяти, ведь от него осталось так мало, что им погнушались бы даже дикие звери и птицы.

А я стала королевой.

Я была глупа и молода — восемнадцать весен пришли и ушли с тех пор, как я впервые увидела свет дня, — и не сделала того, что сделала бы сейчас.

Верно, я и сегодня приказала бы вырезать ей сердце. А еще приказала бы отрубить ей голову, руки и ноги. Я велела бы ее расчленить, а потом смотрела бы на городской площади, как палач добела раздувает мехами огонь, бесстрастно наблюдала бы, как он бросает в костер куски разрубленного тела. Вокруг площади я поставила бы лучников, которые подстрелили бы любую птицу, любого зверя, который посмел бы приблизиться к пламени, будь то ворон или собака, ястреб или крыса. И не сомкнула бы глаз до тех пор, пока принцесса не превратилась бы в пепел, и мягкий ветерок не развеял бы ее, как снег.

Но я этого не сделала, а за ошибки надо платить.

Потом говорили, что меня обманули, что это было не ее сердце, что это было сердце зверя — оленя, быть может, или кабана. Те, кто так говорил, ошибались.

Другие твердят (но это ее ложь, а не моя), что мне принесли сердце, и я его съела. Ложь и полуправда сыплются как снег, покрывая то, что я помню, то, что я видела. Чужой и неузнаваемый после снегопада край — вот во что она превратила мою жизнь.

Шрамы были на моей любви, на бедрах ее отца и на его чреслах, когда он умер.

Я с ними не пошла. Они забрали ее днем, пока она спала и была слабее всего. Они унесли ее в чащу леса, распустили на ней рубашку и вырезали ее сердце, а мертвое тело оставили в лощинке, чтобы его поглотил лес.

Лес — темное место, граница многих королевств, не нашлось бы ни одного глупца, кто стал бы утверждать свою над ним власть. В лесу живут преступники. В лесу живут разбойники, а еще волки. Можно десяток дней скакать по лесу и не встретить ни одной живой души, но все время за тобой будут наблюдать чьи-то глаза.

Мне принесли ее сердце. Я знала, что оно ее — ни сердце от свиноматки, ни сердце от голубки не продолжало бы вырезанное пульсировать и биться, как делало это.

Я отнесла его в свой покой. Я его не съела: я подвесила его на балке над моей кроватью, подвесила на нитке, на которую нанизала головки чеснока и ягоды рябины, оранжево-красные, как грудка малиновки.

За окном падал снег, скрывая следы моих охотников, укрывая ее крохотное тельце в лесу.

Я велела кузнецу снять решетки с моих окон и, когда клонился к закату короткий зимний день, подолгу сидела у окна, глядя на лес, пока не ложилась тьма.

В лесу, как я уже говорила, жили люди. Иногда они выходили из чащи на Весеннюю ярмарку — жадные, дикие опасные люди. Одни были уродами и калеками, жалкими карликами и горбунами, у других были огромные зубы и пустые глаза идиотов, у третьих — пальцы с перепонками, как у лягушки, или руки, как клешни у рака. Каждый год они выползали из леса на Весеннюю ярмарку, которую устраивали, когда сойдет снег.

В юности я работала на ярмарке, и лесной люд уже тогда меня пугал. Я предсказывала людям судьбу, высматривала ее в стоячей воде, а после, когда стала старше, в круге полированного стекла, обратная сторона которого была посеребренной — его мне подарил один купец, чью потерявшуюся лошадь я углядела в луже разлитых чернил.

И торговцы на ярмарке тоже боялись лесных людей: гвоздями прибивали свои товары к голым доскам козел — огромными железными гвоздями прибивали к дереву пряники и кожаные ремни. Если их не прибить, говорили они, лесные люди схватят их и убегут, жуя на бегу украденные пряники.

Медленно текли годы, и мой народ утверждал, что я правлю им мудро. Сердце все так же висело у меня над кроватью и слабо пульсировало по ночам. Если кто-то и горевал по ребенку, свидетельств того я не видела: тогда она еще наводила страх и люди считали себя счастливыми, что избавились от нее.

Одна Весенняя ярмарка следовала за другой: всего пять, и каждая следующая была унылее, беднее, скуднее предыдущей. Все меньше лесных людей приходили покупать наши товары. А те, кто приходил, казались подавленными и беспокойными. Торговцы перестали прибивать к козлам свой товар. На пятый год из лесу вышла лишь горсть людей — дюжина сбившихся от страха в кучку волосатых карликов. И никого больше.

Когда торги закончились, ко мне пришли распорядитель ярмарки и его паж. Первого я немного знала до того, как стала королевой.

— Я пришел к тебе не как к моей королеве, — сказал он. Я молчала. И слушала.

— Я пришел к тебе потому, что ты мудра, — продолжал он. — Ребенком, лишь посмотрев в лужу чернил, ты нашла потерявшегося жеребенка; девушкой, лишь посмотрев в свое зеркало, ты нашла потерявшегося младенца, который далеко ушел от своей матери. Тебе ведомы тайны, и ты можешь сыскать сокрытое. Что пожирает лесной люд, моя королева? — спросил он. — В будущем году Весенней ярмарки не будет вовсе. Путники из других королевств стали редки, лесные люди почти исчезли. Еще один такой год, и мы все умрем с голоду.

Я приказала служанке принести мне зеркало. Это была немудреная вещица, посеребренный сзади стеклянный диск, который я хранила завернутым в шкуру олененка в сундуке у себя в покое.

Мне его принесли, и я в него заглянула.

Ей было двенадцать — уже не малое дитя. Кожа у нее была все еще бледная, глаза и волосы — угольно-черные, губы — кроваво-красные. На ней была одежда, в которой она в последний раз покинула дворец, — рубаха и юбка, но теперь они были ей малы и многократно заштопаны. Поверх них она носила кожаный плащ, а вместо башмаков на крохотных ножках — два кожаных мешка, подвязанных шнурками. Она стояла в лесу за деревом.

Перед моим мысленным взором она начала красться и перебегать на четвереньках от дерева к дереву, будто зверь: летучая мышь или волк. Она за кем-то следила.

Это был монах. Одет он был в рогожу, его ноги были босы, а ступни покрыты шрамами, волосы на лице и на месте тонзуры давно уже отросли.

Она следила за ним из-за деревьев. Наконец он остановился на ночлег и стал разводить костер: сложил ветки, а на растопку разломал гнездо малиновки. В мешочке на поясе у него был кремень, и он постучал им по кресалу, пока искра не перекинулась на сухие прутики и не заплясало пламя. В гнезде, которое он нашел, было два яйца, их он съел сырыми. Скудный, наверное, ужин, для такого дюжего мужчины.

И пока он грелся у костра, она вышла из укрытия. Приникнув к земле по ту сторону пламени, она глядела на него в упор. Он улыбнулся, будто давно не видел другой живой души, и поманил ее к себе.

Встав, она обошла костер, но остановилась выжидающе на расстоянии вытянутой руки. Он порылся в складках рясы и нашел монету — маленькое медное пенни, которое бросил ей. Поймав пенни, она кивнула и подошла к нему ближе. Он потянул за служившую ему поясом веревку, и его сутана распахнулась. Тело у него было волосатое, как у зверя. Она толкнула его на мох. Одна рука, точно паук, поползла по волосам, пока не сжалась на его стволе, другая выводила круги вокруг левого соска. Закрыв глаза, он запустил огромную лапу ей под юбку. Она же приникла губами к соску, который теребила, — ее кожа казалась такой белой на фоне его мохнатого, бурого тела.

Она глубоко вонзила зубы ему в грудь. Его глаза распахнулись, потом закрылись снова, а она стала пить. Она оседлала его, но питаться не перестала. И пока она кормилась, между ее ног начала сочиться и стекать прозрачная черноватая жидкость.

— Ты знаешь, что не пускает путников в наш город? Что случилось с лесным людом? — спросил распорядитель ярмарки.

А я прикрыла зеркало оленьей кожей и сказала ему, что сама позабочусь о том, чтобы лес снова стал для всех безопасен.

Надвинув на лицо капюшон, я взяла с собой цветные ленты и украшения для волос, которыми прикрыла яблоки в камышовой корзинке, и одна пошла в лес, пока не пришла к ее жилищу: высокому утесу из песчаника, испещренному глубокими норами, которые уводили в темные недра.

Вокруг утеса росли деревья и высились валуны, и я незаметно переходила от дерева к дереву, от валуна к валуну, не потревожив ни веточки, ни упавшего листа. Наконец я отыскала себе укрытие и стала ждать — и наблюдать.

Несколько часов спустя из одной норы выбрался выводок карликов — уродливых и искривленных волосатых человечков, прежних обитателей этой земли. Теперь их редко встретишь.

Они скрылись в лесу и меня не заметили, хотя один остановился помочиться на валун, за которым я укрывалась.

Я ждала. Никто больше не появился.

Подойдя к норе, я позвала надтреснутым старушечьим голосом. Шрам на моей руке запульсировал, когда она вышла ко мне из темноты, одна и нагая. Ей, моей падчерице, было тринадцать лет, и ничто не портило совершенной белизны ее кожи, кроме багрового шрама под левой грудью, где давным-давно у нее вырезали сердце. Внутренняя часть ее бедер была испачкана влажной черной грязью.

Она всматривалась в меня, скрытую под плащом. И взгляд у нее был голодный.

— Ленты, пригожая девица, — прокаркала я. — Красивые ленты для ваших волос…

Улыбнувшись, она поманила меня к себе. Рывок — это шрам на моей руке потянул меня к ней. Я сделала то, что намеревалась, но много охотнее, чем хотела: я уронила корзинку и завопила, как трусливая старая торговка, которой прикидывалась, и побежала прочь.

Мой серый плащ был цвета леса, и ноги несли меня быстро, она не догнала меня.

Я же вернулась во дворец.

Дальнейшего я не видела. Но давайте представим себе, как разочарованная и голодная девушка возвращается в свою нору и находит на земле брошенную корзинку.

Что она сделала?

Мне хочется думать, что сперва она поиграла с лентами, вплела их в волосы цвета воронова крыла, обернула вокруг бледной шейки или тоненькой талии.

А потом из любопытства отодвинула тряпицу посмотреть, что еще есть в корзинке, и увидела красные-красные яблоки.

Разумеется, они благоухали свежими яблоками, но еще от них пахло кровью. А она была голодна. Представляю себе, как она берет яблоко, прижимает его к щеке, кожей ощущая его холодную гладкость.

И она открыла рот и глубоко вонзила в него зубы…

К тому времени, когда я достигла моего покоя, сердце, подвешенное на нити с потолочной балки — рядом с яблоками, окороками и вялеными сосисками, — перестало биться. Оно просто тихонько висело, недвижимое и безжизненное, и я снова почувствовала себя в безопасности.

Зимние снега легли высокими и глубокими и стаяли поздно. К наступлению весны мы все были голодны.

В тот год Весенняя ярмарка несколько ожила. Лесной люд был немногочислен, но пришел, а еще прибыли путники из земель за лесом.

Я видела, как волосатые человечки из пещеры в утесе торговались за куски стекла, обломки кристаллов и кварца. За стекло они заплатили серебряными монетами — добычей, принесенной с ночной охоты моей падчерицей, в этом у меня не было сомнений. Когда прошел слух, что именно они покупают, горожане побежали по домам и вернулись со своими амулетами из кристаллов, а несколько человек принесли даже оконные стекла.

Я было подумала, не приказать ли убить волосатых человечков, но не сделала этого. Пока с балки в моем покое сердце свисало недвижимое и холодное, мне ничто не грозило и лесному люду тоже, а значит — и жителям города.

Наступило мое двадцать пятое лето, моя падчерица съела отравленные плоды две зимы назад, когда в мой дворец пришел принц. Он был высоким, очень высоким, с холодными зелеными глазами и смуглой кожей тех, кто живет за горами. Он приехал со свитой, достаточно большой, чтобы его защитить, достаточно маленькой, чтобы другой правитель — я, например, — не счел ее возможной себе угрозой.

Я была практична: я подумала про союз между нашими землями, подумала про королевство, тянущееся от леса до самого моря на юге, подумала про моего златовласого возлюбленного, который уже восемь лет покоился в земле, и ночью пошла в покой принца. Я не невинная девица, хотя мой покойный супруг, который когда-то был моим королем, поистине был первым моим возлюбленным, что бы потом ни говорили.

Поначалу принц как будто возбудился. Он попросил меня снять рубашку и встать перед распахнутым окном подальше от очага, пока кожа у меня не стала холодной как камень. Потом он попросил меня лечь навзничь, сложить на груди руки и широко открыть глаза — но смотреть только в потолок. Он велел мне не двигаться и почти не дышать. Он молил меня не говорить ничего. Он раздвинул мне ноги.

И тогда он вошел в меня.

Когда же он начал двигаться во мне, я почувствовала, как поднимаются мои бедра, почувствовала, как сама двигаюсь ему под стать, вздох за вздохом, толчок за толчком. Я застонала — просто не могла сдержаться.

Его ствол выскользнул из меня. Протянув руку, я коснулась его — крохотной, скользкой козявки.

— Прошу, — шепотом взмолился он, — ты не должна ни двигаться, ни говорить. Просто лежи на камнях, такая холодная, такая прекрасная.

Я постаралась, но он утратил силу, которая придавала ему мужества, и довольно скоро я ушла из покоя принца, а в ушах у меня еще звучали его проклятия и слезы.

На следующий день рано утром он — уехал, забрав всех своих людей, — они поскакали в лес.

Представляю себе его чресла, пока он ехал, неудовлетворенность, камнем залегшую в основании его ствола. Воображаю себе его плотно сжатые губы. Потом представляю себе, как небольшой отряд едет по лесу и выезжает наконец к стеклянной гробнице моей падчерицы. Такая бледная. Такая холодная. Обнаженная под стеклом. Почти ребенок. Недвижима, мертва.

В моем воображении я почти чувствую, как внезапно отвердевает его ствол, вижу, как им овладевает похоть, слышу молитвы, которые он бормочет вполголоса, благодаря небеса за свою удачу. Я представляю себе, как он торгуется с волосатыми человечками, предлагает им золото и пряности в обмен на прекрасный труп под стеклянным саркофагом.

С готовностью ли они взяли золото? Или поглядели на его конную свиту, на острые мечи и копья и поняли, что иного выхода у них нет?

Не знаю. Меня там не было. В зеркало я не смотрела. Могу только воображать…

Руки, снимающие куски стекла и кварца с ее хладного тела. Руки, нежно гладящие ее хладную щеку, сдвигающие ее хладную руку, ликующие, что труп еще свеж и податлив.

Взял ли он ее прямо там, у всех на виду? Или велел перенести в укромное место прежде, чем войти в нее?

Мне неведомо.

Вытряхнул ли он яблоко у нее из глотки? Или, пока он вонзался в ее хладное тело, ее глаза медленно открылись? Раздвинулись ли ее губы, эти красные хладные губы, обнажились ли острые желтые зубы у смуглой шеи, когда кровь, которая есть жизнь, потекла ей в горло, смывая кусок яблока, смывая мой яд?

Мне остается только гадать. Наверняка я не знаю.

Вот что я знаю. — Ночью я проснулась от того, что ее сердце запульсировало и забилось опять. Сверху мне на лицо закапала соленая кровь. Я села. Рука у меня горела и гудела, будто по основанию большого пальца я ударила камнем.

В мою дверь барабанили. Я испугалась, но ведь я королева и не выкажу страха. Я распахнула дверь.

Первыми в мой покой вошли его воины и окружили меня, наставив на меня свои острые мечи и длинные копья.

Потом вошел он. И он плюнул мне в лицо.

Наконец в мой покой вошла она, как сделала это, когда я только стала королевой, а она была шестилетним ребенком. Она не изменилась. Ни в чем не изменилась.

Она дернула за нить, на которой было подвешено ее сердце. Она сорвала одну за другой ягоды рябины, сорвала головку чеснока, за столько лет совсем уже высохшую, потом взяла свое собственное, свое бьющееся сердце — маленькое, не больше чем у молочного козленка или медвежонка, а оно полнилось кровью, выплескивавшейся ей на руку.

Ногти у нее, наверное, были острые, как стекло: ими она разрезала себе плоть, проведя по пурпурному шраму. Ее грудь внезапно раззявилась — пустая и бескровная. Она лизнула разок свое сердце — а кровь все бежала у нее по рукам — и задвинула его глубоко под ребра.

Я видела, как она это делает. Я видела, как она снова закрыла и сдвинула плоть и кожу. Я видела, как пурпурный шрам начал бледнеть.

Ее принц поглядел на нее было беспокойно, но все же обнял за плечи, и они встали бок о бок и ждали. Но вместе с сердцем в нее не вошло тепло, и на губах у нее остался налет смерти, и потому его похоть ничуть не уменьшилась.

Они сказали мне, что поженятся, и два королевства действительно объединятся. Они сказали, что в день свадьбы я буду с ними.

Тут становится жарко.

Они оговорили меня перед моим народом, приправляя толикой правды похлебку, сваренную изо лжи.

Меня связали и держали в крохотной каменной каморке под дворцом, в подземельях я пробыла всю осень. Сегодня за мной пришли. Сорвали с меня лохмотья и смыли грязь, потом побрили мне голову и пах и натерли мою кожу гусиным жиром.

Снег падал, пока меня несли — по мужчине на руку, по мужчине на ногу — всем напоказ, распятую и холодную через зимнюю толпу и затолкали в эту печь для обжига.

Моя падчерица стояла рядом со своим принцем. Она смотрела на меня, на мое унижение, но молчала.

Когда, глумясь, меня заталкивали в печь, я увидела, как одна снежинка легла ей на белую щеку и так и осталась на ней, не тая.

Они закрыли за мной дверцу печи. Тут становится все жарче, а там они поют, веселятся и стучат в железные стенки.

Она не смеялась, не глумилась, не говорила. Она не издевалась и не отвернула лица. Но она смотрела на меня, и на мгновение я увидела свое отражение в ее глазах.

Я не буду кричать. Этого удовольствия я им не доставлю. Тело мое они получат, но моя душа и моя история принадлежат только мне, со мной и умрут.

Гусиный жир начинает плавиться и блестеть. Я не издам ни звука. Больше я думать об этом не буду.

Я стану думать про снежинку на ее щеке. Думать про волосы, черные, как уголь, про губы, красные, как кровь, про кожу, белую как снег…

Ничего личного...
Я вообще довольно ровно или вообще даже скептически отношусь ко всяким там психологическим тренингам, а уж к их авторам и подавно. Но вот тут, качая в инете кинчик нарвалась на коучера Наталья Грейс. И аудиозапись с названием "как вызвать симпатию" ну и что-то дернуло меня ее скачать. В общем, села дырки штопать и вместо любимого Deathstars воткнула в уши именно это УГ...
Я с первых слов просто растерялась. Насколько я поняла, это не книга, а именно тренинг, за кадром кашель и она постоянно повелевает (именно так, в приказном порядке): Запишите себе. У меня после лекции к автору тренинга один вопрос: если ты знаешь секрет симпатии и обояния, какого РОЖНА ТЫ ИМ НЕ ПОЛЬЗУЕШЬСЯ??? Столько желчи, злости, зависти, критики, яда я не слышала и не читала еще ни в одной книге по психологии, ни в одном тренинге... Она словно плюется словами, неприятный резкий бьющий голос. С Дикцией - порядок вроде бы, но настолько она разговаривает с слушателями в повелительном наклонении, что я бы просто встала, развернулась и ушла. За весь монолог (а длился он минут сорок) она только вещала что надо творить добро, улыбаться, быть светлым и теплым, но при этом она приводила исключительно негативные примеры, про то как они в анатомичке проходили практику, всем было плохо, кто во что дышал (а она, героиня, стойко переносила все это, так не сказано, но подтекст читается именно так), как безобразна и некрасива смерть (да не безобразна она, она естественна), мол, умрающего у постели никто не смущается поцеловать, обнять или прикоснуться к нему, как тока он испускает дух - все отшатываются (дебилы штоле? - у меня вопрос). Как в анатомичку привезли труп молодого, состоятельного, хорошо и брендово одетого (вообще заметила, что очень она циклится на состоятельности, что очень подмачивает ее репутацию как коучера и психолога, по моему)...
Есть там некоторый забавный фрагмент... Вообще она говорит о некоторых приемах, таких, как тактильный контакт. Чтобы всем нравится - надо всех (внимание!) ТРОГАТЬ! Бляяя, я ваще терпеть не могу когда меня трогают, там был пример, как работали библиотекарши две, одна была неграмотная, но трогала всех, другая была грамотная, но не тактильная. Вот я б первую нахрен послала, честно. Потом были такие приемы, как всегда улыбайся, дари тепло, вообще отдавай, но самое что смешное, они были подкреплены всякими дебильными основаниями, типа, давай, потому что люди любят брать. Улыбайся. В следующей главе - будь собой. Дак улыбаться как дебил каждому трамваю или будучи собой все-таки можно погрустить? Потому как про улыбание она говорила про круглосуточное. Сидишь ли ты на встрече тет-а-тет, на приеме из 150 чел или едешь в машине с тонированными стеклами.
Но больше всего меня высадил ее феномен (вообще названия она по-моему придумала сама) ... не вспомню как называется, но описание ситуации опять идет негативно. Начинается описание примерно так: есть одна денщина, очень известная, которая пишет книги, мол легко, непринужденно, даже иногда полезнои с намеком на чувство юмора (надо же, королева Грейс скрепя зубами сделала комплимент человеку). Известная женщина, мысли начинают метаться. Донцова? Дальше идет описание женщины. Длинноногая, блондинка, очень красивая (или уродка? (конец цитаты, кстати). И вот тут сопоставляя факты, ты начинаешь понимать, что речь-то идет о Лениной... Дальше идет краткое описание их встречи, плевки в адрес собеседницы, намеки на ее внутреннюю пустоту и ничтожество. Насмешила. В общем, в свое время я делала макеты для Лениной, когда она с тренингом к нам приезжала, и делать было нечего, дело было вечером, пока я верстала макеты - решила поржать и послушать единственный тренинг Лениной в мп 3. Я была готова к очередной порции стервологии, к тупости блондинки. Но хрен, надо сказать, там валялся. Тренинг назывался "как завоевать любого мужчину". Я была приятно удивлена и шокирована. На вид девушка, оч красивая кукла (кукольная внешность, я такую не люблю, но после просмотра фото, я просто поняла, что вот ей нравится такой образ, хотя может она быть совершенно всякой, осознает человек свою красоту на все 200 процентов и юзает ее как может, не ну а че нет????) в общем создает такой образ тупенькой блондиночки. Я послушала тренинг. Приятный голос, слышно, человек читает и улыбается... Приятно слушать, интересно слушать. Некоторые вещи я конечно знала, о сигналах красного цвета, к примеру, жестах, мимике, запахах... но многое просто для меня было открытием или хотя бы интересным фактом. Так вот мне интересно, откуда у автора первого тренинга столько желчи в адрес этой блондинки? Она красива и невероятно умна, это зависть? Это что???
Ну и последний выброс был в таком ключе: чтобы понравится собеседнику - дайте почувствовать собеседнику себя на вашем уровне, если вы умнее (виима, в данном тренинге автор явно считает себя умнее, но нравиться никому совершенно не собирается, потому что действует от обратного, все, кто ее слушал, почувствовали себя ничтожеством полнейшим...
Дальше больше.
Любопытно же... пошла искать фотки. Нашла... неприятная крыскоподобная внешность. Даже когда улыбается. Мерзенькая. Отталкивает...

Дальше..ох ты... у человека то и сайт еще есть!
http://www.nataliagrace.ru/

Вот тут меня ваще порвало. Так пафосно. Биография... Причем оч много букаф, как будто реально человек не так се коучер, а мега человечище, вошедший в историю... Девочка... ой, то есть бабушка, у которой дед воевал (а у кого не воевал? Все мы в россии живем..).. ты кто? Маэстро Карнеги? Нахрен кому твоя биография? Ниже мифы а Наталье и из развеивание. Поржала. Кто их придумывает? Кому они интересны?
" Уважаю до тех пор, пока все эти боголюбивые чада не вмешиваются в мое личное пространство, данное мне по праву рождения." - да? А тебе ж нравитца когда тебя трогают? че вдруг про пространство вспомнила личное какое-то там?
"Есть и другие мифы о Наталье Грэйс, но ини не достойны даже упоминания." огого... как все плохо-то
Ну эт так...выдержки чтоб не быть голословной. На этом сайте. Фотоработы натальи, рисунки натальи, стихи ее же, музыка. Надо сказать, довольно посредственное ни о чем... Но блять к чему это все? Ты коучер, или поэт? Или с языком на плече и пеной у рта бпытаешься доказать, что талантливый человек талантлив во всем??

Ну люди, вы меня знаете...я не люблю гламурных блондинок... Да, у меня стереотип, но вот он реально обломался об Ленину. Да, может она внучка кого-то там, но ведь родственные связи мозгов в голову не добавят.. Если ты тупая, неважно чья ты дочка, видно, что ты тупая и ноль без палочки... Как вот Кира Пластинина (ничего личного, мое имхо - модельер гавно, если тем более знать, что сама она там нихрена не нарисовала.. просто не у каждой папа мегаакционер, хотя почти каждая девочка шила в детстве куклам одежку... Если ты в детстве куклам чета шила, это еще не значит, что ты крутой дизайнер одежды...

Вощим... Я канешна не пожалела, что потратила время, но если бы мне удалось лично поговорить с автором тренинга, я б четко и ясно рассказала бы ей кто она такая =) сидел бы человек полгода в депрессии)))
В свете Пафоса Грейс Ленина выглядит оч и оч скромненько, женщина с достойным поведением.. без пафоса и выкриков о себе любимой..

О сексе и сейчас-то не принято говорить в открытую, а уж в 19 веке эта тема вообще была практически под запретом. Однако, спешу вас удивить, и в те давние времена люди тоже им занимались, и, чтобы как-то обозначить свои действия, партнеров, часто не официальных, а так же некоторые части тела, они изобрели эвфемизмы, многими из которых пользуются до сих пор, а некоторыми - нет. В 1811 году в Лондоне даже выпустили Классический Словарь Вульгарного Языка (Dictionary of the Vulgar Tongue), чтобы чопорные леди и джентльмены понимали, о чем идет речь... )


Древо жизни (Arbor Vitae) - что неудивительно, обозначение мужского пениса, который может приходить в эрегированное состояние.

Афонасьева девка (Athanasian Wench) - девушка, которая никому, ну, никому абсолютно, не может отказать.

Нардист, игрок в нарды (BackGammon Player) - эээ... любитель анального секса, содомит.

Галиматья (Balderdash) - незаконная жена, постоянная любовница.

Сделать корзинку (Basket-making) - зачать ребенка, то есть, наполнить корзину бельем, которое придется постоянно стирать.

Летучая мышь (Bat) - совсем уж потасканная проститутка, которая вынуждена выходить на улицу в очень темное время суток, чтобы ее хоть кто-нибудь снял.

Подвески (Bawbels) - догадайтесь с двух раз. Правильно - тестикулы. Мужские.

Зверь с двумя спинами (Beast With Two Backs) - ага, из Шекспировского "Отелло". Мужчина и женщина во время соития.

Кусака (Biter) - Похотливая, разгульная девка, которую ее партнеры любят покусывать за попу и прочие аппетитные части тела.

Слепой ангелок (Blind Cupid) - жопа. Как она есть.

Поддувать лежень (Blow the grounsils) - заниматься сексом с женщиной на полу

Бобтейл (Bob tail) - человек, который играет со своим краником, или импотент. В общем тот, кто предпочитает общество своей руки женскому.

Упаковать иезуита / схватить таракана (Box the jesuit / get cockroach) - мастурбировать. Первый термин, говорят, появился от того, что этим мелко грешили все представители данного святого ордена.

Брат-скворец (Brother-Starling) - мужчина, который спит только с одной женщиной: то ли по причине большой любви, то ли потому что страшный и другие ему не дают, то ли потому что бедный и другие ему не дают.

Брыкалка (Buck) - пассивный гомосексуалист. Черт знает почему.

Каплун (Capon) - импотент. По-моему, в объяснениях не нуждается.

Катамаран (Catamaran) - Тощая старуха, больше похожая на мощи, но пытающаяся привлечь внимание молодых людей.

Защелка (Clicket) - быстрый секс, которым занимаются ровно там и тогда, когда прихватит желание: в парке, в машине, в лифте (которых тогда еще не было).

Петушиная дорожка (Cock Lane) - интимные части женщины. Интересно, а, если она предпочитает не мужчин, а других женщин, что, "дорожка" автоматически становится "куриной"?

Жеребячий зуб (Colt's Tooth) - о престарелом мужчине, который женится на молодой, или не женится, а так просто спит, говорили, что у него во рту жеребячий зуб.

Выводок (Covey) - Большой выбор проституток, обычно в публичном доме, но иногда и на улице.

Судейская карточка (Court Card) - Гомосексуалист, открыто выставляющий на показ свою ориентацию, и часто имеющий на себе один, или несколько, предметов из чисто женского гардероба. Почему же мне так живо вспоминаются некоторые деятели российского шоубиза?

Коровиться (to cow) - то, что происходит с парами, давно живущими вместе, когда они спят, отвернувшись друг от друга, уткнувшись друг в друга задницами.

Заморозка (Cold Meat) - женщина, скончавшаяся во время секса. Кто бы мог подумать, что у англичан такое случается?!

Занавесочная лекция (Curtain lecture) - когда женщина в постели, вместо того, чтобы заниматься сексом, нудит, пилит и ругает своего мужа, говорят, что она читает ему "занавесочную лекцию".

Собачья кормежка (Dog's Portion) - Куннилингус... Не слишком обильно, судя по всему, кормили животных в Англии позапрошлого века.

Двойная зазубрина (Double Juggs) - Мужская пятая точка... Мужчин, тоже, кажется, кормили плохо.

Сделать лицо (Face-making) - Зачать ребенка. Ну, что не понятного? Обычно у младенцев есть эта часть тела.

Мужчина-выдумка (Fancy Man) - молодой человек, тайно встречающийся с замужней женщиной по каким-то левым квартирам и дешевым отельчикам, которого дама ото всех скрывает и никому о нем не говорит.

Взять листовку (Take a flayer) - заняться сексом, не раздеваясь, и не снимая даже обуви.

Офранцуженный (Frenchified) - подцепивший венерическое заболевание

Начистить колун (Brush a froe) - без комментариев.

Помять зелень (Green Gown) - заняться сексом на природе.

Замер температуры (Melting Moment) - секс между очень толстыми мужчиной и женщиной, буквально барахтающихся друг в друге и сильно потеющих от этого.

Роговые колики (Horn Colic) - временный приступ приапизма, иногда вызванный употреблением виагры (которой тогда не было) или шпанской мушки (которая тогда уже была).

Кружевная овечка (Laced Mutton) - Проститутка

Сливной кран (Lobcock) - Большой, но не достигающий полной эрекции член.

Проявить характер (to Mettle) - семяизвержение, достигнутое собственными усилиями, без участия лиц противоположного, или - кто знает? - своего пола.

Муфта (Muff) - интимные органы женщины. И ведь - не поспоришь.

Произвести захват (Occupy) - познать женщину в плотском смысле, чаще всего, лишить ее девственности.

Пего (Pego) - мужской орган

Поперченый (Peppered) - подхвативший гонорею.

Писать булавками и иголками (Pissing pins and needles) - см. предыдущий пункт

Панк / Гнилушка (Punk) - женщина, которая спит с солдатами. Не проститутка, просто любит униформу и простых парней.

Приправа (Relish) - иметь плотские отношения с женщиной.

Коротконожка (short-heeled) - девушка, которая при любом удобном случае падает на спину с раздвинутыми ногами, согнутыми в коленях.

Грязнуля (Slattern) - женщина, одетая в платье, которое почти ничего не прикрывает. Про таких говорили: "Ой, ты запачкалась, дай-ка я тебе помогу отстирать это платье", при этом активно стаскивая его с девушки.

Блестючка (Sparkish) - гомосексуалист.

Тренькать (to Strum) - неумело и скомканно заниматься сексом.

Томбой (Tomboy) - в наше время так называют девушек с короткой стрижкой, предпочитающих одеваться, как мальчишка. Два века назад такое прозвище носили барышни, предпочитающие развлекаться с особями своего же пола, вместо юношей.

Ныряльщик (Diver) - давний любовник.

Мишура (Trumpery) - старая потаскушка, с которой уже никто не хочет иметь дела.

Погремушки (Twiddle-diddles) - яички

Замечательная книжка =) обожала ее =)

1. Всегда горячо приветствуй всех тех, кто входит в твой дом.

2. Одинаково важно знать две вещи: как быть одному, и как быть с другими.

3. Для того, чтобы во что-то верить, вовсе не обязательно знать, правда ли это.

4. Молоко, розы, булочки и ягоды — лучший способ отметить возвращение кого бы то ни было домой.

5. Даже самые странные люди могут когда-нибудь пригодиться.

6. Люди, которые держат дом в тепле, а животы сытыми, должны почитаться как герои.

7. Муми-тролль должен знать, как правильно делать комплименты фрекен Снорк.

8. Иногда кто-то нуждается в тишине и уединении, и в этом нет ничего плохого.

9. Относитесь к загадочным посылкам с большой тщательностью — вы никогда не знаете, что может быть внутри!

10. Наказание — это не единственный способ заставить кого-то хорошо себя вести.

11. Лодки — это лучший способ добраться куда-либо, особенно если вы Малыш Кнютт и хотите произвести впечатление.

12. Иногда хорошо поплакать — это то, что вам нужно для роста.

13. Бывает, что всё, что тебе нужно, это поговорить с друзьями!

14. Нужно находить баланс между свободой и долгом.

15. Тот, кто любит блины, не опасен.

16. Муми-мама может исправить всё, что угодно.

17. На самом деле обо всем можно сочинить песню.

18. Подстраиваться под кого-то совсем не обязательно.

19. Каждый нуждается в том, чтобы ему время от времени рассказывали хорошую историю.

20. Чувства сложны и не всегда имеют смысл.

21. Проснуться в то время, когда все остальные члены семьи по-прежнему в спячке, не так весело, как кажется.

22. Иногда никто не может справиться со своими чувствами.

23. Каждый, вне зависимости от того, мал он или нет, имеет право сердиться иногда.

24. Самые лучшие шляпы — цилиндры.

25. В большинстве случаев конец — это начало

– Не ходи в лес, не выходи из дома, – говорили они.
– Почему? Почему бы мне нынче вечером не пойти в лес? – недоумевала она.
– Там живет большой волк, он ест людей вроде тебя. Не ходи в лес, не выходи из дома. Мы серьезно говорим.
Разумеется, она пошла. Она все равно ушла в лес и, конечно же, встретила волка, как они и предупреждали.
– Вот видишь, мы тебе говорили! – верещали они.
– Это моя жизнь, а не сказка, глупые вы люди, – сказала она. – Я должна ходить в лес, я должна встречать волка, а иначе моя жизнь так никогда и не начнется.

***
Желание заставить любовь продолжаться только в ее наилучших проявлениях становится причиной гибели любви.

***
Осознав свою боль, женщина может с ней что-то сделать. Она может использовать ее, чтобы учиться, стать сильнее, стать мудрой женщиной.

***
Все существа должны знать: на свете есть хищники.
Без такого знания женщина не сможет спокойно разгуливать в собственном лесу, не опасаясь быть растерзанной.
Понять хищника – значит превратиться в зрелое существо, которое не может стать жертвой собственной наивности, неопытности или глупости.

***
Нередко творческая жизнь замедляется или застопоривается, поскольку что-то в нашей душе очень плохо о нас думает, и вот мы ползаем у его ног, вместо того чтобы дать ему по голове и убежать на свободу.

Спасибо за прекрасную подборку =)

***
Общие волчьи правила для жизни:

Искать пищу
Отдыхать
В промежутках бродить
Хранить верность
Любить детей
Играть в лунном свете
Держать ушки на макушке
Заботиться о костях
Заниматься любовью
Почаще рычать

***
Если вы потеряли цель, просто сядьте и посидите спокойно.. Возьмите идею и побаюкайте её на руках. Часть оставьте, а часть выбросьте, и она обновится сама. Больше ничего не нужно.

***
Кларисса Пинкола Эстес
"Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях."

— Понимаешь, — говорит она, — я же их всех не очень-то люблю. Ну как — люблю, не люблю… Просто думаю, что они все дураки. Я, конечно, тоже, но… в какую-то другую сторону. Вот, точно, мы все дураки, но глупости у нас разные, поэтому между нами пропасть. Та самая, куда вечно норовит свалиться Шут из колоды Таро. И только оказавшись на дне, мы найдем общий язык. Да и то не факт. А пока ходим по краю, точно ничего не получится, можно и не стараться. Но и без общего языка иногда получается как-то радовать друг друга. По крайней мере, надо пробовать. Это еще не любовь, конечно. Но шаг в правильном направлении. А поскольку я, по большому счету, такая же злая дура, как все остальные, вспоминаю об этом только время от времени. Например, перед Пасхой. За календарем я не особо слежу, но это и не нужно. Все равно в один прекрасный день прихожу в магазин — вот, скажем, как сегодня, за спичками, — а там лотки с деревянными птицами у входа. И наборы крашеных яиц для особо ленивых христиан.
Макс Фрай
"Птицы и соль".

- А еще она умеет фантомы мужиков создавать. Вот увидишь такого и аж прям мурашки по телу! А я так не умею... - Тоскливо шмыгнув, ведьмочка продолжила. - Я как мужика хочу, она мне фантом создает для эстетического наслаждения... а потом... а потом вообще... у-у-у...
Не совсем понимая, что потом, поинтересовался.
- А живьем не пробовала?
читать дальше

...и тогда ты бормочешь в тягучем своем бреду,
будто я на тебя насылала печаль-беду.
Я с целебной травой прихожу с потаённых троп.
Я целую висок, промокаю горячий лоб.

Ты клянешь меня, гонишь, велишь полыхать в огне,
Все мучения ада ты обещаешь мне.
Я считаю ночами твой каждый чуть слышный вдох,
Я не верю в твой рай и в твой ад, Бесконечный Бог.

Для меня застывает холодным рисунком скул,
Отражаясь в жестоком изгибе привычных губ.
Ты твердишь, что я Мара, Геката и Вельзевул,
Потому ты со мной беспощадно, бесстрастно груб.

Я баюкаю беды. Я всё заберу себе,
Разольюсь теплотой по холодному февралю.
Ты меня проклинаешь. Ты мне обещаешь смерть.
Я люблю тебя. Господи, как я тебя люблю!

(с) Кайлиана Фей-Бранч

Как часто мы говорим, если что-то у нас не получается: «обстоятельства так сложились…» Притча о взгляде на трудности в жизни. Каждый делает свой выбор...
читать дальше

Мне понадобилась справка из неврологического диспансера. А там НАРОДУ!!! Разговорилась со своим братом, пожаловалась... Он и говорит: "Когда придёшь, спрашивая, кто последний, близко-близко к лицу людей наклоняйся, сядешь, начни раскачиваться и тяни тихонько звук У-У-У. Потом начни с хрустом чесаться и неожиданно резко взглядывать на соседей. Поверь, тебя пропустят без очереди!" Конечно, я братцу сказала, что он дурак, пошла в диспансер, но картинка прочно поселилась в моей голове. Уже задавая вопрос, «кто последний» я начала улыбаться во весь рот и, видя настороженность в лицах, икать и хмыкать, сдерживая смех. Села, понимаю, что не могу ничего поделать, смеюсь. Закрыла лицо руками, сдерживаемый смех превратился в стон, потом я стала всхлипывать! Рот прикрыла руками, губы намотала на палец, чтобы не разъезжались... Плечи мелко трясутся от внутреннего смеха... Зло берёт, смеюсь и всё. Народ осторожно косится на меня. Думаю, "осталось только чесаться, остальное у меня уже есть... пойду-ка в туалет,- это надо прекратить".

Когда я встала, люди замерли. Собрав своей спиною напряженные взгляды пациентов, отправилась искать место покоя. Закрыв за собой дверь в туалет, поняла, что я серьёзна и собрана. Всё прошло как не было. Возвращаясь на место, решила аккуратно выглянуть из-за угла . Все лица, как по команде повернулись в мою сторону, некоторые спины выпрямились. Я втянула голову назад и засмеялась снова! Сначала тихо, потом всё громче, громче.... Хохочу, слёзы брызжут. Ненавижу себя, братца, этих придурков.. От злости, решила идти на место резко. ВЫшагнула из-за угла и рванула обратно, ну не могу идти, ноги заплетаются, я приседаю и уже подвываю... Самое страшное,- лица этих людей видеть. Пациенты явно меня боялись. Тут ко мне за угол мужчина подошёл, говорит: «Девушка, Вам плохо? Идите без очереди». С меня смех, как рукой... но я пошла! Вытирая слёзы и всхлипывая. А в справке написано, что я нормальная! Вот. Жалко, что я справку очереди не показала, уходя.

Поздний вечер. На балконе темно и холодно. Тучи расходятся, и на небе появляется серебристый месяц. Хочется подпрыгнуть, зацепить лапой, стянуть вниз и поиграть. Но висит высоко, да и об острые рожки можно уколоться. Дракот минуту смотрит на него, склонив голову, затем начинает вылизываться. В который раз пытается извернуться и достать ложбинку между крыльями, уж очень хочется там почесать, но самому никак не дотянуться. Вытягивается до хруста, мяукает и уходит с балкона, замерев на секунду в двери, чтоб обернуться и еще раз бросить на месяц короткий взгляд.

читать дальше

Эспрессо — это жизнь. Горчит, но бодрит. Первый глоток может показаться невкусным, но, допив чашку, всегда захочешь еще одну. А на еще одну чаще всего не хватает времени.

Капучино — это влюбленность. Сначала терпко, потом сладко и легко, а на поверку — все та же жизнь. Но моменты, когда сладко и терпко, — самые лучшие. Кстати, всегда можно просто съесть пенку и не пить, но это мало кому приходит в голову. Видимо, дело все-таки в сочетании.

Латте — это мечты, эспрессо, разбавленный молоком надежды, и пенка, помните, да? Та самая пенка, которая бывает в капучино. Но нет корицы, нет той терпкости, которая позволяет прочувствовать момент.
читать дальше

У бабы Зины жил кот-некромант. Я много раз наблюдала за тем, как он выкапывает в палисаднике мышиный трупик, пялится на него несколько минут в полной неподвижности, а потом издаёт короткий странный мяв. После чего мышь воскресала: вставала, отряхивалась и пыталась убежать. Но кот быстро ловил её и начинал с ней играть — отпускал, затем опять ловил и так до тех пор, пока замученная мышь не умирала. Тогда кот, убедившись, что несчастный грызун больше не подаёт признаков жизни, закапывал трупик на прежнем месте. А на следующий день выкапывал снова и всё повторялось с начала.

Утром первого сентября бабу Зину увезли в больницу с острой сердечной недостаточностью. А вечером того же дня дверь в её квартиру уже открывал некий неприятный молодой человек, представившийся обеспокоенным соседям Зининым племянником. Он сообщил им, что баба Зина скоропостижно скончалась от обширного инфаркта и вынес на помойку два больших мешка с её вещами, а также выгнал жалобно орущего кота. Кота я хотела взять к себе, но он убежал. А ещё через два часа, ближе к полуночи, кот вернулся вместе с бабой Зиной, жутко напугав «племянника» — который оказался всего лишь каким-то дальним её родственником. Он тут же уехал восвояси. А мы помогли бабе Зине принести вещи обратно и навести в квартире порядок. Баба Зина рассказала, что её, действительно, уже отвезли в морг, но там сердце заработало вновь, и она очнулась. Обнаружив рядом кота, она поняла, что дома творится неладное и сбежала из больницы, даже не оформив выписку. Ошарашенные врачи не стали её удерживать.

Я уходила из квартиры бабы Зины последней. Путь ко входной двери мне преградил кот, вопросительно на меня глядевший. Я тихо пообещала ему, что ничего никому не скажу, и почесала за ушком. Кот замурлыкал и пропустил меня к выходу. Очень люблю этого кота — ведь он был первым живым существом, которое я увидела после того, как два года назад меня сбил грузовик.

Автор: Екатерина Коныгина

1. Джейн Орвис. «Окно».
С тех пор, как Риту жестоко убили, Картер сидит у окна.
Никакого телевизора, чтения, переписки. Его жизнь — то, что видно через занавески.
Ему плевать, кто приносит еду, платит по счетам, он не покидает комнаты.
Его жизнь — пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак Риты.
Картер не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.
читать дальше

«Вы ошиблись номером», — ответил знакомый голос.

Влюбились. Привязались. Надоело. Расстались. Помучались. Забыли. (Егоров Павел)

Пассажиры, сейчас с вами говорит не капитан.

Я встретил родственную душу. А она — нет.

Продаю парашют: никогда не открывался, слегка запятнан.

Это наша золотая свадьба. Столик на одного.

Сегодня я снова представился своей матери.

Путешественник еще подавал сигналы. Земля — нет.

Незнакомцы. Друзья. Лучшие друзья. Любовники. Незнакомцы.

Я принес домой розы. Ключи не подошли.

Моя мама научила меня бриться.

На разбитом ветровом стекле было написано «Молодожены».

Наша спальня. Два голоса. Я стучусь.

Я спрыгнул. А затем передумал.

Мое отражение только что мне подмигнуло.

Извини, солдат, мы продаем ботинки парами.

Он кормит из бутылочки убийцу своей жены.

Воображал себя взрослым. Стал взрослым. Потерял воображение.

Хирург спасает пациента. Пациент благодарит бога.

1. У нас есть такое поверье...

Давным-давно, когда у нас с будущим мужем ещё не было общих машин, дома и планов на отпуск, он принёс мне цветы. Такой простенький букет не первой свежести, на заправке в спешке купил.

— А ты знаешь, — сказала я ему, расправляя помятые розы, — у нас, эзотериков, есть такое поверье, что чем дольше стоят подаренные цветы, тем крепче будут отношения.

Бедный поклонник приезжал каждый вечер, обнюхивал и обыскивал тот букет, который стоял героические три недели. После этого он постоянно таскал мне цветы с заправки, и все они цвели долго, роскошно и немного хвастливо.

Потом мы ездили в отпуск, я забеременела, родилась дочь, мы купили дом, переехали, и он мне открыл страшную тайну, что вот после тех самых стойких цветов он понял — вот это и есть знак судьбы, и ничего не будет мешать, ни возраст, ни дети, ни разные интересы, ни мой скверный характер, и всё у нас получится.

А я, в свою очередь, призналась в том, что каждый день меняла увядающие розы на свежие. Ходила на заправку и докупала.

У нас, эзотериков, есть такое поверье — во что веришь, то и работает.
дальше