Какое же это благо — русские музыканты (я подчёркиваю — именно русские музыканты; английского языка не знаю, и хвала Создателю), русские музыканты 70-80-х остаются в строю. Благо! Благо, поскольку можно включить телик (на нужном канале и в нужное время, разумеется) или запись на ПК без опасения, что глупость, пошлость, безвкусица, серость в очередной бессчётный раз прорежет ухо — «Боже, какой мужчина! Я хочу от тебя сына...» Какого? Верно, комментарии излишни. Вот я и говорю: СПАСИБО, СЛАВА, ЧТО ТЫ ЕСТЬ!

*

Об эмоциональной скупости Вячеслава Бутусова в журналистских кругах ходят легенды. «Бутусов на все вопросы отвечает односложно...»

Односложно?..

*

— Сейчас принято считать, что желания «поговорить за жизнь» становится в людях всё меньше и меньше…

— Да, и это происходит не просто так. Потребность общаться исчезает.

— А почему?

— В мире, где мы живем, вообще многое выхолащивается. Как сказал мне один священник, мы становимся всё более и более сенсорными. Человек сегодня истощается — то есть начинает чувствовать одними основами. Вот есть, допустим, здание. Его можно воспринимать как таковое, во всей полноте, а можно посмотреть на него с архитектурной точки зрения: убрать весь заполнитель — окна, витражи — и останется просто арматурная сетка. И здание можно видеть насквозь. Так и от человека сегодня остаётся только конструкция... Я об этом много думал. Знаете, каждый совершает сам для себя маленькие открытия, а когда они вдруг подтверждаются с внешней стороны, это воспринимается как чудо. Так вот, какое-то время назад в Перми проходил мастер-класс профессора Сергея Капицы. В конце лекции он написал довольно короткую для современной математики формулу, в которой обозначил, с какой степенью прогрессивности наш мир... мельчает. Сухая математика. В эту же прогрессию вписывается и расщепление потребности общаться.

— Вы пессимист?

— Пессимизм в чистом виде — нечто фантастическое. В каждом из нас живёт и пессимист, и оптимист, а в итоге мы все реалисты. Чтобы быть совсем пессимистом, нужно беспробудно пить месяца два. В тебе будут преобладать плесень, кислота, и эта проекция к худшему станет доминирующей. А то, о чём мы сейчас говорим, — не проявление пессимизма. Процесс истощения человека — неизбежен. Это одна из тех вещей, к которым просто нужно быть морально готовым. Другая такая вещь — смерть. Не нужно рыдать всю жизнь и рвать на себе волосы оттого, что все мы умрём. Можно нормально к этому относиться — и уже при жизни смотреть за эту черту, обращать внимание на то, что нас ждет после смерти.

— Допустим, верующему это понять проще: центральный момент любой религии — жизнь души после смерти. Но как Вы объясните неверующему, что значит «смотреть за черту»?

— Неверующему я ничем помочь не смогу. Я недавно смотрел по телевизору интервью Славы Полунина, которое он давал в Нью-Йорке. Концерты там прошли на ура, публика рвала его на части, и было видно, что он находился едва ли не в экзальтации от всего происходящего. В конце интервью он сказал: «Я счастливый человек. И могу любого научить быть счастливым». Так вот, я не могу научить неверующего быть верующим.

— Тридцать лет назад Вы варились в котле рока — а сейчас, лично я, как слушатель, воспринимаю некоторые тексты песен «Nautilus Pompilius» как христианские. Например, «Я хочу быть с тобой» — это обращение человека к Богу...

— Я и сам в какой-то момент начал некоторые песни воспринимать как проекцию отношения человека и Бога. Ту же «Я хочу быть с тобой». Другое дело, что это произошло спустя двадцать лет после того, как песня была написана. Я и считаю такую «выдержку» существенной. Мне — человеку, который эту песню сочинял и испытывал тот самый восторг в момент сочинения — потребовалось двадцать лет, чтобы до этого дорасти. На волне восторга я, конечно, на каком-то интуитивном уровне ощущал, что песня — о чём-то высшем. Видимо, давали о себе знать те самые безусловные основы, заложенные в человека. Но было бы немыслимым в тот момент осознать это головой и «присвоить» себе роль мыслителя. К тому же смутные ощущения возникали только наедине с самим собой. Стоило выйти в социум — в нашу свердловскую реальность — и всё исчезало. И уж конечно, на уровне разума я вообще о таких вещах, как отношения человека и Бога, не задумывался. И потом, было несколько этапов, через которые песня «Я хочу быть с тобой» в моём восприятии прошла. Был период, когда я её ненавидел. Мне подумалось, тривиальная история — и поэтому песню подхватили все свердловские рестораны. А это мне казалось унизительным. Потом я этой ситуацией переболел и стал воспринимать песню как дань уважения к человеку, к которому испытываю любовь, — единственному, самому близкому человеку. И только после я понял, что песня вполне может звучать как обращение к Богу. Но ведь до этого, повторюсь, надо было дорасти... Сознание должно окрепнуть, чтобы делать такие заявления. Потому что страшно. Это же колоссальная ответственность. Это нужно подлинно прочувствовать, иначе у окружающих будет такое же ощущение, как было у меня, когда песню пели под гитару во всех дворах — ощущение человеческой фальши. Хорошо, что двадцать лет прошло: такое заявление, как обращение к Богу, нужно выстрадать.