Наизнанку был вывернут то ли я, то ли весь мир – одно из двух. Или, может, я провалился и теперь созерцаю нутро этого мира. Мир проглотил меня, сожрал и очень скоро начнёт переваривать. Уже начал.
Наверное, всё это – отместка пальцам, настойчиво лезущим к моему горлу. Но пока я могу уклоняться, отстраняться. Стараюсь.
Странно – это когда сворачивает в комок, клубком нервов. Тривиальная реакция на штамповый раздражитель приобретает иные краски, когда это – рука и нож, когда – окно и шаг.. Чётче, конкретней. Открытое окно. Разомкнутые круги кольцевых дорог в никуда.
Иные – тоже кругами, хоть и летают. Иные – то же.
Утром они пьют яд и отправляются спать. Почему ты не? А я кто?

Когда я сплю, я стою на площади Марии-Терезии и созерцаю летящие сверху пылающие куски Kunsthistorisches Museum – последнего убитого памятника. В этот раз Мировая война взялась за нас основательно, уже не отпустит, не оставить жить. Останутся толпы доживающих. Но толку в них..
Расчёт глобален и правилен: уничтожение всех памятников мировой культуры. Уничтожение тотальное, с пометкой «восстановлению не подлежит». В ночном небе визг снарядов и вспышки взрывов, цветы атомных бомб, шум и скрежет вывихнутых взрывом конструкций, агония балок и перекрытий.
История человечества заканчивается здесь, сейчас. Восстановить ничего не удастся. Смысла в уничтожении людей – нет. Уже никто из них не сможет выложить заветное слово из крупинок пепла.
Заветные слова – железная стружка в пойле, которое жрёт социум.
Наш конец света стал равен физическому уничтожению памятников культуры, потому что носителей культуры как таковых уже не осталось.
Вспышки снарядов, языки пламени, облизывающие руины Kunsthistorisches Museum – даже не закат человечества, а последние конвульсии сумерек.
Тьма.
Спите, сон ваш теперь будет вечен.