Ольга Филина беседует с академиком Аполлоном Давидсоном о политизации науки

Как выясняется, упражнения по поиску "исторической правды" по заказу власти вовсе не специфическая российская беда — таким недугом поражены многие. А мир при этом лишается общей истории: каждая страна политизирует ее по-своему. О масштабах и опасности явления "Огоньку" рассказал Аполлон Давидсон, академик РАН, профессор факультета истории НИУ ВШЭ, руководитель научной группы "Актуальные проблемы политизации истории в современном мире"

— Тот факт, что была создана группа, изучающая влияние политики на историю, говорит о том, что проблема очень остра. И что, действительно для всего мира?

— В течение последних 25-50 лет произошли масштабные изменения в расстановке сил на мировой арене, и сейчас результаты этих изменений становятся все более очевидны. Еще полвека назад существовала общая призма восприятия всякого события — евроцентричная. Колониальное прошлое Европы делало ее универсальным посредником для общения с другими культурами, и казалось, что взгляд Европы так или иначе перенимают все страны догоняющей модернизации. Однако сегодня евроцентризм стал только одним из возможных углов зрения. Появились афроцентризм, исламоцентризм, азиацентризмы и многие другие центризмы, быстрого роста которых никто предсказать не мог. Что, собственно, происходит? Поскольку стандарты жизни в большинстве регионов мира повышаются, население становится более образованным, у людей появляется больше возможностей осмыслить место своих народов в историческом ландшафте. То есть — когда проблема голода уже не стоит так остро — возрастает запрос на историю. Свою, национальную историю. Это вполне справедливо: каждый народ имеет право на поиск себя в веках. Но эти поиски небезобидны для других. История — поле споров и битв.

— Потому что возвеличивание своей истории требует принижать историю соседей?

— Это несомненно, но обратите еще внимание, что собой представляет прошлое всякой страны. Это всегда история войн и конфликтов, потому что так человечество жило тысячелетиями. Погружение в национальную историю — это, как правило, погружение в атмосферу бесконечной битвы за выживание путем победы над другими. Так учат и в школах. Пока "бремя белого человека" воспринималось как неоспоримое благо всеми теми, кто мог писать учебники истории и эту историю преподавать, проблемы не возникало: образы "героев" и "врагов" были заранее предсказуемы. Но сейчас почти не осталось стран, которые могли бы экспортировать свои представления о добре и зле всему миру или хотя бы значительной его части, зато появилось множество национальных исторических школ. И в последние два десятилетия эти школы породили столько изощренных научных концепций, что их согласование представляется невероятно сложной задачей. Единая история в том виде, в котором она была, перестала существовать, взамен усилились истории национальных восприятий разной степени достоверности.

— Какие концепции возникли в национальных исторических школах?

— Имя им легион, даже если вспоминать только самые интересные, потребуется несколько часов. Вот что произошло на Ближнем Востоке, в Северной Африке: многие смотрят на эти события исключительно с политической точки зрения — революции, свержение режимов... Но на самом деле речь идет о гораздо более глубинных процессах: идет война за национальное самосознание, переписывается история стран то гражданскими деятелями, то религиозными, то военными. Ирак и Сирия тоже стоят на этом историческом перепутье. И там тоже переписываются учебники в поисках самой "национальной" из всех историй. Даже такие не самые значимые на политической карте этносы, как например индейцы, становятся проводниками собственной точки зрения на мировые процессы. В пору моей юности индеец представлялся артефактом прошлого, а в последние годы мы имели Уго Чавеса — президента Венесуэлы, откровенно назвавшего себя индейцем — с правом на кровное родство с американским континентом. Считал, что индейцы, если углубляться в исторические аллюзии, имеют больше прав на Новый Свет, чем сенаторы на Капитолийском холме. Вот вам и национальные центризмы. А сейчас канадские индейцы требуют от английских и французских властей компенсации за потери от сделок с первыми колонизаторами. У всех, буквально у всех растет чувство собственного величия и параллельно с этим обиды на другие страны. В Африке похожие процессы особенно болезненны: все границы стран на этом континенте были нанесены произвольно, руками европейцев, соответственно построить какую-либо гражданскую идентичность сложно. Постоянно происходят срывы в национализм, появляется этническая неприязнь. Из своих поездок в Замбию, например, я вынес память о том, как почти каждый час диктор местного радио вещал: "Единая Замбия — единая нация, единая нация — единая Замбия". Разумеется, целью было объединение этносов, оказавшихся в пределах нового государства. Но это методичное повторение сопровождалось подчеркиванием уникального места Замбии в истории африканского континента.

— Центризмы сегодня бывают только национальными? Возможен ли центризм целого континента?

— Разумеется, возможен. Вся сложность в том, что центризмов бесчисленное множество — вы забыли назвать еще религиозный подход. Панафриканизм появился даже раньше, чем национальное сознание отдельных государств Черного континента. В Африке сейчас активно развивается концепция колыбели мировой цивилизации: во-первых, там впервые появились люди, во-вторых, там был Древний Египет. В Азии все большее ударение ставится на своей недооцененности — ведь "они знали о культуре все, задолго до того, как это стало модным". Европейцы на таком фоне выглядят плагиаторами. Кроме того, возникает понимание своего чисто количественного величия: мир на 85 процентов населения мира — это не "белые люди". Время их безоговорочного влияния кажется реликтом прошлого.

— Скажите, какова роль имперского и постимперского мышления в новой войне за историю?

— В каком-то смысле центризмы и имперское сознание сливаются воедино. Во всяком случае, центризм, как мы с вами говорили, способен преодолевать национальные рамки. Если говорить о российской ситуации, то, по-моему, все очевидно. Известный православный философ Георгий Федотов, анализируя разруху, наступившую после большевистского переворота и кровавой Гражданской войны, пояснял, что механизм возвеличивания советского режима на таком фоне — постоянные обвинения Западу, который, по легенде, плохой и желает нам зла. Потом была борьба с "низкопоклонством перед Западом", а уж в построении собственной мифической истории мы превзошли многих. Сегодня у нас, как легко заметить, слово "патриот" произносят с такой же риторической важностью, как когда-то произносили слово "партиец". Так что проблемы не изжиты. Более того, в бывших республиках СССР, выросших из советской школы, уже в 1990-е годы возникли диаметрально различные концепции истории. Это, пожалуй, один из самых примечательных примеров того, как страны, имевшие общую судьбу, по-разному ее интерпретируют. Где-то речь идет о "дружбе народов", где-то о "российском колониализме", а где-то о "советском оккупационном режиме". И эти оценки непросто примирить.

— Вероятно, процессы в странах СНГ похожи на те, что переживала распавшаяся Британская империя?

— В какой-то степени. Но я хотел бы обратить внимание на одну важную деталь — все-таки на обломках Британской империи образовалось Британское Содружество Наций, которое теперь скромно называется Содружеством. И в него по сей день входят более 50 стран — абсолютно добровольно и с осознанным нежеланием выходить. Внутри этой организации множество конфликтов, кого-то не устраивала военщина в Пакистане или, скажем, власть в Нигерии. Но членство в Содружестве имеет значительную символическую цену, поэтому все споры стараются сглаживать. У нас же с СНГ все вышло не так, во всяком случае, этот проект не удалось осуществить в задуманном масштабе. Почему — стоит задуматься. В некотором смысле Великобритания оказалась более готова к изменившимся реалиям. Еще в 1960-х годах я спрашивал английских коллег-историков, какими они видят ближайшие задачи своей науки. Те отвечали: любыми способами отказаться от британской гордыни. Это был осознанный поворот, попытка понять население бывших колоний, заговорить с ним на равных, стать выгодными партнерами. У нас в 1960-х, само собой, никто похожих целей не ставил и ставить не планировал, все говорили о "дружбе народов". Поэтому мы просто не успели — ни на уровне элит, ни на уровне массового сознания — перестроиться, чтобы с готовностью встретить новую волну центризмов. Для нас национальные чувства бывших союзных республик не всегда даже понятны.

— Раз можно вовремя сориентироваться, значит, и волна центризмов — не последняя точка мировой истории? Возможность взаимопонимания, пусть на новом уровне и с уступками, остается?

— Можно думать, как Хантингтон, и предрекать неизбежное столкновение цивилизаций: пик национальных, расовых и других видов эгоизмов мы еще не пережили. Но поскольку это столкновение в переводе на обычный язык означает крупномасштабные войны ядерных держав, то думать о таком откровенно не хочется. Когда-то Черчилль сказал: "Я, конечно, оптимист, потому что какой смысл быть кем-нибудь другим". Разделяю его точку зрения. Более того, в рамках нашего проекта мы стараемся найти те точки соприкосновения, которые есть у культур с разными центризмами. Известны ведь замечательные исторические примеры преодоления вражды: посмотрите, сколько лидеров мировых держав приехало на похороны Нельсона Манделы. Как-никак человек (конечно, не один, а с единомышленниками) предотвратил катастрофу на Юге Африки: Ку-клукс-клана, охотящегося за белыми, не появилось, представители коренного населения смогли если не простить, то хотя бы не мстить "белому человеку" за 300 лет угнетения. Это замечательное событие, о котором наши школьники, кстати, не так много знают. Наш президент Владимир Путин приходил в посольство Южно-Африканской Республики отдать дань умершему и написал: "Мужественный, мудрый человек Нельсон Мандела всегда последовательно боролся за свои убеждения, но при этом оставался великим гуманистом и миротворцем. Именно такой подход востребован в мире сегодня: поиск компромиссов — это лучшая основа для согласия и сотрудничества". Вот этот дух гуманизма — наша основная надежда, несмотря на то что последние события вселяют все больше опасений.

— Вы говорите в том числе и о событиях в бывших советских республиках? О политизации их истории?

— Да, конечно. Ведь рост национальных чувств в этих государствах чреват конфликтами, а мы далеко не всегда готовы это с пониманием принять. Институт всеобщей истории РАН, в котором я также работаю, проводит регулярные встречи с историками из Украины, Прибалтики, Германии. Мы хотим научиться согласовывать наши позиции, искать компромиссы, чтобы возник образ общего будущего. Эти встречи не могут дать немедленных широкомасштабных результатов, но они важны: если историки найдут способ договориться, со временем легче будет договориться и широкой общественности. Когда? Боюсь, что нескоро. Сможем мы это застать? Хотелось бы.

Пространство искажений

Детали

Российские ученые, занятые разработкой единого учебника истории, прошлым летом обнародовали три десятка спорных вопросов из нашего прошлого, каждый из которых требует особой проработки на уроках и повышенного внимания учителей. По сути, спорными оказались почти все узнаваемые события. "Огонек" вспомнил несколько неудобных исторических сюжетов

1. Существование древнерусской народности и восприятие наследия Древней Руси как общего фундамента истории России, Украины и Белоруссии.

2. Роль Ивана Грозного в российской истории.

3. Присоединение Украины к России (причины и последствия).

4. Фундаментальные особенности социального и политического строя России (крепостное право, самодержавие) в сравнении с государствами Западной Европы.

5. Оценка внутренней политики Александра I, Николая I, Александра II, Александра III.

6. Оценка уровня развития Российской империи в начале XX века.

7. Причины, последствия и оценка установления однопартийной диктатуры и единовластия И.В. Сталина.

8. Цена победы СССР в Великой Отечественной войне.

9. Оценка причин, характера и последствий экономических реформ начала 1990-х годов ("шоковая терапия").

10. Причины, последствия и оценка стабилизации экономики и политической системы России в 2000-е годы.

Источник: ИТАР-ТАСС

http://www.kommersant.ru/doc/2502628?isSearch=True