GALINA KARMA


 

Есть девушки, с которыми спят,
А есть, которые снятся…

И я относилась к последним…
Шестидесятые годы прошлого века. Как давно это было и , вместе с тем, так недавно… В один из каникулярных дней начала 2011 года решила я заняться чисткой антресолей. Долго собиралась это сделать, но все было недосуг: по работе была так загружена, что и в праздничные дни приходилось, подчас, выходить на работу. А в эти зимние каникулы меня не трогали. И вот с кипой ненужного барахла вытащила старый рюкзачок – с дневниками, письмами и фотографиями тех, шестидесятых годов.
Что меня подвигло опубликовать дневник пятидесятилетней давности? То, что история любовных отношений мужчины и женщины так же перманентна, как и сама жизнь. И нет разницы, когда эти отношения были: в середине прошлого столетия или сейчас, в наше время.
Поколению «шестидесятников» будет что вспомнить из описания событийных моментов жизни столицы конца 50-х начала 60 годов. А молодежи будут интересны любовные выкрутасы молоденькой девчонки, очень откровенно и искренне пишущей о себе и своих влюбленных в нее мальчиках и взрослых мужчинах , но и безжалостно препарирующей все проявления чувств к ней, да и своих тоже, если они появлялись..
Недавно смотрела фильм BBC режиссера Вуди Алена «Матч пойнт». Год выпуска 2005. А моим дневникам 50 лет. Меня поразило неуловимое сходство с героиней фильма: рост, фигура, близость к искусству и… притягательность для мужчин. О внешности могу сказать только, что она была не хуже, чем у героини Скарлет Йоханссен Нолы - фотографии того периода тому подтверждение.
Она не считала себя красавицей. Говорила, что просто сексуальна, а вот мужчины думали, что она какая-то особенная. Она притягивала мужчин
как магнитом. Постоянно слышала признания, что красива, что у нее очень чувственные губы, что она должна знать, какое впечатление производит на мужчин и что все мужчины, видя ее, «хотят ее завалить». И я тоже примерно в таких же словах, и это видно из дневников, получала признания от мужчин: что у меня красивые глаза, волосы и чувственные губы, что во мне нет жеманства и кокетства и поэтому я как-будто не догадываюсь, что мной могут любоваться мужчины, и что я возбуждаю в мужчинах эстетическую страсть и не только…
И сейчас я задаю себе вопрос: а что, если бы я была не девственницей, мог бы меня ожидать такой же финал, что и у героини фильма? Вполне возможно… Она – несостоявшаяся актриса из заштатного городка, мать пила, отец бросил. Попала в высшее британское общество только благодаря своим природным данным. А я ? Что из себя представляла я? Несостоявшийся музыкант. Мать умерла, когда мне было всего 9 месяцев, отец погиб. Воспитывала меня бабушка, а потом и тетя – родная сестра моей матери. Жила в коммуналке из 5 комнат. Одевалась скромно, но примерно, как и все в те годы. Спасало то, что тетка умела шить.
В ту пору клубов не было, знакомились все на улице, в компаниях, на отдыхе.
Я совсем не удивлялась, относя это к свойству молодости, когда спокойно не могла пройтись по улицам, чтобы кто-то не подошел ко мне
познакомиться. Или, придя в компанию, сразу несколько молодых людей начинали искать моего расположения и внимания - даже, если были со своими девушками. Уже сейчас, заглядывая в прошлое, я пыталась понять: кто меня любил по-настоящему, кого просто влекло ко мне иное чувство. Это были люди из разных социальных слоев: студенты и дипломаты, рабочие и музыканты, иностранные офицеры, спортсмены, киношники и байкеры, дворовые ребята и люди из высшего московского светского общества шестидесятых годов прошлого века. Были и мальчики-мажоры, которые кичились своим статусом, но получали решительный отпор, хотя уверена, что в наши дни в таких бы вцепились мертвой хваткой. У меня же не было никаких меркантильных интересов. И я совсем не хотела закрывать себя замужеством.
Много раз могла запросто выскочить замуж, но не принимала предложений. Уж очень мне нравилось морочить головы и разбивать сердца. Я просто купалась в мужском внимании. Очень не любила «женатиков» и мстила им со страшной силой, возможно, поймете почему. Я боялась завязнуть чувствами в ком-то так, как увязали во мне. Даже человек, к которому у меня на протяжении долгого времени были самые теплые чувства, называл их «куклячьими». Ну, видимо, не дал мне Бог большего!
Моя двоюродная сестра так описывает мою внешность: пшеничного цвета в рыжину волосы, брови как колосья пшеницы, большие серо-голубые глаза, опушенные длинными черными ресницами, тонкий овал лица, прямой нос, длинная тонкая шея, тонкие длинные музыкальные пальцы, груди как перевернутые чаши, тонкая талия, невысокий рост. Медик по образованию, вспоминая нашу бурную молодость, говорит мне сейчас, что я была переполнена феромонами, которые исходили от меня и притягивали мужчин: здоровых и больных, старых и молодых, разного социального положения, национальности, вероисповедания и даже рас.
Уж она-то знает что говорит – и от нее кавалеры уходили ко мне «на раз», хотя я не всегда давала повод для этого и не могла им дать того, чего они хотели и что могли получить от сестры. Я же наивно полагала, что притягиваю мужчин своей непосредственностью, открытостью, веселостью, легкостью, прикольностью, готовностью к общению.
В дневнике много имен известных, их я не меняла, но убирала подробности. Тем, которые еще здравствуют, меняла фамилии. Ну, начинаю…

P.S.Дневники не редактировала, оставила стиль и даже сленг, присущий молодежи того времени. Для более полного понимания тех или иных моментов, в режиме уже настоящего времени, вносила разъяснения. Они, как и изложенное выше, отмечены курсивом.



Как долго я собиралась начать писать, если так можно выразиться, свои мемуары! И вот, наконец, решилась. Я это делаю для того, чтобы когда-нибудь, через несколько десятков лет вспомнить, какая я была в 18, 19, 20 и т.д. лет. Так вот начинаю…
Сначала мне придется кратко описать прошедший год, конечно, не по числам, а в дальнейшем все пойдет строго по датам.
У меня есть подружка – Мила Белан. Мы с ней живем рядом, а наши родители дружат. Ее мама преподает французский язык в академии. Считается, что я очень хорошо влияю на Милочку. И меня за это пристегивают ко всем ее занятиям: так с нами занимаются французским языком и преподают нам бальные танцы. Одна бы она заниматься не стала.
У них очень открытый и хлебосольный дом. На праздники бывает много народа, в основном это богемная публика.
Начну с того, что на праздник 7 ноября 1957 года у нее дома мы познакомились с двумя художниками: Иосифом Павловичем Архиповым и Владимиром Андреевичем Малышевым. Они нам с Милой предложили позировать им для картины. Мы, конечно, согласились. Тем более, что они обещали нам платить. И вот мы начали ходить к художникам. Наши родители об этом знали. Их мастерская находилась в переулке Чернышевского. И каждый день мы туда ходили. Платили они нам 25 рублей за 2 часа.
Сначала мы ходили охотно. В мастерской был ужасный холод. Мы приходили и, первым делом, топили печь. Писали они нас из разных концов мастерской. Мила сидела на стуле, а я стояла за ней в пол-оборота.
На мне была черная шелковая блузка и коричневая юбка. К художникам часто приходили другие художники. Одного запомнила по фамилии Бахтеев ( или Бехтеев) – художник-иллюстратор. Ему очень понравилась работа Архипова, где хорошо была передана линия моей фигуры. Сказать откровенно, но мне больше нравилась работа Малышева. Он писал меня одну и не в полный рост, а в половину. У меня было очень хорошо прописано лицо. Но Архипов старше и вообще он считается лучшим художником, чем Малышев. У него есть работы в Кремле, Моссовете, в музее Ленина.
 

1 9 5 8 год

Так мы ходили почти 3 месяца. Позировать нам надоедало, и мы делали так. Я «заговаривала зубы» обоим художникам, а Милка в это время переводила за их спиной часы на 30 минут вперед. А когда уходили, то отводили часы назад.
Однажды к художникам заглянул скульптор Болеслав (Борис Петрович) Бацкич. Он югославский эмигрант. Живет у нас в России уже 40 лет. Живет без паспорта, называет себя Гражданином Мира. Вот мы и познакомились. Он сначала предложил мне позировать для какой-то женской головки, но потом предложил стать его ассистенткой. Милка тоже была со мной. Так мы и ходили : в 2 часа дня к художникам, а от них прямо к скульптору. Как раз начиналась грузинская декада в Москве. Милка поругалась с Архиповым, и мы перестали ходить к художникам, тем более, что нам уже это надоело.
Во время декады Бацкич, Милка, я и Дана (внучка Бацкича) пошли в гостиницу «Москва» к Шалве Дадиани – руководителю делегации. Дадиани - фамилия грузинских князей. Он – крупнейший писатель . Его лучший роман, кажется, «Семья Гвергвилиани», а вообще точно не знаю. Он нам дал списки лучших артистов Грузии, среди них Хорава, Васадзе и другие. Мы им должны были сделать портреты.
Почти вся молодежь остановилась в гостинице «Урал». Там мы делали скульптурные слепки киноартистов. Среди них был главный герой фильма «Я скажу правду». Милка и я познакомились с двумя грузинами – Романом и Вахтангом. Мы с ними ходили в ресторан «Астория» на улице Горького. Помню ели что-то вроде чахохбили. Они нас пошли провожать домой. В нашем дворе нас встретила ватага дворовых мальчишек. Милка плохо училась в школе, и они нам вслед орали стихотворение, написанное про нее в школьной газете: «Смотрит в зеркало Белан, а из зеркала – баран»
Мы с ней не знали, куда провалиться от этих ребят, но, кажется, грузины ничего не заметили. И вот декада кончилась. Дальше было еще интересней….
В Москве начинался 1-ый Международный конкурс скрипачей и пианистов им. Чайковского. Скольких трудов стоило нам с Бацкичем (Милки с нами уже не было) через Министерство культуры и другие организации попасть к конкурсантам и, прежде всего, к Вану Клиберну, от которого вся музыкальная Москва была без ума. Он жил в №619 в гостинице «Пекин» на 6 этаже. Через Комитет по организации конкурса мы, наконец, с переводчицей Генриеттой Беляевой 16 апреля 1958 г. в 10 часов утра попали к нему.
С ним еще в номере был какой-то американский журналист. Как только мы вошли в номер, Ван Клиберн пожал нам всем руки, предложил кофе и вообще был крайне любезен. Он очень хороший и простой парень!
Скульптор сказал, что я играю на виолончели, и тогда Ван выразил желание на каком-нибудь конкурсе сыграть вместе со мной. Дал мне автограф.
Пока мы подготавливались к работе (я сгущала гипс) другой американец изъелозил все штаны, фотографируя нас с разных концов комнаты. Потом мы все сфотографировались за столом, а потом я одна с Ваном Клиберном. И я своим ФЭД-ом очень много его фотографировала. Пленки потом «гуляли» по
всей Москве, т.к. женщины из Музыкальной библиотеки Всесоюзного радио, где я подрабатываю, попросили их у меня. Качество моих фотографий им не понравилось.
Когда мы вышли из гостиницы, толпы его поклонниц, дежуривших у гостиницы, страшно нам завидовали. Ведь к нему попасть очень трудно, скорее невозможно.
Сделанный нами скульптурный портрет Ван Клиберн увез в Америку. Второй экземпляр остался в Москве.
Следующей нашей жертвой был Тоиоаки Мацуура – японский музыкант.
Он такой смешной и очень подвижной. Пока скульптор готовил гипс в другой комнате, Тоиоаки изъявил желание меня сфотографировать. Аппарат у него был очень маленький. Потом и я его сфотографировала, а потом все вместе.
Тем временем к нему пришла корреспондентка какой-то газеты брать у него интервью - «Как я полюбил музыку». Переводчица находилась рядом. А мы в это время делали свое дело: корреспондентка задавала вопросы, переводчица переводила, я сгущала гипс, скульптор наносил его на лицо, а Мацуура отвечал. Потом мы замазали ему уши, а корреспондентка все спрашивала и спрашивала. Наконец, Тоаоаки не выдержал и рассмеялся, сказав: «Что Вы мне говорите, я уже давно ничего не слышу!» Он был вообще очень смешливый, все время смеялся и, в конце концов, испортил нам маску. Мацуура тоже дал мне свой автограф.
Были мы еще у француженки ( не помню фамилии) и исландки Софи Торун. Они жили в одном номере. Когда мы пришли, то они обе собирались на бал в Кремль. Какие у них туалеты! Француженка надела серое нейлоновое платье и серые туфельки. Но у нее лицо малосимпатично. У нее отец долгое время жил в Японии и, вероятно, мать японка. Исландка более симпатичная. Она надела красное кружевное платье на красном тафтовом чехле. Я им помогала одеваться, застегивала их бесчисленные молнии.
Еще мы были у румына Штефана Рухи. Он очень приятный мужчина, но еще лучший исполнитель. Я не знаю, почему ему не дали 1-ой премии, а дали Валерию Климову. Наверное потому, что он Чайковского исполнял немного с цыганским акцентом. Но техника исполнения у него была безукоризненна. Он женат. Жена ему же и аккомпанировала. У него двое детей. Своему сыну у нас в Москве он купил виолончель. Я его тоже фотографировала.

В гостинице «Центральная» жил китайский девятнадцатилетний пианист Лю Ши –кунь. Он получил 2-ую после Вана Клиберна премию вместе с нашим пианистом Львом Власенко.
Лю Ши-кунь был попросту неравнодушен ко мне. Ему доставляло большое удовольствие, когда я наносила ему на лицо и руки специальный состав (это необходимо для нашей работы). Нам пришлось все делать ему по два раза. И он самоотверженно выносил все неудобства.
Когда я приходила, то он всегда угощал меня шоколадными конфетами. Мы у него пропадали целыми днями. Однажды мы пришли к нему втроем: я, скульптор и его внучка Дана. А к нему пришел его товарищ, который учился на 5-м курсе Московской консерватории на отделении композиции. Это был композитор Ду-Минь-синь. Он написал музыку к постановке «Ураган». Она с успехом шла у нас в театре им. Пушкина и в театре Транспорта. Он мне предлагал контрамарки, чтобы пойти с ним на его пьесу. Этот китаец уж очень оевропезировался, живя у нас здесь.

(Удивительно, как я тогда точно охарактеризовала этого композитора, «пробив» его уже сейчас, как и многих упоминаемых в дневниках людей, в поисковиках. Он жив-здоров у себя в Китае, уважаем и любим за симфонию «Великая китайская стена».О нем вспоминают наши композиторы, оканчивавшие с ним консерваторию. И отмечают, что он был в то время самым оевропезированным на курсе китайцем. Значит в свои 18 лет я точно это тогда  подметила).

По приемнику в это время передавали танцевальную музыку. Он пригласил меня танцевать. Во время танца все время, как бы нечаянно, целовал меня в щеку. Дана видела – было перед ней неудобно. Дал мне свой телефон и телефон своего товарища.
В это время пришел с репетиции Лю Ши-кунь. Этот добрый малый сбегал за обедом вниз, заказал обед в номер из ресторана «Астория». Мы все пообедали. Потом Лю должен был ехать куда-то играть. Скульптор сказал, чтобы я пошла его проводить. Мы вышли из гостиницы втроем: два китайца и я. Шли по улице Горького. На нас все огладывались, потому что Лю Ши-куня все знали по телевидению, кино и газетам. Около памятника Юрию Долгорукому мы взяли такси и отвезли Лю, кажется, в ДЗЗ (Дом звукозаписи), где он должен был играть. Мы остались в машине вдвоем. Композитор стал звать меня поужинать в ресторан, но я сказала, что хочу домой. Он вел в машине себя странно – все время припадал к руке и целовал ее. Предлагал мне дружбу. Как он сказал: «Давайте дружиться». Но он мне не нравился хотя бы тем, что все время хвастался. Около дома я вышла, сказала, что меня дома ждут, и пообещала позвонить ему. И мы расстались.
Вскоре Лю Ши-кунь уехал на гастроли. Когда он приехал в Москву, то достал нам с Бацкичем билеты на свой концерт 5 мая. Эти билеты не продавались, они были бесплатные, но концерт был закрытым. На концерте были его китайские друзья и все иностранные посольства. После концерта я прошла за кулисы. У него оказался уже другой переводчик - Володя. Молодой и, как я потом узнала, препротивнейший тип. Лю договорился с нами, чтобы 7 мая в 10 утра мы были у него. Он уже жил в гостинице «Пекин». Мы со скульптором пришли. Кажется, 8-го мая он должен был улететь в Китай. Мы ему принесли его скульптурный портрет. Ему кто-то из поклонников подарил большущую корзину цветов. Он усадил меня около нее у окна и сфотографировал. Потом подарил мне свою карточку и подписал ее. Потом мы все вышли из гостиницы и сфотографировались вместе. Меня еще что поразило: всю свою премию за 2-е место он отдал государству на строительство детского садика в Китае. Но это я узнала потом, и не от него. Лю Ши-кунь обещал написать письмо. И мы расстались…

Прошло время. Меня и скульптора вызывают в китайское посольство – это где-то на Кропоткинской. Нас провели в широкую, хорошо обставленную комнату. Там нас оставили ждать. Вскоре к нам вышел какой-то китаец. Не знаю, посол это был или нет. Он нам передал письмо Лю Ши-куня, где тот писал вообще о России, как она его приняла, а в конце о нас со скульптором. Он написал так: «Никогда еще не забуду почтенного старца и молоденькую девушку, в которую можно влюбиться, которые своим благородным делом воодушевляли меня в дни конкурса».
Бацкич очень обиделся на «почтенного старца» : он не считает себя старым. Там же мы передали письмо Мао Дзе-Дуну, где скульптор предлагал свои услуги в Китае: научить методу документальной фотоскульптуры китайских скульпторов.
Между прочим, он один в мире владеет секретом этого метода – делать маски с живого лица. Институт антропологии в Москве очень высоко оценил его работы. Скульптор и антрополог Михаил Герасимов предлагал ему вместе посетить все точки мира, чтобы запечатлеть в масках представителей всех рас и народностей, но Бацкич не захотел делиться своими секретами с кем-либо. Про него писали в журналах, показывали в кинохронике, писали в газетах. Он сделал более 400 работ. Его любили А.Луначарский, Калинин и
Крупская. Калинин выделил ему под мастерскую 2- ой этаж теперешнего ГУМа, но после войны он ее потерял. Долгое время жил на квартире Луначарских, пока ему не выделили площадь на Петровке.
Однажды он меня повел к Луначарским. Жена Луначарского еще жива. У нее есть внучка Аня – очень хорошенькая, умная и озорная девчонка, моложе меня на 2 года. Мы с ней подружились, и вместе читали дневник ее бабки, когда они были на Капри, и к ним приезжал Горький. Я у нее купила туфли, очень красивые. Летом приглашала меня на дачу.
Вскоре я стала собираться с Валей, двоюродной сестрой, на юг. Мне уже делать было нечего, т.к. и в музыкалке начались каникулы.
И я стала ездить к тете Зине, Валиной маме, на Кропоткинскую, где она в киоске около метро продавала цветы. Она куда-нибудь уйдет, а я одна продаю тюльпаны, розы, пионы, нарциссы. Около моего киоска всегда было много народа. Особенно один все время простаивал часами, но мне даже не хочется про него писать, так он мне не интересен. Однажды подходят ко мне трое: девушка и двое, с иголочки одетых молодых людей. Они представились: Леон, Всеволод и Оля. Всеволод и Оля - брат и сестра. Они, без всяких церемоний мне сказали: «Мы за Вами наблюдаем уже три дня. Вы нам понравились, приходите 20 июня, в пятницу к нам по адресу…. и назвали адрес. Меня удивил такой быстрый подход, но с ними была девушка, и это меня остановило, чтобы не дать решительный отпор. Потом они мне сказали, что Леон работает в дипломатическом корпусе, а Всеволод работает в Министерстве иностранных дел. Так или иначе, но я согласилась, сказав, что приду со своей сестрой.

20-го июня я заказала билеты в Новороссийск и в тот же вечер мы пошли к ним. У Леона отдельная большая квартира в центре, где уже были две девушки и двое молодых людей, кроме Леона. Один из них был Всеволод, он мне понравился больше, чем все они. Вскоре с девушкой пришел еще один, Вадим – препротивнейший тип. Всеволоду я, видимо, понравилась, потому как он говорил кому-то на кухне: «Вот такую жену как Галя я бы хотел…» К сожалению, он должен был уйти на переговорную станцию в 11 часов вечера и не знал, что мы больше не увидимся, потому что после его ухода мы все переругались.
А началось это так. Леон и Вадим в совершенстве владели английским языком, и все время разговаривали между собой. Я улавливала смысл и поняла, что они говорят о нас с сестрой, так как мы новенькие в этой компании. Я сказала, что если они считают себя людьми из высшего общества, то обязаны понимать, что нетактично говорить так там, где язык не знают или плохо знают. Сестра меня поддержала. А другие девчонки-дуры молчали. Это, наверное, какие-нибудь хорошенькие продавщицы. Вот они и сидели с открытыми ртами и внимали их болтовне. Наконец, Леон сказал: «Хватит ссориться, поедем кататься». У него машина «Волга». Мы часа три катались по Москве. В машине перепалка возобновилась. Валю подвезли к дому, и она ушла. Нас в машине осталось четверо : Вадим с девочкой Беллой, Леон и я.
Было уже 3 часа ночи , и я попросила отвезти меня домой. За их кичливость мне очень хотелось их примерно наказать, но надо было сначала подъехать к моему дому. И я решила их проверить так, как однажды проверил меня мой учитель музыки Владимир Николаевич. Я им сказала: «Вот вы все знаете, во всем разбираетесь. И музыку тоже знаете и понимаете? Тогда можете ответить мне на несколько вопросов?». Они сказали, что для них это не проблема. И тогда я задала первый вопрос. Вот бежит стадо и оставляет за собой горошки. Что это было за стадо? Они, конечно, почувствовали подвох, но я все-таки заставила их отвечать. Они ответили – козы. Я хвалю – молодцы. Второй вопрос - бежит другое стадо и оставляет за собой лепешки. Что это было за стадо? Они с готовностью – коровы. И я их опять похвалила. И третий вопрос – скачет табун и оставляет за собой что-то величиной с кулак. Кто это был? Их ответ – лошади. И задаю последний вопрос. А кто написал музыку к знаменитой колыбельной «Спи, моя радость, усни…» И они умолкли. Я и говорю: «Вот в го..не вы очень хорошо разбираетесь, а в музыке - не очень. А музыку написал великий Вольфганг Амадей Моцарт». Сказала - и вышла из машины, так хлопнув дверью, что Вадим забеспокоился за состояние машины. Леон выскочил за мной. Сказал, что у меня сегодня было, видимо, плохое настроение. У меня телефона нет и он попросил меня завтра ему позвонить, прибавив, что его еще не обманывала ни одна женщина. Я подумала: «А я буду первая!» И конечно, не позвонила.

Остальные дни прошли в сборах на юг. 30 июня мы с Валей уехали в Геленджик.
Геленджик опишу кратко. В первый же день познакомились с двумя Володями. Очень красивыми, высокими, подтянутыми. Пожалуй, они были даже чем-то похожи друг на друга. Ходили в ресторан «Геленджик». После Валя с Володей №1 куда-то удрали. А мы остались вдвоем с Володей № 2. Он очень странно себя повел. Первым делом он мне откусил клипсу, потом поднял на руки и стал носить меня по улице. Потом стал меня страшно прижимать. Я его оттолкнула и сделала ему замечание, что когда идут на свидание к девушке, то, по крайней мере, все лишнее вынимают из карманов брюк.
С ним случился приступ гомерического хохота. Он даже весь согнулся. Потом подхватил меня на руки и отнес к нашему дому, где мы встретили Валю и Володю №1. Он передал меня Вале со словами: «Как жаль, что встретились такой горячий темперамент и такая детская философия».
Это сейчас мне уже 19 лет и я все понимаю. Валя старше меня на 2 года и, конечно, она мне все потом объяснила. Даже она не знала, что я еще такая дура набитая. Мы с ней не так близко в Москве живем друг от друга и не очень часто виделись до этого: я училась в двух школах (в простой и в музыкальной), а Валя работала медсестрой. Я много позже узнала, что она уже сделала аборт – это ото всех скрывалось. Я же была страшно запугана тетей: очень боялась потерять девственность, боли, плохих болезней, беременности и осуждения окружающих.
Потом мы познакомились с Алькой и Жоркой – одесситами. С этими мы гуляли довольно долго. Странный у меня характер! Когда мы с Валей шли на свидание, то меня так и тянуло, чтобы опоздать. Они нас все время ждали у очень освещенного кафе. А мы спрячемся в тени деревьев и наблюдаем, когда же у них лопнет терпение. Когда они уже собираются уходить, то мы выходим. Алька говорил Вале про меня: «Я ее еще не люблю, но меня к ней уже тянет». Но, в конце концов, я поссорилась с Алькой, Жорой и Валей. Меня страшно задели слова Альки, правда, сказанные не мне, а Вале с Жоркой. Он сказал как-будто так: «Скелет, а еще из себя выдрыгивает». Я и правда была очень худа. Если это так, то я поклялась ему отомстить. Так вот, вскоре Валя уехала, и Алька с Жоркой тоже. А я осталась с приехавшими в Геленджик Милой Белан и ее родителями. Ездила с ними на экскурсию в Крым. Потом вернулись опять на Кавказ. Мы с Милкой познакомились с Валерой и Володей. Валера – чудный парень из Ленинграда. Он так хорошо к нам с Милкой относился, что мы даже не знали, кто ему больше нравился. Другой же – противный парень с кукольным лицом. Ходили с ними в горы. Вскоре Валерка уехал, остался один Володька. Однажды он взял лодку нас покатать, а часы положил в тапок. Я этого не видела, а Милка видела. Вот мы отплыли подальше от берега и стали прыгать с лодки в воду. Вовка купался, а мы с Милкой остались в лодке. Он так раскачивал лодку, когда прыгал, что она забрала воды. Чтобы ее вычерпать, я взяла тапок и стала выливать воду. Вдруг слышу хрип – часы! Смотрю на Милку, а она давится смехом. Я ничего не поняла и продолжала вычерпывать воду, а Вовка уже забирался в лодку. Вдруг что-то блеснуло на солнце и пошло на дно, вслед за этим сверкнули голые пятки Вовки и он нырнул. Когда он вылез, то сказал: «Ну что ж, сегодняшняя прогулка обошлась мне в 415 рублей!»
Еще в Геленджике пристал ко мне какой-то тип – Гранд. Из-за него я уехала из Геленджика раньше, чем была должна, так как он меня преследовал.
И вот я в Москве. Теперь пора написать про моих знакомых – иностранцев. Дело в том, что моя Валя живет рядом с военной академией и она ……… ………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………