Уложи меня в шёлковый снег, я мертва, господин. Ледяной сын жестокого племени взял мои дни. Дымно-сини, лазурно-прозрачны глаза их – сплошь, необорною силою севера дышит плоть. Помню предков твоих портреты по всей стене, их холодные лица, запавшие в душу мне, сквозь века пронесённый с фамильной горбинкой нос,- ваш наследный профиль, и солнечный цвет волос. Изломай мои руки на жертвенном ложе, сеньор, истерзай мои тёмно-вишнёвые губы в кровь, некрещёной невестой твоею лежу в снегу, обжигающий шёпот ловлю, да губами с губ. Оплетающих ног твоих сжигает меня пожар, говорю тебе: вместе нам в этом снегу лежать, замерзать в пуховой постели средь алых брызг, в ненавистных объятиях, в коих навек сплелись. Королевою алой своей не зови меня,- Право Первой Ночи – медленный нежный яд, что веками точит, как капля – скалу - наш род, юных жён забирая на откуп в чужой феод. Только горькая дань обернулась вдруг мне вином, потому что сеньор наш прекраснее всех лицом, всё печалятся здесь над первенцами в стыде, - я ж хочу себе сына, лицом, - как портреты те! Лебединые руки мои заломи назад, я твоя вода, твоя жажда, твоя гроза… Под вишнёвым шёлком истаяла нежно плоть… Дымно-сини, лазурно-прозрачны глаза их – сплошь. Пусть печалятся о чужекровных сынах мужья,- я смотрю в твой лик, немыслимый средь крестьян, мои нежные губы не знали ещё ничьих, я чиста, как снег, но и он дольше дня - не чист. Хладовейною силой дышало твоё лицо, уронила на снег я повенчанного кольцо, а рванул поясок, - и посыпались жемчуга, окатило холодом светлых жестоких глаз… «-Если розу твою возьмёт молодой феодал,- возвещала шептуха мне перед льдом зеркал,- и вернёшься даже в село к жениху - женой,- вся измаешься в чёрных сухотах и канешь в ночь. Не смотри ж ему в очи, Рагнета,- там смерть твоя, и венчальный лёд, и печальный мёд, и обрядный яд… Перестань красить губы кармином, бродить окрест, убери свои красные камни в резной ларец…» Ах, гадалка, гадалка, я вижу глаза его, не соврали тогда зеркала твои,- видит Бог!- ненавистные ласки, да обратились в рай… Только вот - наградил Господь или покарал? Пусть нелюбый хоть изойдётся, горшки круша,- он меня ль раздевал, снежно-алых одежд лишал? Целовал в жемчугах и кровавой парче подол? И его ль поцелуи то сладки, как майский дождь? Это что-то что неподвластно и мне самой,- колдовство породы, страсти слепой ярмо, выше правды, пьяней винограда, острей меча, громче голоса долга и крепче лешачьих чар… Я кладу заговорное слово на весь твой род, замыкаю печатью уст тебе жаркий рот, я – раба идеала, что сердце насквозь пророс, идолопоклонница светлых твоих волос… Это – магия крови чужой, это всё она, перед ней ты всегда безоружен, смирен и наг, притяжение белой кости и синих вен, властный зов чистотою пугающих кровных рек... Я мертва в твоих жарких руках, как в гробу - княжна, необорным правом сеньора - целуй меня… Рассыпается звёздами снежная гордость - в прах, два сливаются рода в один, и да будет так!
(Волшебный лён)