11.IХ.2039. Дождь, запрограммированный на самый полдень, не
удался. А уж радуга -- просто неслыханно -- квадратная!
Настроение хуже некуда. Я опять одержим прежней навязчивой идеей.
Засыпая, все думаю: не галлюцинация ли это? Почему-то хочется
заказать сниво о седлании крыс. Седла, подпруги, мягкая шерсть
постоянно перед глазами. Тоска по утраченным навсегда временам
хаоса в эпоху безмятежной гармонии? Неисповедима душа
человеческая! Фирма, где работает Симингтон, называется
"Прокрустикс инкорпорейтед". Сегодня у него в кабинете листал
иллюстрированный каталог. Какие-то механические пилы или станки.
А я представлял его скорее архитектором, чем инженером. По
ревизору интереснейшая передача; похоже, назревает конфликт между
ревизией и псивизией. Псивизия -- это "программы почтой",
доставляемые на дом в таблетках. Себестоимость намного ниже. На
образовательном канале -- лекция по военной истории профессора
Эллисона. Начало психимической эры было тревожным. Появилось
настоящее сверхоружие в виде аэрозоля -- криптобеллин, тот, кто
его вдыхал, сам бежал за веревкой и вязал себя по рукам и ногам.
Однако при испытаниях оказалось, что любое противоядие тут
бесполезно, фильтры тоже не помогают, так что вязали себя все
поголовно, и пользы от этого не было никому. После тактических
учений 2004 года и "красные", и "синие" валялись на поле боя
вповалку -- все до единого в путах. Я не сводил с лектора глаз,
ожидая сенсационных сведений о разоружении; но об этом -- ни
слова. Сегодня пошел наконец к психодиетику. Тот посоветовал
изменить рацион и прописал небылин с пиеталом. Чтобы я забыл о
прежней жизни? Вышел на улицу и выкинул все препараты. Можно еще
купить духостат, его теперь вовсю рекламируют, но что-то мешает
мне; никак не могу решиться. Через открытое окно -- модный,
глупейший шлягер: "Мы безродные ребята, разбитные автоматы".
Никакого дезакустина! Вата в ушах ничуть не хуже, если хорошенько
скатать.

13.IХ.2039. Познакомился с Барроузом, зятем Симингтона. Он
производит говорящую упаковку. Странные заботы современного
бизнесмена: упаковке разрешено завлекать клиентов, громко
расхваливая товар, но, скажем, тянуть покупателя за рукав нельзя.
Другой зять Симингтона владеет фабрикой дверья, то есть дверей,
открывающихся на свист хозяина. Рекламные картинки в газетах
оживают, если на них посмотреть.
В "Геральд" одну полосу неизменно занимает "Прокрустикс
инк.". Я обратил на это внимание, когда познакомился с
Симингтоном. Реклама на всю страницу, причем сначала появляется
огромная надпись "ПРОКРУСТИКС", потом -- отдельные слоги и слова:
"НУ?.. НУ!!! Смелей же! ЭХ! ЭЙ! УХ! ЫХ! О-о-о, именно ТАК.
А-А-А-аааа..." И все. Что-то не похоже на сельхозтехнику. К
Симингтону пришел сегодня монах, отец Матриций из ордена
безлюдистов, -- забрать какой-то заказ. Интересная беседа с ним в
кабинете. Отец Матриций рассказывал, в чем заключается
миссионерская деятельность его ордена. Безлюдисты проповедуют
Евангелие компьютерам. Безлюдный разум существует уже столетие, а
Ватикан все еще отказывает ему в равенстве перед Богом. Папская
курия словно воды в рот набрала, хотя сама услугами компьютеров
пользуется. Оказывается, энцик -- это автоматически
запрограммированная энциклика! Никого не заботят душевные муки
компьютеров, терзающие их вопросы, смысл их бытия. В самом деле:
быть компьютером или не быть? Безлюдисты добиваются догмата о
косвенном Сотворении. Один из них, отец Шасси, автопереводчик,
перелагает Писание на современный язык. Пастырь, паства, агнец,
овечки Христовы -- эти слова теперь никому не понятны. Главный
распределитель, следящая система, профилактическое помазание,
максимальная погрешность -- вот что действует на воображение!
Глубокие, вдохновенные глаза отца Матриция, его холодное,
стальное рукопожатие. Выходит, это и есть новая теология? С каким
презрением отзывался он о теологах-ортодоксах, именуя их
граммофонами Сатаны! Потом Симингтон робко предложил мне
позировать для его нового проекта. Значит, он все-таки не
инженер-механик! Я согласился. Сеанс продолжался около часа.

15.IХ.2039. Сегодня позировал Симингтону. Измеряя пропорции
моего лица карандашом, он левой, свободной, рукой что-то положил
себе в рот -- украдкой, но я-то заметил. Он застыл, всматриваясь
в меня и бледнея; на висках у него выступили прожилки. Я
испугался, но это длилось мгновение; он тут же извинился -- как
всегда, вежливый, спокойный и улыбающийся. Однако выражение его
глаз в ту минуту забыть невозможно. Мне как-то не по себе. Эйлин
все еще у тетки; по ревидению -- дискуссия о необходимости
реанимализации природы. Диких зверей давным-давно нет, но ведь
можно воссоздать их путем биосинтеза. С другой стороны -- стоит
ли рабски копировать то, что когда-то бездумно состряпала
эволюция? Интересное выступление сторонника фантастической
зоологии: нужно, мол, заселить заповедники не каким-нибудь
заурядным плагиатом, а плодами оригинального творчества. Из
проектных образцов особенно удачными мне показались грабасты и
леммипарды, а также огромный муравец, поросший густой муравой.
Основная задача, стоящая перед зоодизайнерами, -- гармоничное
сочетание новых животных со специально подобранной природной
средой. Крайне любопытными обещают быть люминодрамонты -- гибрид
светляка, дракона о семи головах и мамонта. Не спорю -- все это
оригинально, может быть, и красиво, но мне как-то ближе старые,
простые животные. Я сознаю неизбежность прогресса и ценю
лактофоры, которыми опрыскивают луговую траву для получения
творога; устранение с пастбищ коров -- мера, пожалуй, вполне
разумная, а все же луга без этих флегматичных, интровертно
пережевывающих существ как-то пусты и печальны.

16.IХ.2039. Странная заметка в утренней "Геральд" -- о
проекте закона, по которому старение объявляется наказуемым.
Спросил Симингтона, как это понимать; тот лишь усмехнулся. Выходя
из дома, во внутреннем дворике заметил соседа. Он стоял,
прислонившись к пальме, закрыв глаза, а на его лице, на обеих
щеках, проступали красные пятна, образовавшие четкий контур
ладоней. Он потряс головой, протер глаза, чихнул, высморкался и
начал опять поливать цветочки. Как мало я все-таки знаю! Пришла
осязаемая открытка от Эйлин. Ну, не чудесно ли это -- современная
техника у любви на посылках! Мы, наверно, поженимся. У
Симингтонов -- только что прибывший из Африки левак (ловец
синтетических львов). Рассказывал о неграх, побелевших при помощи
альбинолина. Но стоит ли решать наболевшие социальные и расовые
проблемы химически? Не слишком ли это просто? Получил рекламную
бандероль -- внушилки, которые сами не воздействуют на организм,
а лишь убеждают принимать другие психимикаты. Значит, есть
все-таки люди, не желающие их глотать? Этот вывод меня ободрил.

29.IХ.2039. Все еще не могу опомниться после беседы с
Симингтоном. Вот уж поговорили начистоту! Может, из-за принятой
нами повышенной дозы симпатина пополам с амиколом? Он буквально
сиял: проект был готов.
-- Тихий, -- сказал он мне, -- вам известно, что мы живем в
эпоху фармакократии. Осуществилась мечта Бентама о максимуме
счастья для максимума людей, -- но это лишь одна сторона медали.
Вспомните-ка французского мыслителя: "Недостаточно, чтобы мы были
счастливы, -- нужно еще, чтобы несчастны были другие!"
-- Пасквильный афоризм! -- возмутился я.
-- Нет. Это правда. Знаете, что производит "Прокрустикс
инк."? Наш товар -- это зло.
-- Вы шутите...
-- Нисколько. Мы реализовали противоречие. Каждый теперь
может делать ближнему пакости -- без всякого для него вреда. Мы
освоили зло, как вакцинологи освоили вирусы. Ведь чем, позвольте
спросить, была до сих пор культура? Человек убеждал человека быть
добрым. Только добрым. А куда прикажете распихать остальное?
История распихивала так и сяк, где внушением, где принуждением,
но в конце концов всегда что-то не помещалось, выпирало, вылезало
наружу.
-- Но разум нам говорит, что надо быть добрыми, -- не
сдавался я. -- Это же всем известно! Впрочем, теперь, я вижу, все
вместе, достойно, успешно, сердечно, весело, в гармонии, искренне
и заботливо...
-- И как раз потому-то, -- прервал он меня, -- тем сильней
искушение врезать -- наотмашь, со смаком, вдоль, поперек, для
равновесия, успокоения, ради здоровья!
-- Как, как, повторите?
-- Ну, будьте же наконец искренни. Бросьте заниматься
самообманом. Это теперь ни к чему. Мы свободны -- благодаря
сонтезированию и злодеину. Каждому столько зла, сколько душа
пожелает. Побольше несчастий, побольше позора -- для других,
разумеется. Неравенство, рабство, ссоры, раздоры, барышень -- под
седло! Когда мы выбросили на рынок первые образцы, их расхватали
в момент; помню -- люди рвались в музеи, в картинные галереи,
каждому хотелось вломиться в мастерскую Микеланджело с дубиной в
руках, поразбивать скульптуры, продырявить полотна, а при случае
накостылять и самому маэстро, если осмелится встать на пути...
Вам это странно?
-- Странно? Мягко сказано! -- взорвался я.
-- А все потому, что вы еще раб предрассудков. Но теперь уже
можно, неужели вам невдомек? Да разве при виде Жанны д'Арк вы не
чувствуете, что эту одухотворенную прелесть, эту ангельскую
чистоту, эту грацию неземную непременно надо взнуздать? Седло,
подпруга, уздечка -- и вскачь! Шестерней, в упряжке,
барышни-милашки -- с бубенцами с высоким плюмажем. Резво девушки
бегут, снег сверкает, свищет кнут...
-- Да вы что! -- кричал я срывающимся от ужаса голосом. --
Взнуздать? Запрячь? Оседлать?!
-- Ну конечно. Для здоровья, для гигиены, да и для полноты
ощущений. Вам достаточно указать объект, заполнить нашу анкету,
перечислить претензии и антипатии -- впрочем, это необязательно,
в общем-то, зло хочется делать без всякого повода, то есть
поводом служит чужое благородство, красота, -- достаточно
перечислить все это, и вы получаете наш каталог. Заказы мы
выполняем в течение суток. Полный комплект высылается почтой.
Принимать с водой, лучше всего до еды, но можно и после.
Так вот что означали анонсы "Прокрустикс" в "Геральд" и в
"Вашингтон пост"! Но -- лихорадочно и тревожно размышлял я --
почему он именно так? Откуда эти слова об упряжи, эти
кавалерийские ассоциации, почему же непременно в седло? Боже
праведный, неужели и туг где-то рядом проходит канал -- мой
будильник, мой пробный камень, моя гарантия возвращения к яви? Но
инженер-проектировщик (проектировщик чего?!) не заметил моего
смятения или неверно истолковал его.
-- Своим освобождением мы обязаны химии, -- продолжал он. --
Ведь все существующее -- не более чем изменение натяжения
водородных ионов на поверхности клеток мозга. Вы меня видите, --
но это, собственно, лишь изменение натриево-калиевого равновесия
на мембранах ваших нейронов. А значит, достаточно послать туда, в
самую глубину мозга, щепотку специально подобранных молекул -- и
любая фантазия покажется явью. Да вы, впрочем, сами знаете, --
добавил он тише и достал из письменного стола горсть пилюль,
разноцветных, как драже для детей. -- Вот зло нашего
производства, исцеляющее душевные раны. Вот химия, которая взяла
на себя грехи мира.
Дрожащими пальцами я выскреб из нагрудного кармана таблетку
трынтравинила, не запивая проглотил ее и заметил:
-- Я попросил бы вас держаться ближе к делу.
Он приподнял брови, молча кивнул, выдвинул ящик стола и
что-то взял из него.
-- Как вам будет угодно. Я говорил о модели "Т" новой
технологии, о ее примитивном начале. Такой, знаете ли, сон о
дубине. Публика на ура подхватила флагелляцию, дефенестрацию
[Выбрасывание из окна.], это было felicitas per extractionem
pedum [Счастье путем вырывания ног (лат.).]. Но фантазия столь
убогая быстро себя исчерпала. Чего вы хотите -- выдумки не
хватало, не было образцов! Ведь в истории только добро
практиковали открыто, а зло -- под маской добра, под благовидным
предлогом, грабя, громя и насилуя во имя высших идеалов. Ну, а
приватное зло даже и таких путеводных звезд не имело. Все-то оно
по углам таилось, грубое, топорное, примитивное. Это видно по
реакции публики; в заказах без конца повторяется одно и то же:
налететь, задавить и скрыться. Такой уж выработался навык. А ведь
людям мало просто творить зло -- им подавай еще сознание своей
правоты. Потому что, видите ли, не очень удобно, если ближний, на
минуту опомнившись (а это всегда может случиться), начинает
голосить "за что?!" или "как не стыдно?!". Неприятно, когда крыть
нечем. Дубина -- недостаточный контраргумент, это чувствует
каждый. Задача в том, чтобы неуместные эти претензии презрительно
отклонить -- с единственно верных позиций. Каждый не прочь
попакостничать, но так, чтобы этого не стыдиться. Лучше всего --
под видом мести, но чем виновата перед тобою Жанна д'Арк? Тем,
что она лучше, выше тебя? Тогда, значит, ты хуже, хотя и с
дубиной. Но такого никто себе не желает! Каждому хочется
совершать зло, побыть хоть немного мерзавцем и извергом,
оставаясь, однако ж, великодушным и благородным -- прямо-таки
бесподобным. Вот чего требуют все. Все и всегда. Чем хуже ты, тем
бесподобнее. Это почти невозможно и потому-то заманчиво. Мало
клиенту навытворять невесть что со вдовами и сиротами -- он
желает проделать все это в ореоле незапятнанной добродетели.
Преступников никто и пальцем не хочет тронуть, хотя где, как не
тут, можно действовать с чистой совестью, во имя закона, -- но
это банально и скучно, и без того по ним плачет виселица. Подавай
клиенту ангельскую невинность, беспримерную святость, но так
обработанную, чтобы мог он разгуляться вовсю, в убеждении, что не
только может, но прямо-таки должен. Теперь вам понятно, какое это
искусство -- примирять подобные противоречия? Речь, в конце
концов, всегда идет о духе, а не о теле. Тело -- всего лишь
средство. Конечно, подобные тонкости чужды многим нашим клиентам.
Для них у нас есть отделение доктора Гопкинса -- биологии мирской
и сакральной. Ну, знаете, -- Долина Иосафата, из которой всех,
кроме клиента, черти уносят, а на исходе Судного дня Господь Бог
самолично объявляет его святым, и даже с подобострастием.
Некоторые (но это снобизм кретинов) домогаются, чтобы под конец
Господь предложил им поменяться с ним местами. Это, знаете ли,
ребячество. Американцы к нему особенно склонны. Разные там
вырваторы, бияльни, -- он с отвращением помахал толстым
каталогом, -- что за убожество! Ближние -- это вам не бубен
какой-нибудь, это инструмент деликатный!
-- Погодите, -- сказал я, проглотив очередную таблетку
трынтравинила, -- так что же вы, собственно, проектируете?
Он горделиво усмехнулся:
-- Безбит-композиции.
-- А биты -- единицы информации?
-- Нет, господин Тихий. Единицы битья. В своих композициях я
принципиально ими не пользуюсь. Мои проекты измеряются в бедах.
Один бед -- это количество горя, которое ощущает pater familias
[Отец семейства (лат.).], когда семью из шести душ приканчивают у
него на глазах. По этой шкале Всевышний огорошил Иова трехбедкой,
а Содом и Гоморра были Господними сорокабедами. Но довольно цифр.
Ведь я, по сути, художник и творю на совершенно девственной
почве. Теорию добра развивали толпы мыслителей, теории зла почти
никто не касался -- из ложного стыда, а в результате ее прибрали
к рукам недоумки и неучи. Мнение, будто можно злодействовать
искусно, изобретательно, тонко и хитроумно без тренировки,
навыков, вдохновения, без глубоких познаний, -- в корне ошибочно.
Тут мало инквизитуры, тиранистики, обеих биелогий; все это лишь
введение в проблему как таковую. Впрочем, универсальных рецептов
нет -- suum malum cuique! [Каждому свое зло! (лат.).]
-- И много у вас клиентов?
-- Все без исключения -- наши клиенты. Начинается это с
детства. Ребятишкам дают отцебийственные леденцы для разрядки
враждебных эмоций. Отец, как вы знаете, -- источник запретов и
норм. Даем детям фрейдилки, и эдипова комплекса как не бывало!
Я вышел от него, израсходовав трынтравинил до последней
таблетки. Вот оно, значит, что. Ну и общество! Не оттого ли они
так задыхаются? Я окружен чудовищами.

30.IХ.2039. Не знаю, как вести себя с Симингтоном, но наши
отношения прежними оставаться не могут. Эйлин мне посоветовала:
-- А ты закажи себе его упадлинку! Я тебе подарю, хочешь?
Другими словами, она предлагала заказать в "Прокрустикс"
сцену моего триумфа над Симингтоном, где он валялся бы у меня в
ногах и признавался, что сам он, его фирма и его ремесло --
омерзительны. Но я не могу прибегнуть к методу Симингтона, чтобы
на Симингтоне отыграться! Эйлин этого не понять. Что-то
разладилось между нами. От тетки она вернулась, став плотнее и
ниже ростом, только шея заметно вытянулась. Бог с ним, с телом,
душа гораздо важнее, как говорил этот монстр. Как мало я понимал
в мире, в котором обречен жить! Теперь я вижу многое, чего раньше
не замечал. Я уже понимаю, что делал в патио мой сосед, так
называемый стигматик; я знаю: если на светском приеме мой
собеседник, извинившись, тактично удаляется в угол и нюхает там
свое зелье, не отрывая от меня взгляда, то мой безукоризненно
точный образ погружается в пекло его разъяренной фантазии! И так
поступают особы из высших химиократических сфер! А я этих
гадостей не замечал, ослепленный изысканной вежливостью!
Подкрепившись ложкой геркуледина на сахаре, я поломал все
бонбоньерки, вдребезги разбил ампулы, пузырьки, флаконы,
пилюльницы, которые надарила мне Эйлин. Теперь я готов на все.
Временами меня охватывает такая ярость, что я прямо жажду визита
какогонибудь интерферента -- вот на нем бы я отыгрался! Рассудок
подсказывает, что я мог бы и сам все устроить, а не ждать с
дубиной в руках -- купить, например, надуванца. Но если уж
покупать манекен, то почему бы не дамекен? Если же дамекен --
почему бы не человенца? А если, сто чертей побери, человенца --
почему бы не заказать у Гопкинса, в филиале "Прокрустикс инк.",
подходящую кару, не наслать какой-нибудь дождь из серы, смолы и
огня на этот чудовищный мир? В том-то и закавыка, что не могу. Я
все должен сам, все сам -- сам! Ужасно.

1.Х.2039. Сегодня дело дошло до разрыва. Она показала мне
две пилюли, белую и черную, -- чтобы я посоветовал, какую ей
принять. Значит, даже такой, сугубо интимный вопрос она не могла
решить естественным образом, без психимикатов! Я вспылил,
началась ссора, а Эйлин еще подлила масла в огонь, приняв
скандалол. Она заявила, будто я, идя на свидание, наглотался
оскорбиновой кислоты (так она и сказала). То были тягостные
минуты, но я остался верен себе. Отныне буду есть только дома и
лишь то, что сам приготовлю. Никаких снов, никакого парадизина,
долой аллилулоидное желе. Гедонизаторы я разбил -- все до
единого. Ни протестол, ни возразин мне не нужен. В окно
заглядывает большая птица с печальным взглядом, очень странная --
на колесиках. Компьютер говорит, педеролла.

2.Х.2039. Почти не выхожу из дому. Поглощаю труды по истории
и математике. Иногда включаю ревизор. Но и тогда мое естество
бунтует против всего окружающего. Вчера, например, решил
покрутить регулятор солидности, то есть собственного веса
изображения, чтобы сделать его поплотнее и поувесистее. Стол
диктора треснул под тяжестью текста вечерних известий, а сам он
провалился сквозь пол студии. Разумеется, эти эффекты наблюдались
у меня одного, последствий никаких не имели и лишь
свидетельствовали о состоянии моих нервов. К тому же раздражает
меня в ревидении юморок, шуточки, нынешние комедийные трюки. "Нет
спасенья без пилюль, говорил святой Илюль". Какая пошлость! Одни
названия передач чего стоят... Например, "С надуванкой на
эротоцикле" -- криминальная драма, которая начинается с того, что
в темном бистро сидит компания роботрясов. Я выключил -- был уже
сыт по горло. Но что с того, если у соседей гремел по другому
каналу новейший шлягер (но где же мой канал? где?!): "В ридикюлях
у фемин распустин и нимфомин". Неужели и в XXI веке нельзя
изолировать живальню как следует?! Сегодня мне опять захотелось
покрутить солидатор ревизора; в конце концов я сломал его. Нужно
взять себя в руки и что-то решить. Но что? Все меня раздражает,
малейший пустяк, даже почта -- предложение того бюро на углу
выставить свою кандидатуру на Нобелевскую премию, обещают
устроить в первую очередь, как гостю из тяжелого прошлого.
Ей-богу, я лопну от злости! Кроме шуток! Подозрительная листовка
с рекламой "тайных пилюль, которых нет в обычной продаже".
Страшно подумать, для чего они предназначены. Листовка с советом
избегать спекулянтов -- торговцев запрещенным снивом. И тут же --
призыв не смотреть стихийные, неуправляемые сны; это, мол,
разбазаривание нервной энергии. Какая забота о гражданах! Заказал
себе сниво из Столетней войны: проснулся -- все тело в сняках.

3.X.2039. По-прежнему веду одинокую жизнь. Сегодня,
просматривая ежеквартальник "Родная бустория" (я только что на
него подписался), с изумлением наткнулся на имя профессора
Троттельрайнера. Опять пробудились мои наихудшие опасения. А
вдруг все, что я вижу и чувствую, -- непрерывная цепь фантомов и
миражей? В принципе это возможно. Разве "Психоматикс" не
расхваливает слоистые пилюли (стратилки), вызывающие многослойные
видения? Кого-то, к примеру, увлек сюжет "Наполеон под Маренго";
сражение выиграно, но к яви жаль возвращаться, и здесь же, на
поле битвы, маршал Ней или кто там еще из старой гвардии
преподносит ему на серебряном блюде другую пилюлю -- иллюзорную,
конечно, но это не важно, -- главное, она открывает ворота в
очередную галлюцинацию ad libitum. [На выбор (лат.).] Гордиевы
узлы я привык разрубать сам; поэтому, проглотив телефонную книгу,
чтоб узнать номер, я позвонил Троттельрайнеру. Это он! Встретимся
за ужином.

З.Х.2039. Три часа ночи. Пишу смертельно усталый, с
поседевшей душой. Профессор опаздывал, пришлось его ждать. В
ресторан он пришел пешком. Я узнал его издали, хотя теперь он
гораздо моложе, чем в прошлом веке, и к тому же не носит ни
зонта, ни очков. Увидев меня, он, похоже, растрогался.
-- Вы, я вижу, не на машине? -- спросил я. -- Что, автобрык?
(Самовзбрыкивание автомобиля, это случается.)
-- Нет, -- ответил профессор. -- Я уж лучше per pedes
apostolorum... ["Апостольскими стопами", то есть пешком (лат.).]
-- Но как-то странно усмехнулся при этом.
Когда кельпьютеры отошли, я стал расспрашивать, чем он
занимается, -- и сразу проговорился о своих подозрениях насчет
галлюцинаций.
-- Да что вы, Тихий, ей-богу! Какие галлюцинации? --
возмутился профессор. -- Так и я мог бы подозревать, что вы мне
мерещитесь. Вас заморозили? Меня тоже. Вас разморозили? И меня
разморозили. Меня еще, правда, омолодили, ну, реювенил,
десенилизин, вам это ни к чему, а я, если бы не основательное
омоложение, не мог бы работать бусториком.
-- Футурологом?
-- Теперь это слово означает нечто иное. Футуролог готовит
будильники, то есть прогнозы, а я занимаюсь теорией. Дело
совершенно новое, в нашу с вами эпоху неизвестное. Что-то вроде
языкового предсказания будущего -- лингвистическая прогностика!
-- Не слышал. И в чем же она состоит?
Я спрашивал больше из вежливости, но он этого не заметил.
Кельпьютеры принесли нам заказ. К супу подали шабли урожая 1997
года. Хорошая марка, я ее потому и выбрал, что очень люблю.
-- Лингвистическая футурология изучает грядущее, исходя из
трансформационных возможностей языка, -- объяснил Троттельрайнер.
-- Не понимаю.
-- Человек в состоянии овладеть только тем, что может
понять, а понять он может только то, что выражено словами. Не
выраженное словами ему недоступно. Исследуя этапы будущей
эволюции языка, мы узнаем, какие открытия, перевороты, изменения
нравов язык сможет когда-нибудь отразить.
-- Очень странно. А на практике как это выглядит?
-- Исследования ведутся при помощи самых больших
компьютеров: человек не может перепробовать все варианты. Дело,
главным образом, в вариативности языка --
синтагматически-парадигматической, но квантованной...
-- Профессор!
-- Извините. Шабли, скажу я вам, превосходное. Легче всего
это понять на примерах. Дайте, пожалуйста, какое-нибудь слово.
-- Я.
-- Как? "Я"? Гм-м... Я. Хорошо. Мне придется в некотором
роде заменять собою компьютер, так что я упрощу процедуру. Итак:
Я -- явь. Ты -- тывь. Мы -- мывь. Видите?
-- Ничего я не вижу.
-- Ну, как же? Речь идет о слиянии яви с тывью, то есть о
парном сознании, это во-первых. Во-вторых, мывь. Чрезвычайно
любопытно. Это ведь множественное сознание. Ну, к примеру, при
сильном расщеплении личности. А теперь еще какое-нибудь слово.
-- Нога.
-- Прекрасно. Что мы извлечем из ноги? Ногатор. Ноголь или
гоголь-ноголь. Ногер, ногиня, ноглеть и ножиться. Разножение.
Изноженный. Но-о-гом! Ногола! Ногнем? Ногист. Вот видите, кое-что
получилось. Ногист. Ногистика.
-- Но что это значит? Ведь эти слова не имеют смысла?
-- Пока не имеют, но будут иметь. То есть могут получить
смысл, если ногистика и ногизм привьются. Слово "робот" ничего не
значило в XV веке, а будь у них языковая футурология, они,
глядишь, и додумались бы до автоматов.
-- Так что такое ногист?
-- Видите ли, как раз тут я могу ответить наверняка, но лишь
потому, что речь идет не о будущем, а о настоящем. Ногизм --
новейшая концепция, новое направление автоэволюции человека, так
называемого homo sapiens monopedes.
-- Одноногого?
-- Вот именно. Потому что ходьба становится анахронизмом, а
свободного места все меньше и меньше.
-- Но это же чепуха!
-- Согласен. Однако такие знаменитости, как профессор
Хацелькляцер и Фешбин, -- ногисты. Вы не знали об этом, предлагая
мне слово "нога", не так ли?
-- Нет. А что значат другие ваши словечки?
-- Вот это пока неизвестно. Если ногизм победит, появятся и
такие объекты, как ноголь, ногиня и прочее. Ведь я, дорогой
коллега, не занимаюсь пророчествами, я изучаю возможности в
чистом виде. Дайте-ка еще слово.
-- Интерферент.
-- Отлично. Интер и феро, fero, ferre, tuli, latum.
[Различные формы латинского глагола "fero" -- "нести".] Раз слово
заимствовано из латыни, в латыни и следует искать варианты. Flos,
floris. Интерфлорентка. Пожалуйста -- это девушка, у которой
ребенок от интерферента, отнявшего у нее венок.
-- Венок-то откуда взялся?
-- Flos, floris -- цветок. Лишение девичества -- дефлорация.
Наверное, будут говорить "ревиденец" -- ревизионно зачатый
младенец. Уверяю вас, мы уже собрали интереснейший материал.
Взять хотя бы проституанту -- от конституанты, -- да тут
открывается целый мир будущей нравственности!
-- Вы, я вижу, энтузиаст этой новой науки. А может,
попробуем еще одно слово? Мусор.
-- Почему бы и нет? Ничего, что вы такой скептик.
Пожалуйста. Итак... мусор. Гм-м... Намусорить. Астрономически
много мусора -- космусор. Мусороздание. Мусороздание! Весьма
любопытно. Вы превосходно выбираете слова, господин Тихий!
Подумать только, мусороздание!
-- А что тут такого? Это же ничего не значит.
-- Во-первых, теперь говорят: не фармачит. "Не значит" --
анахронизм. Вы, я заметил, избегаете новых слов. Нехорошо! Мы еще
потолкуем об этом. А во-вторых: мусороздание пока ничего не
значит, но можно догадываться о его будущем смысле! Речь, знаете
ли, идет ни больше ни меньше, как о новой космологической теории.
Да, да! О том, что звезды -- искусственного происхождения!
-- А это откуда следует?
-- Из слова "мусороздание". Оно означает, точнее, заставляет
предположить такую картину: за миллиарды лет мироздание
заполнилось мусором -- отходами жизнедеятельности цивилизаций.
Девать его было некуда, а он мешал астрономическим наблюдениям и
космическим путешествиям; так что пришлось развести костры,
большие и очень жаркие, чтобы весь этот мусор сжигать, понимаете?
Они обладают, конечно, изрядной массой и поэтому сами притягивают
космусор; постепенно пустота очищается, и вот мы имеем звезды, те
самые космические костры, и темные туманности -- еще не убранный
хлам.
-- Вы это что, серьезно? Серьезно допускаете такую
возможность? Вселенная как всесожжение мусора?
-- Дело не в том. Тихий, допускаю я или нет. Просто,
благодаря лингвистической футурологии, мы создали новый вариант
космогонии для будущих поколений! Неизвестно, примет ли его
кто-нибудь всерьез; несомненно одно: такую гипотезу можно
словесно выразить! Обратите внимание: если бы в двадцатом веке
существовала языковая экстраполяция, можно было бы предсказать
бумбы -- вы их, я думаю, помните! -- образовав это слово от бомб.
Возможности языка, господин Тихий, колоссальны, хотя и
небезграничны. Например, "утопиться": представив, что это слово
восходит к "утопии", вы поймете, почему так много
футурологов-пессимистов!
Наконец речь зашла о том, что гораздо больше меня занимало.
Я рассказал ему о своих опасениях и своем отвращении к новой
цивилизации. Он возмутился, но слушал внимательно и -- добрая
душа! -- посочувствовал мне. Он даже потянулся к жилетному
карманчику за сострадалолом, но остановился, вспомнив о моей
неприязни к психимикатам. Однако, когда я договорил, лицо его
приняло строгое выражение.
-- Плохи ваши дела. Тихий. Ваши жалобы не затрагивают сути
вещей. Она вам попросту неизвестна. Вы даже не догадываетесь о
самом главном. По сравнению с этим "Прокрустикс" и вся остальная
псивилизация -- мелочь!
Я не верил своим ушам.
-- Но... но... -- заикался я. -- Что вы такое говорите,
профессор? Что может быть еще хуже?
Он наклонился ко мне через столик:
-- Тихий, я открою вам профессиональную тайну. О том, на что
вы сейчас жаловались, знает каждый ребенок. Развитие и не могло
пойти по другому пути с тех пор, как на смену наркотикам и
прагаллюциногенам пришли так называемые психолокализаторы с
высокой избирательностью воздействия. Но настоящий переворот
совершился лишь четверть века назад, когда удалось синтезировать
масконы, или пуантогены, -- то есть точечные галлюциногены.
Наркотики не изолируют от мира, а только изменяют его восприятие.
Галлюциногены заслоняют собою весь мир, в этом вы убедились сами.
Масконы же мир подделывают!
-- Масконы... масконы... -- повторил я за ним. -- Знакомое
слово. А-а, концентрации массы под лунной корой, глубинные
скопления минералов? Но что у них общего?..
-- Ничего. Теперь это слово значит -- то есть фармачит --
нечто совершенно иное. Оно образовано от "маски". Введя в мозг
масконы определенного рода, можно заслонить любой реальный объект
иллюзорным -- так искусно, что замаскированное лицо не узнает,
какие из окружающих предметов реальны, а какие -- всего лишь
фантом. Если бы вы хоть на миг увидели мир, в котором живете на
самом деле -- а не этот, припудренный и нарумяненный масконами,
-- вы бы слетели со стула!
-- Погодите. Какой еще мир? И где он? Где его можно увидеть?
-- Где угодно -- хоть здесь! -- выдохнул он мне в самое ухо,
озираясь по сторонам. Он придвинулся ближе и, протягивая мне под
столом стеклянный флакончик с притертой пробкой, доверительно
прошептал: -- Это очухан, из группы отрезвинов, сильнейшее
противопсихимическое средство, нитропакостная производная
омерзина. Даже иметь его при себе, не говоря уж о прочем, --
тягчайшее преступление! Откройте флакон под столом и вдохните
носом, один только раз, не больше, как аммиак. Ну, как
нюхательные соли. Но потом... Ради всего святого! Помните: нельзя
терять голову!
Трясущимися руками я отвернул пробку и едва вдохнул резкий
миндальный запах, как профессор отнял у меня флакон. Крупные
слезы выступили на глазах: я смахнул их кончиками пальцев и
остолбенел. Великолепный, покрытый паласами зал, со множеством
пальм, со столами, заставленными хрусталем, с майоликовыми
стенами и скрытым от глаз оркестром, под музыку которого мы
смаковали жаркое, -- исчез. Мы сидели в бетонированном бункере,
за грубым деревянным столом, под ногами лежала потрепанная
соломенная циновка. Музыка звучала по-прежнему -- из
репродуктора, который висел на ржавой проволоке. Вместо
сверкающих хрусталем люстр -- голые, запыленные лампочки. Но
самое ужасное превращение произошло на столе. Белоснежная
скатерть исчезла; серебряное блюдо с запеченной в гренках
куропаткой обернулось дешевой тарелкой с серо-коричневым месивом,
прилипавшим к алюминиевой вилке, -- потому что старинное серебро
столовых приборов тоже погасло. В оцепенении смотрел я на эту
гадость, которую только что с удовольствием разделывал,
наслаждаясь хрустом подрумяненной корочки, который, как в
контрапункте, прерывался более низким похрустыванием разрезаемой
гренки -- сверху отлично подсушенной, снизу пропитанной соусом.
Ветви пальмы, стоявшей неподалеку, оказались тесемками от
кальсон: какой-то субъект сидел в компании трех приятелей прямо
над нами -- не на антресоли, а скорее на полке, настолько она
была узка. Давка здесь царила невероятная! Я боялся, что глаза у
меня вылезут из орбит, но ужасающее видение дрогнуло и стало
опять расплываться, словно по волшебству. Тесемки над моей
головой зазеленели и снова покрылись листьями, помойное ведро,
смердящее за версту, превратилось в резную цветочную кадку,
грязный стол заискрился белоснежной скатертью. Засверкали
хрустальные рюмки, серое месиво вернуло себе утонченные оттенки
жаркого; где положено, выросли у него ножки и крылышки; старинным
серебром заблестел алюминий, фраки официантов снова замелькали
вокруг. Я посмотрел под ноги -- солома обернулась персидским
ковром, и я, опять окруженный роскошью, уставился на румяную
грудку куропатки, тяжело дыша, не в силах забыть того, что за нею
скрывалось...
-- Вот теперь вы начинаете разбираться в действительности,
-- доверительно шептал Троттельрайнер; при этом он заглядывал мне
в глаза, как будто опасался слишком бурной реакции. -- А ведь мы,
заметьте, находимся в заведении экстракласса! Хорошо еще, что я
заранее это предусмотрел; в другом ресторане у вас бы просто
помрачился рассудок!
-- Как? Значит... есть... еще отвратительнее?
-- Да.
-- Не может быть.
-- Уверяю вас. Здесь хоть настоящие стулья, столы, тарелки и
вилки, а там мы лежали бы на многоярусных нарах и ели руками из
чанов, подвозимых конвейером. То, что скрывается под маскою
куропатки, там еще несъедобнее.
-- Что же это?!
-- Да нет, Тихий, не отрава какая-нибудь. Это концентрат из
травы и кормовой свеклы, вымоченный в хлорированной воде и
смешанный с рыбной мукой; обычно туда добавляют витамины и
костный клей и все это сдабривают смазочным маслом, чтоб не
застряло в горле. Вы не почувствовали запаха?
-- Почувствовал! Очень даже почувствовал!!!
-- Вот видите.
-- Ради Бога, профессор... что это? Ответьте, заклинаю вас!
Обман? План истребления всего человечества? Дьявольский заговор?
-- Да что вы, Тихий. Дьявол тут ни при чем. Это попросту
мир, в котором живут двадцать с лишним миллиардов людей. Вы
читали сегодня "Геральд"? Пакистанское правительство утверждает,
что от голода в этом году погибло лишь 970 тысяч человек, а
оппозиция -- что шесть миллионов. Откуда возьмутся в таком мире
шабли, куропатки, закуски в соусе беарнэ? Последние куропатки
вымерли четверть века назад. Наш мир -- давно уже труп, прекрасно
сохранившийся, поскольку его все искуснее мумифицируют. В
маскировке мы добились немалых успехов.
-- Погодите! Дайте собраться с мыслями... Так это значит,
что...
-- Что никто не желает вам зла, напротив -- как раз из
жалости, из соображений высшей гуманности выдуман химический
блеф, камуфляж, расцвечивание беспросветной реальности...
-- Выходит, это жульничество повсюду?
-- Увы.
-- Но я не обедаю в городе, я готовлю все сам, так как же,
когда же?..
-- Как распространяют масконы? И вы еще спрашиваете? Они
постоянно распыляются в воздухе. Помните костариканские аэрозоли?
То были первые робкие попытки, все равно что монгольфьер по
сравнению с ракетой.
-- И все знают об этом? И живут как ни в чем не бывало?
-- Ничего подобного. Об этом не знает никто.
-- И ни слухов, ни разговоров?
-- Слухи есть всегда и везде. Не забывайте, однако, об
амнестане. Есть то, что известно каждому, и то, что никому не
известно. Фармакократия имеет явную и скрытую часть; скрытая
гораздо важнее.
-- Не может быть.
-- О! Почему же?
-- Да ведь кто-то должен постелить эти циновки, изготовить
тарелки, из которых мы на самом деле едим, и сварить это месиво,
подделывающееся под куропатку! И все, все!
-- Ну, конечно. Все должно быть изготовлено, но что из того?
-- Те, кто занимается этим, видят и знают!
-- Не обязательно. Вы все еще мыслите допотопными
категориями. Люди думают, что идут на стеклянную
фабрикуоранжерею; у проходной получают противогаллюцин и замечают
голые бетонные стены.
-- И все же работают?
-- Приняв дозу сакрофицина -- с огромным энтузиазмом. Труд
становится для них высшей целью, священным долгом; после смены --
глоток амнестана или мемнолизина, и все увиденное забывается
напрочь!
-- До сих пор я боялся, что живу среди призраков, но теперь
понимаю, каким я был дураком! Боже, как я хочу вернуться! За это
я все бы отдал!
-- Вернуться? Куда?
-- В канал под отелем "Хилтон".
-- Чушь. Вы ведете себя безрассудно, чтобы не сказать глупо.
Будьте как все, ешьте и пейте, как остальные, и вы получите
необходимые дозы оптимистана, серафинола и будете в
превосходнейшем настроении.
-- Значит, вы тоже адвокат дьявола?
-- Будьте благоразумны. Что дьявольского в том, что врач
обманывает больного для его же пользы? Раз уж мы вынуждены так
жить, есть и пить -- лучше видеть все это в розовом свете.
Масконы действуют безотказно, за одним-единственным исключением,
так что в них плохого?
-- Я не в силах вам возражать, -- уже спокойнее сказал я. --
Только ответьте, пожалуйста, мне как старинному другу: о каком
исключении в действии масконов вы говорили? И как дошло до
всеобщего разоружения? Или это тоже мираж?
-- Нет, оно, слава Богу, совершенно реально. Но чтобы все
это объяснить, пришлось бы прочесть целую лекцию, а мне пора идти.
Мы договорились встретиться завтра; на прощание я опять
спросил об изъяне масконов.
-- Сходите-ка в Луна-парк, -- ответил профессор вставая. --
Если вам хочется неприятных сюрпризов, сядьте на гигантскую
карусель, а когда она разгонится до предела, продырявьте ножиком
стенку кабины. Кабина как раз затем и нужна, что фантазиды,
которыми маскон заслоняет реальность, при вращении перемещаются
-- словно центробежная сила срывает с ваших глаз шоры... Вы
увидите, что появится тогда вместо дивных иллюзий...
Я пишу это ночью, в четвертом часу, совершенно убитый. Что
еще могу я добавить? Не бежать ли от псивилизации куда-нибудь в
дикую глушь? Даже Галактика больше не манит меня, как не манят
нас путешествия, если некуда из них возвратиться.

5.X.2039. Все свободное утро бродил по городу. Едва скрывая
свой ужас, смотрел на всеобщую роскошь и великолепие. Картинная
галерея в Манхэттене предлагает за бесценок мебель в стиле
рококо, мраморные камины, троны, зеркала, сарацинские доспехи.
Кругом всевозможные аукционы -- дома дешевле грибов. А я-то
думал, будто живу в раю, где каждый может позволить себе
"подворцовать"! Бюро регистрации самозваных кандидатов в
нобелевские лауреаты на Пятой авеню открыло передо мной свое
истинное лицо: премию может получить кто угодно, и кто угодно
может увешать квартиру шедеврами живописи, если и то и другое --
просто щепотка воздействующего на мозг порошка! Но самое коварное
вот что: каждый знает о некоторой части коллективных галлюцинаций
и поэтому верит, будто можно отграничить иллюзорный мир от
реального. Различие между искусственным и естественным чувством
стерлось; непроизвольно никто ни на что не реагирует -- учась,
любя, бунтуя и забывая химически. Я шел по улице, сжимая кулаки в
карманах. О, мне не нужен был амокомин и фуриазол, чтобы прийти в
бешенство! По-охотничьи обостренным чутьем я отыскивал все
пустоты в этом монументальном жульничестве, в этой декорации,
уходящей за горизонт. Детям дают отцебийственный сиропчик, потом,
для развития личности, бунтомид и протестол, а чтобы обуздать
пробужденные ими порывы -- субординал и кооперин. Полиции нет --
и зачем, если есть криминол? Преступные аппетиты насыщает
"Прокрустикс инк.". Хорошо, что я не заглядывал в теоглотеки -- я
нашел бы в них только наборы вероукрепляющих и душеутоляющих
препаратов, фарморалин, грехогон, абсолюцид и так далее, а при
помощи сакросанктола можно стать и святым. Впрочем, почему бы не
выбрать аллахол с исламином, дзен-окись буддина, мистициновый
нирваний или теоконтактол? Эсхатопрепараты, некринная мазь
выдвинут тебя в первые ряды праведников в Долине Иосафата, а
несколько капель воскресина на сахаре довершат остальное. О
Фармадонна! Парадизол для святош, адомин и сатанций для
мазохистов... я с трудом сдержался, чтобы не ворваться в
попавшееся на пути фармацевтилище, где народ отбивал поклоны,
наглотавшись перед тем преклонила, а то, чего доброго, меня
угостили бы амнестаном. Ну, уж нет. Только не это! Я отправился в
Луна-парк, вспотевшими пальцами вертя в кармане перочинный нож.
Эксперимент не удался -- стенка кабины оказалась удивительно
твердой, должно быть, из закаленной стали.
Троттельрайнер жил в меблированных комнатах на Пятой авеню.
Я пришел вовремя, но профессора не застал; впрочем, он
предупредил, что может задержаться, и дал мне хозяйский свисток
для дверья. Поэтому я вошел и сел за письменный стол, заваленный
научными журналами и рукописями. От нечего делать -- или, скорее,
чтобы заглушить тревогу, грызущую меня изнутри, -- я заглянул в
заметки профессора. "Мусороздание", "ревиденец", "чуждинник",
"чуждинница". Ах, так он еще находил время, чтобы записывать
термины этой чудной футурологии... "Плодотворня", "вырыванец",
"вырыванка". "Рекордительница" -- родительница-рекордистка? Ну
да, при демографическом взрыве, наверное. Ежесекундно рождалось
восемьдесят тысяч детей. Или восемьсот тысяч. Что за разница?
"Мыслист", "мыслянт", "мысель", "коренная", или "дышловая",
мысль, "мыслина" -- "дышлина". Профессор, ты вот здесь пишешь, а
там мир погибает! -- чуть было не крикнул я. Под бумагами что-то
блеснуло -- противогаллюцин, тот самый флакончик. Какую-то долю
секунды я колебался, потом, решившись, осторожно вдохнул и
огляделся вокруг.
Удивительно: комната почти не изменилась! Книжные шкафы,
полки со справочными пилюлями -- все осталось как прежде, только
огромная голландская печь в углу, наполнявшая комнату матовым
блеском своих изразцов, превратилась в так называемую "буржуйку"
с прожженной насквозь жестяной трубой, выведенной через дыру в
стене; пол возле печки был в черных оспинах. Я быстро,
по-воровски, поставил флакон на место -- в передней послышался
свист, и вошел Троттельрайнер.
Я рассказал ему о Луна-парке. Он удивился, попросил показать
ножик, покачал головой, взял флакон со стола, понюхал, а потом
дал понюхать мне. Вместо ножа у меня в руках оказалась трухлявая
веточка. Я поднял глаза на профессора -- он как-то сник, выглядел
куда менее уверенным в себе, чем накануне, Троттельрайнер положил
на письменный стол папку, распухшую от реферативных леденцов, и
вздохнул.
-- Тихий, -- сказал он, -- поймите: экспансия масконов не
вызвана чьим-то коварством...
-- Какая еще экспансия?
-- Многие вещи, реальные год или месяц назад, приходится
заменять миражами, по мере того как подлинные становятся
недоступными, -- объяснил он, явно озабоченный чем-то другим. --
На этой карусели я катался месяца три назад, но не поручусь, что
она еще там стоит. Может быть, вместе с билетом вы получаете
порцию карусельного пара (лунапаркина) из распылителя; это было
бы, впрочем, гораздо экономичнее. Да, да, Тихий, сфера реального
тает с невиданной быстротой. Прежде чем поселиться тут, я
остановился в новом "Хилтоне", но, признаюсь, не смог там жить.
Вдохнув по рассеянности очухан, я увидел себя в каморке размерами
с большой ящик, нос мой упирался в кормушку, под ребра давил
водопроводный кран, а ноги касались изголовья кровати в соседнем
ящике, то бишь апартаментах -- меня поселили в номере на восьмом
этаже, за 90 долларов в сутки. Места, обыкновенного места
катастрофически не хватает! Проводятся опыты с псивидимками --
психимическими невидимками; но результаты не обнадеживают. Если
маскировать огромные толпы на улице, выделяя лишь отдельных
прохожих вдалеке, получится всеобщая давка; тут наука пока
бессильна.
-- Профессор, я заглянул в ваши заметки. Прошу прощения, но
что это? -- Я указал на листок бумаги со словами "мультишизол",
"уплотнитель множелина".
-- А, это... Видите ли, существует план, или, скорее, идея,
хинтернизации (по имени автора, Эгоберта Хинтерна) -- восполнять
нехватку внешнего пространства иллюзорным внутренним, то есть
пространством души, метраж которой физическим ограничениям не
подлежит. Вам, должно быть, известно, что благодаря различным
зооформинам можно на время стать -- то есть почувствовать себя --
черепахой, муравьем, божьей коровкой и даже жасмином (при помощи
инфлоризирующего преботанида). Можно расщеплять свою личность на
две, три, четыре и больше частей, а если дойти до двузначных
цифр, наблюдается феномен уплотнения яви: тут уж не явь, а мывь,
множество "я" в единой плоти. Есть еще усилители яви,
интенсифицирующие внутреннюю жизнь до такой степени, что она
становится реальнее внешней. Таков ныне мир, таковы времена,
коллега! Omnis est Pillula. [Все сущее -- пилюля (лат.).]
Фармакопея теперь -- Книга судеб, альфа и омега, энциклопедия
бытия; никаких переворотов не ожидается, раз уж есть бунтомид,
оппозиционал в глицириновых свечах и экстремин, а доктор Гопкинс
рекламирует содомастол и гоморроетки -- можно спалить небесным
огнем столько городов, сколько душе угодно. Должность Господа
Бога тоже вполне доступна, цена ей семьдесят пять центов.
-- А еще появилось такое искусство -- зудожество, -- заметил
я. -- Я слышал... нет, осязал "Скерцо" Уаскотиана. Не скажу,
чтобы оно доставило мне эстетическое наслаждение. Я смеялся в
самых серьезных местах.
-- Да, это все не для нас, мерзлянтропов, потерпевших
крушенье во времени, -- меланхолически подтвердил Троттельрайнер.
Словно бы что-то преодолев в себе, он откашлялся, посмотрел мне в
глаза и сказал: -- Как раз сейчас, Тихий, начинается конгресс
футурологов, иначе говоря, дискуссия о бустории человечества. Это
LXXVI Всемирный съезд; сегодня я был на первом заседании
оргкомитета и хочу поделиться впечатлениями...
-- Странно! Я читаю газеты довольно внимательно -- нигде ни
строчки об этом конгрессе...
-- Потому что он тайный. Вам понятно, я думаю: ведь среди
прочих будут обсуждаться проблемы химаскировки!
-- И что? Дело плохо?
-- Ужасно! -- произнес профессор с нажимом. -- Хуже и быть
не может!
-- А вчера вы пели другие песни, -- заметил я.
-- Верно. Но учтите, пожалуйста, мое положение -- я только
сейчас знакомлюсь с последними результатами исследований. То, что
я слышал сегодня... это, знаете ли... впрочем, сами можете
убедиться.
Он достал из папки целую связку информационных леденцов --
их палочки были перевязаны разноцветными ленточками -- и протянул
ее мне через стол.
-- Прежде чем вы это пролижете, я вам кое-что объясню.
Фармакократия -- это психимиократия, основанная на жирократии.
Вот девиз Новой эры. А проще сказать -- всевластию галлюциногенов
сопутствует подкуп. Впрочем, иначе не видать бы нам всеобщего
разоружения.
-- Наконец-то я узнаю, как это случилось!
-- Да очень просто. Подкуп нужен либо для сбыта неходовых
товаров, либо для приобретения дефицитных. Товаром, впрочем,
могут быть и услуги. Мечта бизнесмена -- загребать наличные,
ничего не давая взамен. Вполне вероятно, что начало реализу
положили аферы киберрастратчиков, -- вы, наверно, о них слышали.
-- Слышал, но что такое реализ?
-- Буквально -- растворение, то есть исчезновение,
реальности. Когда разразился скандал с киберрастратами, все
свалили на цифровые машины. На самом же деле тут были замешаны
могущественные консорциумы и тайные картели. Видите ли, речь шла
о создании на планетах условий, пригодных для жизни, --
актуальнейшая проблема в эпоху перенаселения! Предстояло
построить огромные ракетные флотилии, изменить климат,
преобразовать атмосферы Сатурна и Урана; легче всего было делать
это на бумаге -- и только.
-- Позвольте, но это сразу же бы обнаружилось! -- удивился я.
-- Ничего подобного. По ходу дела появляются объективные
трудности, непредвиденные проблемы, помехи, препятствия,
запрашиваются новые ассигнования и кредиты. Проект освоения
Урана, к примеру, поглотил уже девятьсот восемьдесят миллиардов,
между тем неизвестно, сдвинули там хоть камешек или нет.
-- А проверочные комиссии?
-- Не составлять же комиссии из космонавтов, а
неподготовленный человек высадиться на этих планетах не может.
Поэтому уполномоченные изучают документы, фотоснимки, статистику.
Но отчетность нетрудно подделать, а еще проще прибегнуть к
масконам.
-- Ага!
-- Вот именно. Как раз таким образом, я полагаю, и началась
в свое время имитация вооружений. Ведь фирмы, работающие на
войну, являются частной собственностью. Они получали миллиарды и
ничего не делали; то есть выпускали, конечно, лазерные пушки,
ракетные установки, противопротиво-противо-противоракеты (в
арсеналах уже шестое их поколение), летающие танки (летанки), --
но все это пуантогенное.
-- Извините, какое?
-- Иллюзорное, дорогой мой. К чему ядерные испытания, если
имеются микопастилки?
-- То есть?..
-- Пастилки, вызывающие видение атомного гриба. Это была
цепная реакция. Зачем муштровать солдат? Дать новобранцам
милитаблетки, и дело с концом. Офицерский корпус обучать тоже не
стоит -- для чего тогда стратегин, генералозол, тактидон,
ордерол? "Проглоти, запей водицей -- превзойдешь Клаузевица".
Слышали?
-- Нет.
-- Потому что эти препараты секретные; во всяком случае, в
продажу не поступают. Десанты высаживать тоже нет смысла:
достаточно распылить над мятежной страной десантный маскон, и
население воочию увидит парашютистов, морскую пехоту и танки.
Реальный танк стоит почти миллион, а иллюзорный обходится в сотую
долю цента на зрителя; это так называемая зрительская
танкоединица. Броненосец обходится в четверть цента. Весь арсенал
Соединенных Штатов уместился бы на грузовике. Танконы, кадавроны,
бомбоны -- твердые, жидкие, газообразные. Говорят, существуют
целые нашествия марсиан -- в виде обыкновенного порошка.
-- И все это масконы?
-- А как же! Так что реальная армия оказалась ненужной.
Осталось чуть-чуть авиации, да и то не уверен. Зачем? Процесс шел
лавинообразно, понимаете? Остановить его было нельзя. Вот и вся
тайна разоружения. Впрочем, не только разоружения. Вы видели
последние модели "кадиллака", "доджа" и "шевроле"?
-- Видел -- очень красивые.
Профессор подал мне флакончик.
-- Пожалуйста, подойдите к окну и присмотритесь внимательнее
к этим роскошным автомобилям.
Я перегнулся через подоконник. В глубоком ущелье улицы, вид
на которую открывался с двенадцатого этажа, неслась река
новеньких, с иголочки, автомашин, сверкающих на солнце стеклами и
лаком крыш. Я поднес открытый флакончик к носу и зажмурился;
когда я снова открыл глаза, то увидел удивительную картину. По
мостовой, согнув руки в локтях, как дети, играющие в шоферов,
колоннами галопировали бизнесмены. Они торопливо перебирали
ногами, откинувшись назад, словно на мягкую спинку сиденья. Лишь
изредка в их рядах появлялся одинокий автомобиль, окруженный
облаком выхлопных газов. Когда действие препарата кончилось,
картина покрылась рябью, сквозь которую там, внизу, я опять
увидел сверкающий поток, лакированные крыши, белые, изумрудные и
желтые, величественно плывущие по Манхэттену.
-- Кошмар! -- ошеломленно произнес я. -- Тем не менее pax
urbi et orbi [Мир градам и весям (лат.).] достигнут, так что все
это, может быть, окупилось?
-- Разумеется, тут есть и свои плюсы. Число инфарктов
заметно снизилось, такие пробежки -- прекрасная тренировка.
Правда, стало больше больных эмфиземой легких, расширением вен и
сердца. Не каждый рождается марафонцем.
-- Так вот почему у вас нет машины! -- догадался я.
Профессор лишь криво усмехнулся.
-- Среднего класса машина стоит теперь каких-нибудь
четыреста пятьдесят долларов, -- сказал Троттельрайнер, -- но,
учитывая ее себестоимость (около одной восьмой цента), это,
пожалуй, дороговато. Людей, которые производят хоть что-то
реальное, все меньше и меньше. Композитор, получив гонорар, дает
взятку заказчику, а публике, пришедшей в филармонию на премьеру,
подсовывают под нос концертозольный мелотропин.
-- Это, конечно, безнравственно, -- заметил я, -- но так ли
уж вредно для общества?
-- Пока еще -- нет. Впрочем, смотря как оценивать. Благодаря
трансмутину вы можете иметь роман с козой и быть в убеждении, что
перед вами Венера Милосская; научные доклады и совещания
вытесняются конгрессинами и деконгрессинами. Но есть некий
жизненный минимум, которого иллюзией не заменишь. Нужно где-то
взаправду жить, чемто дышать и питаться, а реализ пожирает сферы
реальной жизни одну за другой. Вдобавок угрожающе быстро растет
число побочных явлений, а это вынуждает применять дегаллюцины,
неосупермасконы, фиксаторы -- с сомнительным результатом.
-- Что это такое?
-- Дегаллюцины -- новые психимикаты, после которых кажется,
что ничего не кажется. Сначала ими лечили душевнобольных, но
теперь и здоровые люди все чаще начинают сомневаться в реальности
окружающего. Амнестан бессилен против фантофантомов, то есть
фантомов второго порядка. Понимаете? Ну, если кто-нибудь
воображает себе, что воображает себе, будто ничего себе не
воображает -- или наоборот. Этим в основном и занимается
современная психиатрия -- ее называют еще многоярусной, или
n-этажной. Но хуже всего неомасконы. Видите ли, под влиянием
чрезмерных доз психимикатов организм дает сбой. Выпадают волосы,
роговеют уши, а то вдруг хвост исчезает...
-- Вы хотели сказать -- вырастает.
-- Да нет, исчезает -- хвост есть у всех лет уже тридцать.
Побочное следствие орфографина. Мгновенное обучение грамоте
дается не даром.
-- Не может быть -- я бываю на пляже, ни у кого нет хвоста!
-- Вы ребенок, ей-богу. Хвосты маскируются антихвостидом,
из-за которого в свою очередь чернеют ногти и портятся зубы.
-- И это опять-таки маскируется?
-- Ну конечно! Масконы вводятся миллиграммами, но в общей
сложности на человека приходится около ста девяноста килограммов
в год; оно и понятно -- нужно имитировать домашнюю утварь, еду и
напитки, вежливость ребятишек, предупредительность служащих,
научные открытия, полотна Рембрандта, перочинные ножики,
заморские путешествия, космические полеты и еще миллион подобных
вещей. Если бы не врачебная тайна, стало бы известно, что в
Нью-Йорке у каждого второго -- плоскостопие, пятнистая кожа,
зеленоватая шерсть на спине, на ушах колючки, эмфизема легких и
расширение сердца от безустанного галопирования. Все это
приходится маскировать -- вот почему нужны неосупермасконы.
-- Какой ужас! И ничего нельзя сделать?
-- Наш конгресс как раз должен обсуждать альтернативы
бустории. В кругах экспертов только и разговору что о
необходимости коренных перемен. Представлено уже восемнадцать
проектов.
-- Спасения?
-- Если хотите -- спасения. Присядьте вот здесь, пожалуйста,
и пролижите эти материалы. Но я попрошу вас об одном одолжении.
Дело весьма деликатное.
-- Буду рад вам помочь.
-- Я на это рассчитываю. Видите ли, я получил от знакомого
химика пробные дозы двух только что синтезированных веществ из
группы очуханов, то есть отрезвинов. Он прислал их утренней
почтой и пишет, -- Троттельрайнер взял письмо со стола, -- что
мой очухан -- вы его пробовали -- не настоящий. Вот, послушайте:
"Федеральное управление псипреции (психопреформации) старается
отвлечь внимание действиддев от целого ряда кризисных явлений и с
этой целью умышленно поставляет им фальшивые противоиллюзионные
средства, содержащие неомасконы".
-- Я что-то не понимаю. Ведь я сам испытал действие вашего
препарата. И что такое действидец?
-- Это звание, и очень высокое; я тоже его удостоен.
Действидение означает право и возможность пользоваться очуханами
-- чтобы знать, как все выглядит на самом деле. Кто-то должен
быть в курсе, не так ли?
-- Пожалуй.
-- А что касается того препарата, он, по мнению моего друга,
устраняет влияние масконов старого образца, но против новейших
бессилен. В таком случае вот это, -- профессор поднял флакончик,
-- не отрезвив, а лжеотрезвин, закамуфлированный маскон, короче,
волк в овечьей шкуре!
-- Но зачем? Если нужно, чтобы кто-нибудь знал...
-- "Нужно" вообще говоря, с точки зрения общества в целом,
но не с точки зрения интересов различных политиков, корпораций и
даже федеральных агентств. Если дела обстоят хуже, чем кажется
нам, действидцам, они предпочитают, чтобы мы не поднимали шума;
вот для чего они подделали отрезвин. Так некогда устраивали в
мебели ложные тайники -- чтобы отвлечь грабителя от настоящих,
запрятанных куда как искуснее!
-- Ага, теперь понимаю. Чего же вы от меня хотите?
-- Чтобы вы, когда будете знакомиться с этими материалами,
вдохнули сначала из одной ампулы, а потом из другой. Мне, честно
говоря, боязно.
-- Только-то? С удовольствием.
Я взял у профессора обе ампулы, уселся в кресло и начал один
за другим усваивать присланные на конгресс бусторические доклады.
Первый из них предусматривал оздоровление общественных отношений
путем введения в атмосферу тысячи тонн инверсина -- препарата,
который инвертирует все ощущения на 180 градусов. После этого
комфорт, чистота, сытость, красивые вещи станут всем ненавистны,
а давка, бедность, убожество и уродство -- пределом желаний.
Затем действие масконов и неомасконов полностью устраняется.
Только теперь, столкнувшись с укрытой доселе реальностью,
общество обретет полноту счастья, увидев воочию все, о чем
мечтало. Может быть, поначалу даже придется запустить хужетроны
-- для снижения уровня жизни. Однако инверсии инвертирует все
эмоции, не исключая эротических, что грозит человечеству
вымиранием. Поэтому его действие раз в году будет временно, на
одни сутки, приостанавливаться с помощью контрпрепарата. В этот
день, несомненно, резко подскочит число самоубийств, что, однако,
будет возмещено с лихвой через девять месяцев -- за счет
естественного прироста.
Этот план не привел меня в восхищение. Единственным его
достоинством было то, что автор проекта, будучи действидцем,
окажется под постоянным воздействием контрпрепарата, а значит,
всеобщая нищета, уродство, грязь и монотонность жизни наверняка
не доставят ему особой радости. Второй проект предусматривал
растворение в речных и морских водах 10 000 тонн ретротемпорина
-- реверсора субъективного течения времени. После этого жизнь
потекла бы вспять: люди будут приходить на свет стариками, а
покидать его новорожденными. Тем самым, подчеркивалось в докладе,
устраняется главный изъян человеческой природы -- обреченность на
старение и смерть. С годами каждый старец все больше молодел бы,
набирался сил и здоровья; уйдя с работы, по причине впадения в
детство, он жил бы в волшебной стране младенчества. Гуманность
этого плана естественным образом вытекала из присущего
младенческим летам неведения о бренности жизни. Правда, вспять
направлялось лишь субъективное течение времени, так что в детские
сады, ясли и родильные клиники надлежало посылать стариков; в
проекте не говорилось определенно об их дальнейшей судьбе, а
только упоминалось о возможности терапии в "государственном
эвтаназиуме". После этого предыдущий проект показался мне не
столь уж плохим.
Третий проект, рассчитанный на долгие годы, был куда
радикальней. Он предусматривал эктогенезис, деташизм и всеобщую
гомикрию. От человека оставался один только мозг в изящной
упаковке из дюропласта, что-то вроде глобуса, снабженного
клеммами, вилками и розетками. Обмен веществ предполагалось
перевести на ядерный уровень, а принятие пищи, физиологически
совершенно излишнее, свелось бы к чистой иллюзии, соответствующим
образом программируемой. Головоглобус можно будет подключать к
любым конечностям, аппаратам, машинам, транспортным средствам и
т.д. Такая деташизация проходила бы в два этапа. На первом
проводится план частичного деташизма: ненужные органы оставляются
дома; скажем, собираясь в театр, вы снимаете и вешаете в шкаф
подсистемы копуляции и дефекации. В следующей десятилетке
намечалось путем гомикрии устранить всеобщую давку -- печальное
следствие перенаселения. Кабельные и беспроводные каналы
межмозговой связи сделали бы излишними поездки и командировки на
конференции и совещания и вообще какое-либо передвижение, ибо все
без исключения граждане имели бы связь с датчиками по всей
ойкумене, вплоть до самых отдаленных планет. Промышленность
завалит рынок манипуляторами, педикуляторами, гастропуляторами, а
также головороллерами (чем-то вроде рельсов домашней железной
дороги, по которым головы смогут катиться сами, ради забавы).
Я прервал чтение -- вернее, лизание -- рефератов и заметил,
что их авторы, должно быть, свихнулись. Суждение слишком
поспешное, сухо возразил Троттельрайнер. Каша заварена -- нужно
ее расхлебывать. С точки зрения здравого смысла историю
человечества не понять. Разве Кант, Аверроэс, Сократ, Ньютон,
Вольтер поверили бы, что в двадцатом веке бичом городов,
отравителем легких, свирепым