Причастившись,
сразу вышел на вольный воздух,
в храме негде было даже встать.
Хладной солью кружился снежок,
под ногами – ледяной пирог,
будто рыбный. Глаза, хребтины…
А, еще когда пели литургию оглашенных,
я выглянул в окно: шла стильная женщина
(«северная византийка» ей очень к лицу),
в красном вела под ручку девчонку лет двух с половиной
и спереди в ярко-алом «кенгурятнике»
несла младенца.
Перед Чашей
они втроем оказались
далеко впереди меня
(я клонился боком на костер из свечей).
Младенец, кажется, спал,
его причастили во сне,
а сестренка уперлась: «Я не хочу!
хочу – гуляяяять!»
И выбежала наружу.
Так вот, краем уха я видел,
как на улке красавица-мама
кому-то передала младеня,
а непокорную дочку, схватив за руку,
подняла на воздух и поволокла
(та не сдавалась) – тогда, присев на лед
чуть ли не передо мной (я полз, словно краб),
взбесившаяся София (другого слова не подберу)
проорала на ухо своей драгоценной:
«Больше никогда не пойдёоооошь в церковь!»
Потом, через миг, поняв, какую жуткую ерес
она только что сморозила, она завопила дочке в лицо:
«Будешь причащацца? Будееешь?»
И поволокла ее в храм.
А что было дальше, не знаю.
Дикий ветер и зима вместо весны.
А девочку звали не просто так – Магдалина.