Не могу не привести очередную цитату из нежно любимой книги "Посмотри в глаза чудовищ". Повествование, заметим, ведется от лица недоубитого Николая Гумилева.
........................
Дракон, кажется, принял решение. Он отошел, коротко разбежался и боднул дерево костяным бугристым лбом.

– Степаныч, – сказал Коломиец, – ты легче. Ты лезь наверх. Я его попробую гранатой.

– Не суетись. Осколками все равно посечет. Не повалит он дерево.

Дракон считал иначе.

Гудение усилилось.

– Не самолет это, – совсем упавшим голосом сказал Коломиец. – У них тут гнездо.

Я посмотрел. Над самой головой Коломийца висело что-то вроде серой бумажной дыни. И огромный полосатый шершень лениво выбирался наружу – посмотреть, кто это там внизу охальничает?..

Барон Мюнхгаузен, очутившийся между львом и крокодилом, имел больше шансов выкрутиться.

Шершень, не обратив на нас ни малейшего внимания, скользнул вниз и описал несколько кругов над головой дракона. Тварь как бы нехотя клацнула зубамии в воздухе. Из гнезда на смену погибшему полез друг.

– Ты! – рявкнул Коломиец. – Пидор ползучий! Маму твою лошадь пополам! Енот гальюнный! Жираф в жопу изысканный! – (я сам чуть не полетел с ветки) – Не буди во мне зверя, понял? Пещера! Козел гофрированный!..

Дракон задрал голову и приоткрыл в изумлении рот. Наверное, он хотел ответить, но не находил слов. И шершни не вылетали, но гудели очень громко: очевидно, устроили кучу-малу у выхода.

– Мудило юрское!!! – страшным голосом Тарзана взвыл Коломиец (джунгли стихли), подпрыгнул, сорвал гнездо и двумя руками – в полете – словно баскетболист, загоняющий на последней секунде победный мяч в кольцо соперника – отправил этот маленький бумажный ад в отверстую нежно-розовую пасть, – грянулся грудью о сук, с хаканьем отлетел в сторону, перевернулся и угодил на самый хребет чудовища…

Раздался еще более жуткий вопль. Дракон закружился волчком, норовя укусить себя за живот. Я сам не помню, как оказался на земле и как успел выхватить обмякшего старлея из-под ног взбесившейся твари.

Еще минуту длился раздирающий душу рев – и внезапно стих. Я выглянул из-за дерева. Хвост мелькнул последний раз в стенном проломе храма и пропал.

Коломиец сел. Глаза его были закрыты.

– Реликт зачморенный, – слабым голосом продолжал он. – Сам напросился…

– Дай-ка я тебе ребра посчитаю, – предложил я.

– А хули им сделается, – сказал он – и оказался прав.