А сказка - фонарик, что светит в ночи
Для тех, кто при сказке сидит и молчит
И смотрит на сказку, и верит, и верит,
Что в сказку ведут не поэты, а двери.
Откроешь - и выйдешь,
Откроешь - и выйдешь,
Откроешь - и выйдешь,
И сказку увидишь...
"Песня о сказке" из к/ф "Ученик лекаря "
31 июня |
"Ищу тебя"
Метки: 31 июня |
31 июня. Д.Б.Пристли (гл.14-17) |
Метки: 31 июня |
31 июня. Д.Б.Пристли (гл.8-13) |
Метки: 31 июня |
31 июня. Д.Б.Пристли (гл.4-7) |
Метки: 31июня |
31 июня. Д.Б.Пристли (гл.1-3) |
Метки: 31 июня |
песни из к/ф Не покидай! |
Метки: не покидай |
Не покидай… (часть2 (29-38)) |
Не покидай…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
29.
Итак, немой пел, а новые слушатели его – вошедшие минуту назад Крадус, Флора, Альбина и Оттилия – похоже, онемели: им все казалось, что тут дразнящий фокус какой-то...
– Ну здравствуйте, собеседники!– приветствовал их бывший немой. – Полно, поверьте, наконец, глазам своим и ушам – и давайте общаться! Перед вами – известный говорун, способный перебалабонить всех... Милая королева, ну как, рады вы за меня?
– Я в восторге, Патрик... – Флора часто-часто хлопала ресницами. – Это счастье...
– Альбина, утром вы изволили шутить насчет турнира красноречия, – продолжал Патрик. – Просите же папу назначить его!.. Если только у нас есть еще недурные ораторы... похоже, что они попрятались или их упрятали всех... Вытаскивайте их, Ваше Величество, – и никто из них не переговорит немого Патрика - приглашаю вас в болельщики и судьи!
Незаметно и поспешно из зала вышла Оттилия.
А Пенапью захлебывался от избытка чувств:
– Слушайте, господин Патрик! Вам надо в театр... да-да, я убедился сейчас, это твердое мое мнение: ваше место – на сцене! Праздник, господа! Вот я, вроде бы, человек посторонний, а и у меня на душе праздник! Предлагаю тост... за это чудесное событие, свидетелем которого я имею честь быть... и всем-всем буду рассказывать о котором. У нас в Пенагонии никто уже не верит в чудеса... ну почти. Вот они и случаются реже – в наказание, не правда ли? Нет, но как это справедливо, господа: у кого талант, тому и голос... Вот я, например, мог бы и... помолчать. Откровенно говоря, все врет наша энциклопедия: никаких у меня талантов, ну решительно... Там только два слова честные: "любит искусство". Понимаете, я зритель хороший... вот и все.
Все помолчали, словно обезоруженные.
– А вы заметили – чем-то пахнет? – спросила Альбина у всех сразу. – Горьковатый такой аромат... освежающий...
– Я решила – это твои духи, – отозвалась королева. – Нет? Крадус, а ты чувствуешь?
– Что-то есть, да... Но дух свежего навоза я больше уважаю, ароматные вы мои. Не взыщите.
И опять Пенапью выступил:
– Да! Еще одно открытие, я и забыл сказать: теперь я знаю, господа, кто сочинитель тех песенок, которыми у нас молодежь увлекается! По глупости нашей они считались нарушением общественного спокойствия, эти песенки... Но теперь они будут вкладом в пенагоно-абидонскую дружбу! Потому что писал их Ваш воспитанник, королева!
– Племянник мой, – неожиданно уточнила королева Флора. – Родной племянник.
– Как это? – не поняла Альбина. – Ты что говоришь, мама?
– Этак, пожалуй, ты ляпнешь сейчас, – сказал в виде шутки король, – что Патрик – сын покойной сестрицы твоей? И короля Анри? В общем-то оно так и есть, но...
Тут он булькнул горлом, подавился своими словами, вид у него был оторопелый, взгляд – блуждающий... Если это шутка, то – дикая...
Принц Пенапью частично оказался в курсе дела:
– Анри Второго вы имеете в виду? О, я знаю – это жуткая страница вашей истории...
...Как-то не замечено было, что исчез сам Патрик: он спохватился, что виноват перед Марселлой, которая плакала от счастья за него – уже во время исполнения песенки. Перед ней и мы виноваты: не упомянули тихое ее появление. Теперь Патрик, говоря с ней наверху, не услышал сенсационных откровений, близко и грозно касающихся его... С галереи он смущенно обратился ко всем:
– Господа, прошу извинить меня: я немного устал... и что-то сердце – то зачастит, то замедлит... Глупо, правда же, – заиметь голос, чтобы истратить его на последнюю беседу с врачом и священником? Я еще вернусь, господа...
Он всех обласкал счастливым взглядом, и они с Марселлой ушли (она, как могла, поддерживала его, вдруг обессилевшего...)
– И опять с ней, с этой служанкой! – сочла необходимым отметить принцесса Альбина. – Но это пустяки сейчас... Нет, родители, что вы наговорили тут: Патрик – королевский сын? Сын тети Эммы и Анри Второго? Но вы же говорили всю жизнь, что он – приемыш, без роду, без племени?!
– Да потому, – всхлипнула ее мать, – что ваш Канцлер мерзкий стращал меня целых 16 лет! Да разве меня одну? А скольких со свету сжил, чтобы не проболтались?
А король не понимал, что происходит:
– А что это тебя прорвало сегодня-то?! О, Господи... Понимаешь, дочь – ни одна душа не должна была видеть в мальчишке наследника престола... Почему "была"? И сейчас не должна! Сейчас - особенно! Поскольку парень разговорился вдруг!
30.
В эту минуту вошли Канцлер и Оттилия. Было заметно, что, несмотря на ее помощь, переодевался он в большой спешке: перекошен галстук, углы стоячего воротничка не совсем симметричны... С ним не случалось такого прежде, и весь вечер это будет его раздражать. Но если бы, если бы только это...
Он извинился за свое "запоздалое и, может быть, не всем угодное вторжение" – так и сказал. Подошел затем к Пенапью и объяснил, что не был ему представлен из-за мучительного своего насморка. И сразу было представлено непрошеное доказательство: нос покраснел, лицо скривилось, пришлось поспешно извлечь платок, оказавшийся большим, как полотенце...
– Наш Канцлер, принц, – представил Крадус страдальца. – Тот самый. Зовут – граф Давиль. А насморк его как зовут? Алкоголический?
– Нет же! – чуть не вскричала Оттилия (как выражаются в наше время, король ее достал). – Аллергический!
– Будьте здоровы, господин Канцлер, – пожелал Пенапью, когда после долгих приготовлений раздался слабенький чих, можно даже сказать, кошачий ... – Очень жалко, что вы не знаете тех поразительных вещей, которые происходят в этих стенах... Вот я, прямо говорю, – потрясен...
– Я в курсе, – отвечал Канцлер. – Прежде всего, не будем задерживать музыкантов... пока. Чем меньше "потрясенных", тем лучше. Господа, музыка более не понадобится, до свидания!
...И все молчали, дожидаясь, пока уйдет последний из музыкантов. Мало вообще-то хорошего в прощании с музыкой...
"Человек номер два" приступил к расследованию:
– ...Итак, с чего же вдруг сделался красноречив немой воспитанник королевы?
– Испугались? – спросила Флора. – Напрасно: он еще пока тетей меня не называл, о правах на престол не заговаривал...
– И не выспрашивал, слава Богу, как его папу с мамой укокошили... – добавил Крадус.
Канцлер был и в ярости, и сбит с толку. Человек всегда бывает смешноват, если гневается, а источника своего негодования ясно не видит, не может найти:
– Стоп! О чем вы толкуете? Что вы здесь пили, господа?!
– Мы смешивали сок мухомора с керосином! – Альбине и прежде хотелось над ним поиздеваться, но почему-то можно стало – только теперь.
– Мне, девочка, не смешно ничуть! Господа... Ваши Величества... призываю вас к предельной серьезности! К предельной! Давайте отвечать за каждый звук, исходящий из нас! – и вслед за этим воззванием он дважды чихнул.
– Не выходит, брат! – обрадованно уличил его король. – Вот ты – можешь за свои чихи отвечать? Так и я... только из меня правда прет: тянет, к примеру, похвастаться перед нашим гостем! Ох, принц, ну и славную операцию провели мои люди... На том же чертовом месте, у Кабаньего Лога... А вот и герой этого дельца – легок на помине!
Это вошел Удилак. В новеньких полковничьих эполетах, в мундире, расстегнутом фривольно, с красным лицом и нетвердой походкой:
– Ваше Величество! Гвардейцы, отличившиеся в операции "Иго-го", благодарили просить... что я вру?.. просили благодарить: угощение отличное!
Тут королева Флора выступила со своей высокой оценкой упомянутой операции и ее участников. Пусть и немного она смыслила в лошадиных статях, но Милорд ей очень понравился, очень! – Минут двадцать назад муж водил ее смотреть на этого сказочного скакуна...
– Милорд? Я не понял... – сказал Пенапью в странной тишине. - вы ходили смотреть на него? Куда, простите?
– В мои конюшни, принц, – куда же еще? А вы как думали? - Крадус уже ничего не стеснялся. – Кто смел, тот и съел! За что полковничьи эполеты на Удилаке? За то, что Милорд – наш ! Так чего просят твои герои, полковник?
– Артистов! – улыбнулся его любимец во все 32 зуба. - Прикажите, Ваше Величество, тех кукольников отпустить до утра... И еще там, говорят, певуны какие-то, в подземелье, а? Их бы тоже - потому как захотелось ребятам искусством побаловаться! Не знают, как развлекаться... забыли!
– Это мой круг вопросов, полковник! Подойдите ко мне... - с этими словами Канцлер взял Удилака под руку и повел его в пустынную часть зала, что-то внушая ему вполголоса.
...Нужно было видеть принца Пенапью после всего сказанного. Выражение его лица... нет, не будем описывать: не получится! У него кружилась голова. Он потрясенно всматривался в Крадуса, в остальных, он тер свой лоб и шептал:
– Они здесь... их заперли... это все был обман...
Ничего более не выясняя, он, как сомнамбула, вышел из Дубового зала...
Метки: не покидай |
Не покидай… (часть2 (21-28)) |
Не покидай…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дар речи
21.
Церемония знакомства с дамами была уже позади, гостя усадили, конечно же, рядом с принцессой Альбиной. Ее открытые плечи заметно конфузили его. Альбине мудрено было понять, в чем дело: стоило ли так напряженно готовиться к этой встрече, если гость предпочитал смотреть на какой-нибудь соусник или на свою вилку? И еще принцессу пугали листочки в руках отца, исписанные трудолюбивым Канцлером. Крадус откашлялся, музыка на галерее смолкла.
– Пап, ты только сокращай, умоляю! – шепнула королю дочка. - Если подряд, – все уснут!
Но это услышала Оттилия. И разъяснила Альбине, что сейчас он не папа, он – король при исполнении... Крадусу захотелось позлить "профессоршу", он предложил с наивным видом:
– Слушай, а может, передадим это гостю – он пролистает перед сном, а?
Ответом ему был испепеляющий взгляд; король вздохнул и начал свою писаную речь:
– "Ваше Высочество! Наш далекий и одновременно близкий пенагонский друг! Абидонцы давно чтут вашего родителя и вас как славных государственных мужей, мудрых в политике и приятных в обхождении. Вы впервые в нашей стране. Но дружба и горячая симпатия к вам, опережая ваш кортеж, по-весеннему согрела сегодня нашу столицу, говорящую вам "Добро пожаловать!" с особым радушием..."
(Невольно припомнилось принцу Пенапью это "особое радушие" на лицах хозяина и завсегдатаев таверны, полицейского, прохожих, юного живодера по кличке "Гиппократ"...)
"У нас в Абидонии, надо заметить, народ по характеру домосед, почти никто нигде не был. Но все замечательно отзываются о вашей стране, об ее живописной природе, ее добросовестных мастерах-умельцах..." – тут Крадус оторвался от текста, заговорил от себя:
– Вот это точно, это без лести, Ваше Высочество. Взять, к примеру, шорников ваших – поклон им! Лучшие седла у меня – из Пенагонии! Или возьмем стремена: так сработаны, что даже мертвый ты стремя не потеряешь!
Королева одернула его; она-то знала, что лошадиная тема грозит заполонить все! Крадус сделал над собой усилие и вернулся к листкам:
– "...парфюмерах, кожевниках, ткачах пенагонских, чьи изделия, поступающие к нашему королевскому двору, всегда радуют нас". Это факт, это он не соврал... только на первое место – все-таки шорников. "Восхищенная молва доставила нам данные и о тех необычайных талантах, коими наградили особу нашего гостя златокудрый Аполлон и его Музы..."
В этом месте король обменялся выразительными взглядами со свояченицей... Ясно же было: самому Канцлеру, с его особым сегодняшним насморком, не подвернулся бы под перо этот златокудрый с Музами... Какая-то скорпионья жидкость была в этой кудрявой фразе, и капнули ею не для гостя-слушателя, а, похоже, – для оратора самого!..
А гость вдруг засмущался ужасно:
– Полно, Ваше Величество... каких еще "необычайных"? Стоит ли? И вовсе это не молва восхищалась, а наша Пенагонская энциклопедия, я же знаю...
– Ну и что? – вмешалась Альбина. – Ведь там не выдумано, что вы в Королевском балетном театре выступали? Танцевали главного мотылька какого-то?
Эти слова причинили настоящее страдание принцу Пенапью! Всерьез говоря, выступление такое было на самом деле, но только один раз. Пробное оно было, неофициальное. Можно считать, репетиция. Прогон. И в зале сидели, слава Богу, только папа с мамой... А в Энциклопедии (деликатнейшний принц обозвал ее подлой!) напечатали, что успех был грандиозный, триумф... И принцу долго нельзя было поднять глаза на людей. Знали же люди, знали и радовались, что в балете "Легковерная любовь к огню" партия Первого мотылька не досталась выскочке августейших кровей! Ее, в конце-то концов, артист танцевал! И справедливо! А из-за Пенапью и неуклюжих его попыток только всю труппу задерживали зря, перенося премьеру с марта на май! Да если б и научился он делать это прилично, все равно – на публике, при полном зале, он просто умер бы! Сразу! Еще до первого фуэте! Этот балет, напоминавший королю и еще кое-кому о конфузе наследника, вообще мог быть запрещен ко всем чертям! Дирижер был на волосок от казни, от виселицы! Вот какой вклад в искусство мог внести он, принц Пенапью! Спасибо, удалось папу уговорить, чтобы он этого не делал...
Королева хотела успокоить его, – он так, бедный, разволновался... Принц стал полностью розовым (с сиреневым отливом) и продолжал объяснять:
– Помилуйте, но я-то знаю, что не было "восхищенной молвы"! Может, еще будет когда-нибудь... хотелось бы... но пока нет.
Оттилия выразила мнение, что подобная скромность – сама по себе талант, но ей лично обидно за королевскую речь, которую не дослушали, скомкали... Она вызвалась подытожить главное в этой речи. Но король сказал "я сам" и был краток:
– Здоровье нашего гостя! – Тут все выпили, наконец.
Но принц Пенапью, оказывается, страдал! И не только от грубой, топорной рекламы дома, в Пенагонии. Он еще и от местной неловкости страдал, от абидонской: он готов был провалиться сквозь землю из-за нее! Ведь приглашения к этому столу ожидало множество людей, но им всем отказали в последний момент... Может быть, их еще можно вернуть? – спрашивал гость, заглядывая каждому в лицо. Его уверяли, что всем именно приятно: все вышло так по-семейному!
– Это – да, но ведь они тоже, наверное, покушали бы охотно... А из-за меня им, как курам, сказали "кыш"... – Пенапью никак не мог слезть с этой темы.
Оттилия поручилась ему своим честным словом, что все эти господа – в принципе ходят сытые.
Потом помолчали, наслаждаясь фирменными прелестями королевской кухни. За первые места состязались салат из омаров, молочный поросенок и форель...
– Ваше Величество, – обратился Пенапью к Крадусу, – а где мои спасители? Мне казалось, я могу пригласить их к этому столу... они много для меня значат, уверяю вас... И потом, они ведь артисты и не дали бы нам скучать...
– А вы скучаете, принц? – оскорбленно изумилась Альбина. - Уже? Вот это мило...
– Нет-нет, я не то хотел сказать... Но где они все-таки?
– Отпустил я их, друг мой, – Крадус, не поднимая глаз, трудился над поросенком с хреном. – Отпустил по их просьбе на гастроли.
– Как? Уехали? До обеда? И даже не попрощались со мной? Это невозможно... нет!
– Ну вот, нашли о чем горевать. Свинство, конечно, неблагодарность. Но это ж везде и всюду... Переключайтесь-ка лучше на поросеночка, – его свинство нежнее... И на принцессу гляньте: она у вас сидит неухоженная...
– Папа, ну кто просил тебя? – возмутилась Альбина. – Наш гость свободен, в конце концов.
– Нет-нет, ваш папа трижды прав: я неуклюж и бестактен, - спохватился принц. – Вообще-то я этот бокал хотел за здоровье королевы поднять... но с такой же охотой подниму его за ваше счастье, принцесса. Поскольку то и другое связано, не так ли? За ваше огромное счастье... с хорошим человеком.
После таких странных слов – согласитесь, весьма странных! - Альбина вяло чокнулась с ним, но пить не пожелала. А гость не заметил этого: он о друзьях думал, об их странном отъезде...
Что-то тихое и томное играли музыканты. Они знали и без приказа: их искусство должно ненавязчиво помогать процессу пищеварения.
22.
Со своих нар Желтоплюш молча следил за Мартой, которая с упорством мастерила какие-то фигурки из соломы. Добывалась эта солома из прорехи в тюфяке. А инструментов никаких, только пальцы да воображение. Фигурки выходили ростом со спичку, а то и меньше.
– Брось, Марта: все равно они мало напоминают людей...
– А души?
– Что – души?
– Ты ведь не знаешь, какой они формы. И никто не знает. Так вот, это они.
– Черт-те что... Мой отец говорил то же самое, там, на острове. Только лепил их из глины. Десятками... или нет, сотнями! Я еще помню, домогался, чтоб у них носы были и рты, и уши, а он отвечал: нет, не надо... нельзя. И была для них песня. Я прошлой зимой запел ее, помню, но ты сразу захотела повеселей что-нибудь...
– Струсила тогда. А теперь осмелела. Спой, миленький. Правда, у нас их не сотни, а девять... Но мы представим себе.
И под сводами этого подземелья из крупнозернистого камня, который сочился сыростью, зазвучала такая песня:
Мы бесплотные духи,
мы тени,
мы стали скелетами.
Были сильными,
были могучими,
были атлетами.
А потом наши души
покинули наши тела.
Вот какие дела.
Мы и пиво пивали,
и кашу едали с котлетами.
Киверами блистали
мундирами
и эполетами.
А потом наши души
покинули нас навсегда.
Вот какая беда.
Мы блондинами были,
мы жгучими были брюнетами.
Были смердами,
были князьями
и были поэтами.
А потом наши души
умчались в небесную даль.
Вот какая печаль,
Вот какая печаль,
Вот какая печаль.(2)
Метки: не покидай |
Не покидай… (часть1 (11-20)) |
Не покидай…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
11.
У таверны с покосившейся вывеской, на которой изображены сова и пивная кружка, стояла старая Клементина, к морде ее был подвязан мешок: она получала подкрепление.
А трое ее пассажиров находились внутри, они только что сделали заказ. Вот только расслабиться артистам не удавалось: те немногие завсегдаи, которые сидели здесь в этот час, как-то нервно озирались на наших героев... Нервно и диковато. А хозяин, наоборот, норовил мимо смотреть.
– Эх, принц! – вздохнул Желтоплюш. – Если б завалялся у вас хоть один золотой, не томили бы нас... и не косились бы.
Пенапью стал ощупывать себя и вспоминать:
– Вот отсюда они у меня атласный кошелечек вытащили... Отсюда – документы. Постойте-ка... а этот кармашек вроде упустили, прошляпили ... Ура!
Он извлек-таки крупную сияющую монету. Его друзья захлопали в ладоши, находка здорово ободрила их. Ее и трактирщик, наверное, заметил, отчего и подошел вскоре. Но почему он не смотрел в глаза? Да и речь завел какую-то малообнадеживающую:
– Я вам, любезные, судачков посулил, в сметане. Так вот, изволите видеть, задержка с ними. Их кот украл, паскуда. Да... И сожрал! Причем – не наш кот, а соседский: из москательной лавки!
– Жалость какая, – пробормотал Пенапью.
– Ну ладно, мы не привередливы, – весело сказал Желтоплюш, - тогда другого чего-нибудь.
– "Друго-ого!" – недовольно протянул хозяин. – Ишь как просто... А за судачков кто мне заплатит? Нет, может вы не верите мне? Насчет кота? Эй, Гиппократ! – громко позвал он кого-то, озадачивая клиентов таким именем.
Появился угрюмого вида мальчишка. Одной правой рукой он держал аспидно-черного вздымающего шерсть дыбом кота, передние лапы которого были связаны ремешком.
– Это мой сынок, – представил хозяин. – Поклонись, невежа, башка не отвалится!
Парень шмыгнул носом и отвесил поклон.
– Слыхали, на какое он прозвище откликается? Гиппократ! Удостоен за то, что ловко режет кошек... Хирург растет, ей-богу! Так что, если желаете, он сделает этой черной каналье "чик-чик" - и ваши судачки будут вам предоставлены.
Повисла ошеломленная пауза. Лицо Марты исказил ужас – и передался Желтоплюшу:
– Что-то мы не поняли, хозяин... Из кошачьей утробы – на стол, что ли?! Вы... издеваетесь?
– А почему, интересно, я должен терять на этом? Заказ – ваш, - кот – москательщика, а в накладе оставаться – мне?! – трактирщик взывал к сочувствию других клиентов (подмигивая им! – Принц Пенапью готов был поклясться, что подмигиванье дважды имело место!). Те, другие, глумливо хихикали.
– Сейчас же отпусти животное! – взволнованно крикнул мальчишке Пенапью.
Гиппократ безразлично дернул плечом и, не развязывая коту лапы, уронил его на пол. Двумя безумными скачками кот достиг двери и брызнул туда. Хозяин подытожил довольно жестко:
– Коли вы такие добренькие... за воров заступаетесь, я вам ставлю в счет украденный продукт! Значит, ячмень для вашей кобылы - раз, судачки для кота – два... Чего для себя желаете?
Тут взорвалась Марта. Обращаясь к завсегдатаям, спросила:
– Господа, неужели это справедливо? Вы же слышали, что предлагал нам этот выжига? И вас не затошнило?!
Хозяин, возможно, только и ждал чего-нибудь в этом роде:
– Ах, вы еще и аппетит портите моим клиентам? И на смуту их подбиваете? Гиппократ, а ну кликни полицейского...
– Вот именно! – гневно подхватил принц Пенапью. – Полицию сюда! Интересно, дозволяет ли она такое свинство! – он весь в пятнах был.
Мальчишка ушел на улицу, хозяин – в кухню. Настроение у наших героев было отвратительное.
Человек, ближе других сидевший к ним, очень сдавленно, очень тихо сказал (даже губы как-то выворачивая в их сторону):
– Все с тех афиш началось, что на вашем фургоне... Напугался хозяин. Вы, как видно, нездешние... а у нас большие строгости насчет бродячих актеров. И все самовольные объявления запрещены...
Он осекся, этот человек, потому что в таверну уже входил дородный полицейский.
– Фургон и кобыла – чьи? – спросил он мирно.
– Наши, – живо ответил за друзей Пенапью. – Если что-то мы нарушили, это не со зла, господин полицейский... мы путешественники и просто не знали ваших законов...
Так он чистосердечно это сказал, что страж порядка улыбнулся:
– И только вчера вас отняли от материнской груди, верно? У-у, какая, – заинтересовался он монетой, лежащей на краю стола. – Где ж чеканят такие?
– У нас, в Пенагонии.
– Нет, сударь, тут другой герб – Мухляндии.
– Да? Что ж, вполне вероятно. Я ведь сейчас не прямо из дома... мы были в этой Мухляндии четыре дня, она – по дороге, – Пенапью обращался не к полицейскому, а к друзьям. – Я не рассказывал разве? Там король – коллекционер бабочек! Он так содержательно, так увлеченно про них говорит – я восхищен был...А этой денежкой мне там сдачу могли дать, я уж и не помню...
– Документы, – полицейский тронул его за плечо.
– Что вы? Ах, мои документы... Ну нет, за этим обращайтесь к разбойничкам, все у них... Хозяин! – воскликнул он вдруг. – Ну дайте же хотя бы ветчины с горошком! И пива! Мы ведь так и не завтракали, а вы стоите, как монумент!
Тут рука его, сделавшая жест в сторону трактирщика, чтобы усовестить его, оказалась схваченной в запястье металлическим браслетом: страж порядка проделал это профессионально, привычно.
– Это почему? Позвольте... но вы же не знаете еще, как тут с нами обошлись... Выслушайте нас!
Но щелкнули еще два браслета, в результате чего тонкая цепь сделала всю троицу неразлучной с полицейским.
Когда выводили их, в дверях Марта крикнула:
– Эй, хозяин, теперь ваш счет подавайте прямо в участок! И кота заодно – туда!.. И сына-живодера! Достойный сын папы-доносчика...
12.
– Да не может быть! Самозванец... наверняка. Или это... - король повертел пальцем у виска. – Или и то, и другое сразу! На лысеющей монаршей голове пузырилась причудливая корона из мыльной пены, он погружен был в пену весь по горло, – он купался, и в эти сладостные минуты застал его экстренный доклад гвардейского капитана по имени Удилак.
Капитан таращил глаза, как рыба на песке: он в мундире, а здесь стояла банная жара нестерпимая, и король, сидя в своей громадной дубовой бочке, еще склонен был побеседовать:
– Смородиновый дух чуешь? То-то... Половина веников – из листьев смородины... в обязательном порядке. Ну а вид-то, вид-то у него – солидный хотя бы?
– Никак нет, Ваше Величество. Вид – так себе, не особенно. Но божится, что вы его приглашали. И еще двое с ним... тех уж он пригласил!
– Подлей кипяточку. Один половничек. Не обвари только.
Капитан, задыхаясь, исполнил. Крадус взвизгивал, стонал, выпрастывая из бочки руки, украшал капитана Удилака клочьями пены, и тот не решался их смахнуть.– Выходит, я вместо своей полиции разбираться должен? Ей - слабо? А почему я, а не Канцлер? Ах да, насморк у него... какой-то... артиллерийский!
...А потом Крадус, уже в халате, пил, разумеется, холодное пиво в белизне и уюте предбанника. Над его головой – крупная декоративная подкова из мельхиора, охотничий рожок и мандолина; рогульками, на которых все это висело, служили шпоры.
– Ты вроде тренькал на ней когда-то, – король снял мандолину и протянул капитану Удилаку. – А ну...
– Это был не я, Ваше Величество, а майор Ловкидаль, ныне разжалованный...
– Неважно, – с широтой великого человека пренебрег Крадус. - Давай. Все равно, пока я не остыл, нельзя мне допрашивать этих самозванцев... в их же интересах. Играй! Стоп, не играй! – перебил он сам себя, заметив служанку Марселлу: она прикрыла ногой дверь одного из банных помещений, вынося оттуда два кувшина с кипятком.
– Куда спешишь, Клотильдочка?
– Цирюльник велел, Ваше Величество. Он работает сейчас с головой принцессы, и ему надо... Только я – Марселла, если позволите.
– Марселла? Да-да, припоминаю. Ты вот что, ты им передай мое мнение: спереди они могут накручивать что хотят, но на затылке ей лучше всего конский хвост! Ну – или наподобие хвоста.
– Скажу, Ваше Величество, – Марселла поклонилась и ушла.
– Хлопотливое, брат, занятие – нравиться заграничным принцам, – пожаловался Крадус капитану и щелкнул пальцами, указывая на мандолину, и запел:
Созрело дитятко, созрело
Вкушать любовь!
Тут заодно душа и тело -
Не прекословь!
Он пьян и сладок, этот искус,
Когда весна...
А запрети – получишь уксус
Взамен вина!(5)
– Ну невпопад же тренькаешь... дура! – обиделся король на аккомпанемент (и в самом деле, нестерпимый!) – Петь расхотелось даже... Если б я не знал, что ты кавалерист, я сказал бы, что слишком ты примитивный...
– Точно так! – охотно признался Удилак.
– Ну где твои беспаспортные теперь?
– А вот наблюдаются прямо отсюда, Ваше Величество, – капитан простер руку к окну.
Взору короля предстала печальная Клементина, а рядом – троица наших горемык, унизительно прицепленных к своему же фургону; опекали их два гвардейца.
– А кобыла-то, кобыла! – затрясся в беззвучном смехе Крадус. - Родилась еще до изобретения хомута! На ней только наследным принцам ездить! Слушай... а насекомых на них нет, на этих бродяжках? Я только после бани... Рискую, а?
– Прикажете проверить на вшивость? – упростил капитан. – И принца тоже?
Король пожевал ус, поглядел на своего кавалерийского соратника и со вздохом сделал жест, означающий: не надо, давай их как есть...
– Но не сюда, конечно. В кабинет? Много чести... В Дубовом зале – артельщики... Давай-ка в бильярдную.
Метки: не покидай |
Не покидай… (часть1 (1-10)) |
Георгий Полонский
Не покидай…
киноповесть-сказка
...Тиран, гнетущий треть планеты,
Однажды не прошел в поэты, –
С того и мучает людей.
Александр Аронов
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Визит на высшем уровне с кукольниками
1.
В этом лесу было пленительно, иначе не скажешь. Малиновка завлекала своим пением. Каждый куст – буквально каждый! – угощал ягодой! Белки вели себя с непостижимой доверчивостью, словно ручные. И на всю эту идиллию сверху любовалось солнышко – такое ясное, будто сделали его для детского спектакля. Как, впрочем, и все остальное в этом райском уголке.
Принц Пенапью окликнул своего секретаря, задремавшего после завтрака от покойной езды на прекрасных рессорах:
– Фрикадель! Я вот думаю: отчего население не приводит сюда детей? Сколько прелести, сколько возвышающей душу пользы почерпнули бы дети среди этой природы...
От полусонного Фрикаделя поступил не столько словесный, сколько музыкальный ответ в том смысле, что он согласен: пусть приводят детей...
Стала сужаться тропа, по которой ехали их две кареты (во второй были телохранители и доктор); теперь Пенапью мог, не слишком высовываясь, погладить белку или сорвать орех. Нет, прелесть, прелесть что за путешествие – во всяком случае, вот этот его кусочек! Его Высочество даже изволил запеть – ариозо Рудольфа из "Богемы" ("А я любуюсь..." и т.д.)
Тут секретарь, которого что-то вдруг толкнуло, обрушился на принца – сперва придавил его, потом потащил назад, к себе, выкатив изумленно глаза и бормоча "тпрру!". Видимо, лошадей испугало что-то. Даже наверняка испугало. Что?
Полминуты спустя это устрашающее Что-то явилось в виде трех человекоподобных с чулками на физиономиях. Впрочем, нет – таких только двое: третий был по-своему аристократичен и имел под шляпой покрывающую лишь пол-лица черную опереточную маску. Он и объяснил деликатно:
– Спокойно, господа, это всего лишь ограбление. Ручонки – на затылок. И сюда, к нам... Будем благоразумны – будем живы-здоровы. А станем бузить от глупости и жадности – заработаем дырку между глаз.
Тут бедные путешественники и пистолеты увидели.
– Минуточку! – вскричал вытаскиваемый из кареты Фрикадель - впрочем, слабо вскричал и сипло. – Вы ведь не можете поднять руку на Его Высочество Принца Пенагонского...
– А что? Дипломатические осложнения будут? – спросила, издеваясь, маска N 1. А другая, чью веселость видно было даже сквозь чулок, сказала:
– Тогда пускай они свою ноту оставят во-он в том дупле...
– Да-да, в лесу иногда очень бывает нужна бумажка, – добавила маска N 3, давясь от смеха.
Жертвы налета жались друг к другу под толстым раскидистым вязом.
– Интересно, о чем мои телохранители думают? – полушепотом осведомился принц Пенапью у своего секретаря. А у того отшибло сейчас всякое понятие о должностных обязанностях: едва ли мог он ответить хоть на один вопрос своего шефа! Но тех, про кого было спрошено, принц тотчас увидел сам, поблизости от второй кареты: еще один бандит, самый низкорослый из них, привязывал этих двух верзил к дереву. Вздыхая и кряхтя, они старались не встретиться взглядами с принцем. Еще бы! – за его безопасность они ручались лично королю!
– Вот это, стало быть, и есть принц? – грабители оценивающе разглядывали Пенапью и даже крутанули его, как портновский манекен. – И сколько же папе не жалко будет отвалить за такого? – спросил маленький, когда освободился.
– Господа... с вас спросят за меня сразу два короля! Ибо еду я ко двору абидонского монарха... он ждет меня! Кстати, этот лес – он уже к Абидонии относится? – пытался затеять с ними диалог Пенапью, но никто не слушал его: – разбойнички были по горло заняты. Из багажных отделений обеих карет они вытаскивали на тропу сундуки, чемоданы... Лошади фыркали и шарахались при каждом приближении любого из этих темноликих негодяев.
– Господа, – пытался объяснить принц, – я охотно поделюсь своим имуществом, но тут не все мое... Вот это, например, и еще те коробки приготовлены в дар семье абидонского короля... Не могу же я к ним с пустыми руками...
Маленький вплотную приблизил к нему свое чудовищное лицо (принц ощутил запах изо рта, какую-то винную кислятину) и сказал:
– Не канючь. Пасть порву.
Фрикадель, которого, как и принца, не привязали почему-то, уселся под вязом и просто-напросто плакал, как дошкольник.
– Не надо, не надо было открывать им, кто я такой... – шептал принц, морща лоб. – Теперь возьмут в эти... как их? В заложники!
– Это все я! – от отчаянья секретарь дважды боднул головой ствол вяза. – Это я брякнул, Ваше Высочество... простите... я идиот!
Главарь банды подвел к ним вороного возбужденного красавца-коня, безупречного и гордого. Людская забота довершала и подчеркивала его совершенство дорогой попоной, наколенниками и подмышниками из белой кожи. Но вся эта упаковка не могла ручаться за кроткий, легко послушный человеку нрав. "Смотря какому человеку," – говорил дерзкий скошенный глаз.
– Имя коня? – спросил главарь.
– Милорд...
Рот под опереточной маской улыбнулся: главарь так и думал, что это – знаменитый Милорд.
– Последняя его цена?
– Ой... и не вспомню, знаете... Что-то фантастически дорого. Милорд считается одной из жемчужин нашей короны... папа вообще не собирался его продавать. Ни при каких обстоятельствах... ни за какие десятки тысяч...
– Папаша прав: таких красавцев только дарят! – захохотал негодяй. – Ну спасибо ему, я оценил! – он снял шляпу, чтобы проделать ею ритуальные взмахи ниже колена, означавшие, конечно же, издевку.
– Эй, Грыжа! – позвал он соратника, тотчас подошедшего. - Прими жеребца... Стреножишь ему ноги, да гляди – башку от копыта береги. Глаз да глаз за ним, понял? Ничего лучшего мы не взяли сегодня... Нет, не так: мы за последние два года нигде не взяли лучшего. Будешь ублажать его, Грыжа. И помни: он намного дороже тебя и любого из вас!
Грыжа принял повод и увел Милорда так, будто даму высшего света звал на тур вальса. А главарь опустился перед сидящим Пенапью на корточки:
– Хотели его на что-нибудь выменять у абидонского короля? На что?
– Выменять? Нет, сударь, как можно... Вы же сами сказали: таких только дарят! Но дарить папа велел только в том случае, если сладится моя помолвка с абидонской принцессой Альбиной. А нет – так нет...
Бандит посмотрел в детские глаза своей жертвы, гася в себе смех:
– Значит, все-таки выменять! На дочку королевскую. Глупейшая сделка! Дважды убыточная. Еще спасибо скажете, что я вам ее поломал.
Зачем-то он пощекотал травинкой Фрикаделя – тот серыми гипсовыми губами льстиво улыбался в ответ, полумертвый со страху.
Вдруг – выстрел. И еще два! Одни разбойнички в испуге наставили оружие на своих неопасных, полностью деморализованных пленников. Другие, уже осведомленные, бежали сюда, к своему главарю, срывая с лиц чулочные маски.
– В чем дело?
– Кабаны, атаман... Дикие... Злобные, как не знаю кто... У ручья затоптали Косоротого Базиля!
– Не кабаны, а хуже: вепри, атаман! Мы видели двух, но вообще их там, кажется, стадо! Косоротый расстрелял обойму и – все, готов... Чего делать-то? Как их это... контратаковать?
– Нечем, шеф! Этим вот? Тут ружья надо... И пули, как на медведя!
– Ну-ну-ну, – после такой информации главарь счел нужным охладить паникера, причем буквально: погладив холодным пистолетом его рябую от пота физиономию. – Вепрь ли, кабан ли – все это свинина, мальчики! Ты ведь ешь ее? И ни разу наоборот не было – чтоб она тебя... Не сметь паниковать, парни! Вы что, сдурели?!
Похоже, так оно и было. Поддались нерассуждающей панике... может, и вздорной, напрасной... Хотя опасность и впрямь была все-таки: опять грянул выстрел, а затем послышался визг, показавшийся боевым львиным рыком – и разбойнички куда-то рассыпались. Никого из них на опушке – одни жертвы их!
Сколько даровала судьба принцу Пенапью и Фрикаделю – минуту? две? Меньше?
Пленники, лошади, багаж – все, что здесь было сейчас, выглядело так, словно их увидел прыгающий взгляд затравленного животного. Над лужайкой вздрагивал лихорадочный шепот:
– Ваше Высочество... кабаны, может, и помилуют... а эти – навряд ли... Давай бог ноги, а?
– Да-да... вы правы... Но кто отвяжет доктора нашего? И телохранителей?
– Сами пусть! Зубками! За такую службу ваш папа казнил бы их... Охраннички! Скорее, ну! Нет, надо в разные стороны, в разные!.. Ну почему за мной-то, Ваше Высочество? Вам кустов мало?
Поняв, что он отвергнут собственным секретарем, принц отстал, потоптался на месте... Он наткнулся блуждающими пальцами на перочинный ножик в жилетном карманчике (нет, он был маникюрный все-таки – лезвие + пилочка для ногтей). Теперь было чем разрезать веревки, освободить трех своих спутников! Взмокший Пенапью выполнял это повеление своей совести и одновременно спрашивал у телохранителей светским тоном:
– Ну как вам нравится вся эта история? Ответом ему была лишь выбиваемая их зубами дробь.
2.
Черные сырые комья земли пополам с дерном фонтанчиками вырывались из ямы, иногда достигая лошадиных копыт, – тогда лошадь пятилась. Она являла собой грустный контраст великолепному Милорду: эта трудяга преклонных лет по имени Клементина была хронически печальна. Ей даже не было любопытно – зачем это ее хозяину вздумалось копать землю в лесу? В ее усталых глазах читалась безнадежная уверенность: счастья он не выкопает, сколько бы ни старался...
Молодая обаятельная женщина со славянским лицом, жена хозяина Марта говорила этой кобыле:
– Только бы он не напутал, Клементиночка... только бы не напутал! У него уже волдыри, небось, на ладонях... а лопата одна. Понимаешь, этот план, – Марта держала в руках прямоугольный кусок парусины с чертежом, – он ветхий совсем... Какой-то важный значок мог стереться, – а в нем, может, все дело! Прямой угол вроде правильно мы отмерили... но что означает вот это "О"? Ольха? Осина? Олива? Орешник? Тебе, конечно, желательно, чтоб это был "Овес" – да? Но он тут ни при чем... Если не угадали мы, тогда все зря... тогда "О" будет означать: "Опростоволосились!"
– Это кто там каркает? – раздался мужской голос снизу. – Да я уже нащупал брезент, если хочешь знать!
– Нет, в самом деле? Желтоплюш, ты – гений!!! Убери лопату, я к тебе прыгаю! – и Марта без раздумий сиганула к своему потному и перепачканному землей Желтоплюшу, чтобы обнять его, а потом вместе извлечь наружу объект их поисков и усилий. То был обтянутый брезентом короб в половину среднего человеческого роста.
Счастливые, они смеялись, откидываясь на края ямы и не спешили вскрыть короб – будто им достаточно было самого факта находки. Старая Клементина отворачивалась, не разделяя их энтузиазма: находку предстояло тащить не им, а ей, как и весь прочий скарб бродячих артистов. Хорошо еще, что на время раскопок ее выпрягли из повозки, которая стояла поодаль, уронив оглобли.
В этот момент все трое услыхали выстрел.
И замерли.
– Охотники? – произнесла Марта, вслушиваясь в раскаты эха.
– Хорошо бы... да вряд ли, – негромко отвечал Желтоплюш. - Сторонятся охотники этого леса. Не доверяют ему. Спасибо, конечно, что он сберег нам отцово наследство... но чем скорей мы уберемся отсюда, тем лучше будет.
– Тогда я запрягаю старуху? – Марта уже выбиралась на поверхность и замерла опять: вдали бабахнуло еще дважды. – Вот черт... Желтоплюш, там на плане отмечен ручей, это близко. Клементина долго не протянет, если ее не напоить...
– А раньше ты о чем думала? – попрекнул ее муж, подавая короб наверх. – А если накроют нас?
– Ну прости... Даже если это разбойники, нам нечего трусить: мы же не золото выкопали!
Метки: не покидай |
Девушка-Звёздочка - Георгий Русафов |
Ты помнишь дремучий темный лес за селом Чичопей, куда прошлым летом мы с тобой ходили за грибами? А солнечную полянку у самой опушки, куда мы всегда забредали отдохнуть на прогретом солнцем ковре из
пахучих трав?
Много-много лет тому назад на эту пахучую полянку пригоняла свою небольшую отару овец бедная пастушка со своей годовалой дочкой. Овцы мирно щипали зеленую мураву. Мать, взяв в руки расписное веретено, пряла тонкую пряжу, а девочка лежала неподалеку в легкой кружевной тени двух березок смирно, точно сытый ягненочек, и смотрела на пушистые облака, которые скользили по синему шелку летнего неба, как быстроходные кораблики.
Так проходили день за днем. Ничто не нарушало лесного покоя... Но однажды — это было в конце лета — из темного леса на полянку нежданно-негаданно вышли олень с оленихой. На лбу у них сверкало по золотой звезде. Легконогие животные в несколько прыжков пересекли полянку и остановились под березами, где лежала девочка. Олень наклонил голову, вскинул ребенка на рога, и через секунду они с оленихой скрылись в лесной чаще, унося свою добычу.
Всё это произошло так быстро, что мать девочки и ахнуть не успела. Глядя на раскачивающиеся ветки дере-
вьев, за которыми исчезли олени с ее ребенком, бедная женщина громко заплакала, запричитала. На ее крик прибежали охотники. Три дня и три ночи бродили они по лесу в поисках оленей, укравших младенца, но тех и след простыл.
А сейчас ты узнаешь, что стало с оленями и девочкой.
Как только олень и олениха очутились в лесной чаще, они, не разбирая дороги, помчались туда, где в далекой дали чернели, громоздясь друг на друга, мрачные Железные скалы... В первый день похитители пересекли дубовый лес. На второй день стук их копыт с утра до вечера оглашал буковый лес, где деревья стояли прямые, как свечи. А на третий день они очутились в царстве вечнозеленых великанов и, тяжело дыша, остановились перед входом в пещеру у подножия Железных скал.
Странная это была пещера!..
Снаружи, сколько бы ни всматривался человек, ничего нельзя было увидеть, кроме густых зарослей ежевики. Олень трижды стукнул передним копытом, и зеленый колючий занавес тут же раздвинулся, будто по мановению чьей-то невидимой руки, обнажив массивную дверь из твердого, как камень, красного дерева, вмурованную в серые скалы... Олени вошли в эту дверь. В пещере было светло, как днем, потому что на белом мраморном потолке в семи золотых люстрах горели круглые сутки семь драгоценных камней.
Глаза девочк.. в лучах драгоценных камней засверкали, словно звездочки. Олень и олениха заметили это и назвали ребенка Лулу-Сана, что на их оленьем языке означало „девочка-звездочка". Они стали холить малютку и пестовать не хуже, чем мы, люди, пестуем своих маленьких детей... Олениха кормила ее сладким молочком, а олень носил из леса ароматные плоды. Они купали ее в пенистых лесных потоках; одевали в наряды, сотканные из мягких, как шелк, лесных трав. И Звездочка росла, окруженная заботой, как цветок на солнце, с каждым годом становясь все краше. А когда ей исполнилось семнадцать лет, во всем мире нельзя было найти другую такую красавицу: волосы ее золотой волной спускались до самой земли, губы алели на белом личике, словно две ягодки малины, омытые росой.
Как-то раз олениха сказала оленю:
— Дочка-то наша уже выросла, скоро начнут сваты наведываться. Как мы будем их встречать без обручального кольца! Я слыхала, что далеко-далеко, за девятью горами, на самой высокой вершине десятой, Стеклянной горы в золотом роднике спрятан бриллиантовый перстень, который сверкает, будто месяц... Давай отыщем этот перстень и подарим его нашей Звездочке!
— Будь по-твоему! - согласился олень.
На следующее утро олени попрощались с Лулу-Саной и помчались на своих быстрых стройных ногах к Стеклянной горе — искать бриллиантовый перстень для своей любимой приемной дочери.
В том же лесу, где находилась оленья пещера, жила злая волшебница. Она давно уже присмотрела девочку Звездочку себе в снохи. Узнав, что олени отправились в дальнюю дорогу и не скоро вернутся домой, она решила выманить девушку из пещеры и выдать замуж за своего сына, двухголового великана, ужасное страшилище.
Сказано — сделано.
Однажды вечером хитрая старуха пробралась к дверям пещеры, постучалась в них и крикнула тонким голосом:
— Звездочка, детка, открой!.. Это я, олениха, твоя мама, несу тебе в подарок бриллиантовый перстень со Стеклянной горы!
— Зря ты надрываешься, бабушка! — отозвалась Лу-лу-Сана, узнав обманщицу по голосу. — Мама моя говорит, словно голубка воркует, голос у нее ласковый-ласковый. А у тебя, бабушка, как ни старайся, голосище, как у голодного волка... Уходи, я тебя не впущу, ты не с добром ко мне пришла!
Колдунья поняла, что проникнуть в пещеру хитростью ей не удастся, и решила ворваться туда силой. Она засучила рукава и принялась швырять в дверь чем попало.
Целую неделю ломилась колдунья в пещеру, но тяжелые двери оказались прочными, не подались.
Под конец старуха свалилась с ног от усталости и злобно прошипела:
— Видно, упрямица, тебе не суждено стать женой моего сына. Погоди же, я сделаю так, что ты не достанешься и другому.
И прежде чем удалиться ни с чем в свою берлогу, колдунья приклеила к щеколде дверей змеиный зуб...
На другой день, рано поутру, убедившись, что злая старуха наконец-то ушла, Звездочка собралась с духом, отперла одну за другой все три двери, ведущие в пещеру, и вышла на лужайку. Завидев девушку,к ней со всех ног бросилась целая стая зайцев, серн и белок. Они окружили свою любимую подружку и наперебой стали просить, чтобы она поиграла с ними.
— Сестричка, мы первые! — нетерпеливо перебирая лапками, лопотали длинноухие зайцы. — Мы первые увидели, что ты вышла из пещеры, и первыми подбежали к тебе!
— Нет, сначала поиграй с нами! — ласково упрашивали большеглазые серны. — Мы послушнее зайцев, не будем тебя сердить!
— Нет, — пищали прямо в уши белочки, забравшись девушке на плечи, — ты сегодня не будешь играть ни с зайцами, ни с сернами, мы будем качаться на деревьях, Лулу-Сана! Ты так проворно прыгаешь с дерева на дерево. Никто, кроме нас, не может тягаться с тобой.
Звездочка ласково дергала зайцев за длинные уши.
Гладила серн по умным головкам. Прижимала к груди пушистых белочек. И, звонко смеясь, говорила:
— Погодите, не горячитесь. Я поиграю с вами, зайцы, и с вами, серны, и с вами, белочки... На всё хватит времени — ведь летний день долог, как год!
Звездочка побежала в лес и целый день резвилась со своими четвероногими друзьями.
Она носилась с зайцами по лесным полянкам, поросшим травой-муравой.
Гонялась за сернами среди тонкостволых деревьев.
Качалась на верхушках сосен с белочками. Летний день пролетел незаметно, как одно мгновенье.
Солнце клонилось к закату. В горных ущельях проснулся легкий вечерний ветерок. Где-то в чаще завыл голодный волк... Лулу-Сана, услыхав волчий вой, вспомнила наказ матери не оставаться после захода солнца в лесу и тут же пустилась бежать к двери, ведущей в оленье жилище.
Она погладила зайцев по головкам.
— До завтра, милые!
Помахала рукой белочкам, которые свешивались с нижних веток деревьев и протягивали к ней свои мохнатые лапки.
— Ждите меня завтра рано утром, шалуньи-подружки...
Только сернам Звездочка не успела сказать на прощанье ни слова.
Повернувшись к ним, она взялась рукой за щеколду, и змеиный зуб тут же впился в ее нежную ладонь. Девушка рухнула на землю как подстреленная пташка. Ласковое слово замерло у нее на устах.
|
Чисто по-царски - Георгий Русафов |
|
Русалочка (Г.Х. Андерсен) |
Метки: русалочка андерсен |
Лабиринт (Labyrinth). глава19. Спокойной ночи |
Метки: лабиринт Labyrinth |
Лабиринт (Labyrinth). глава18. Игра воображения |
Метки: лабиринт Labyrinth |
Лабиринт (Labyrinth). глава17. Святые, а небритые |
Метки: лабиринт Labyrinth |
Лабиринт (Labyrinth). глава16. Ворота в город гоблинов |
Метки: лабиринт Labyrinth |
Лабиринт (Labyrinth). глава15. Годы ее жизни |
Метки: лабиринт Labyrinth |
Лабиринт (Labyrinth). глава14. О, тело, подвластное танцу. |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава13. Обжегшись на молоке |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава12. Здесь птицы не поют |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава11. Окно в дикий мир |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава10. Нет проблем |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава9. Открывается другая дверь |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава8. Очень громкий голос |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава7. Смысл жизни |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава6. Вперед и вверх |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава5. Дурные воспоминания |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава4. Какой который |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава3. Дохляк |
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава2. Сказанного не воротишь |
Над домом, где жила Сара, бушевал ураган. Потоки дождя сбивали листья с деревьев. В небе яростно метались тучи. Громы и молнии били одновременно.
Сара прислушалась. Ей показалось странным, что в детской вдруг наступила гробовая тишина. Тоби вдруг замолчал. Это было так неожиданно, что Сара испугалась.
Она заглянула в комнату. Светильник возле кровати погас.
- Тоби? - позвала она малыша.
Он не откликнулся.
Capa нащупала выключатель возле двери и щелкнула им - ничего не вышло. Она несколько раз подергала выключатель туда-сюда, но свет не включился. Заскрипел пол.
- Тоби, что с тобой? Почему ты молчишь?
Она, вся в напряжении, сделала несколько шагов по беззвучному пространству комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и сквозь дверной проем с лестничной площадки в комнату падал свет. От него на стены и на ковер, лежащий на полу, протянулись незнакомые тени. В миг затишья между двумя раскатами грома Саре показалось, что она услышала в детской какое-то гудение. Но из кровати не доносилось вообще никаких звуков.
- Тоби, - прошептала она с волнением и, затаив дыхание, подошла к детской кровати. Руки у Сары дрожали как осиновые листочки, когда она протягивала их, чтобы снять простыню с ребенка.
Сара взялась за простыню - и отшатнулась: простыня ходила ходуном и под ней мелькали какие-то таинственные тени. Саре померещилось, будто из-под края простыни высовываются предметы, которые не имеют к Тоби никакого отношения. Саре казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет у нее из груди. Чтобы не закричать, она ладонью закрыла рот.
Через некоторое время простыня перестала трепыхаться и плавно улеглась на кровать. Всякое движение под ней прекратилось.
Сара хотела повернуться и убежать, но не смогла бросить малыша. Она должна знать ЧТО с ним. Даже если произошло что-то ужасное, Сара ДОЛЖНА ЗНАТЬ об ЭТОМ. Она решительно протянула руку и рванула простыню на себя.
Детская кроватка была пуста.
Метки: Labyrinth лабиринт |
Лабиринт (Labyrinth). глава1. Седая сова. |
Никто из простых смертных не мог заметить эту сову - белую при лунном свете и черную на фоне звездного неба. Никто не мог услышать, как она плывет поверху на своих мягких бесшумных крыльях. Но Седая Сова видела и слышала все.
Вот она уселась на дереве, вцепившись кривыми когтями в толстую ветку, и уставилась на девушку, которая стояла внизу на поляне. Ветер стонал и раскачивал ветки, низкие облака стремительно проносились по вечернему небу. От ветра волосы у девушки вздымались кверху. Сова неотрывно следила за ней, выпучив свои темные круглые глазища.
А девушка в это время медленно двигалась к середине поляны, где поблескивал пруд. Девушка была задумчива и сосредоточенна. Каждый неспешный шаг приближал ее к желанной цели. Она раскрыла руки и держала их перед собой Вновь зашептались деревья, потревоженные ветром. Ветер раздул полы мантии, накинутой на стройную фигуру девушки, и разметал волосы по ее лицу. Глаза у нее были широко раскрыты- Она заговорила.
- Верните мне ребенка, - произнесла Сара тихим, но твердым голосом, в котором звучало мужество, подобающее данной просьбе.
Девушка остановилась и, стоя все так же с протянутыми вперед руками, повторяла.
- Верните мне ребенка... Я прошла через ужасы, опасности и бесконечные трудности, пока не нашла дороги сюда, к вашему замку в Гоблин-Сити. И я сделала это все ради того, чтобы забрать ребенка, которого вы у меня украли.
Она закусила губу и продолжила:
- И знайте, моя воля не слабее вашей... А мое королевство такое же могучее...
Девушка плотно сомкнула глаза. Грянул гром. Мигнула седая сова.
Метки: Labyrinth лабиринт |
Золушка (мультфильм) |
часть1
часть2
Метки: золушка |
Золушка (Ш. Перро) |
Метки: золушка перро |
Щелкунчик (мультфильм) |
часть1
часть2
часть3
Метки: щелкунчик nutcracker |
Щелкунчик и мышиный король. (Э.Т. А. Гофман) - часть5 |
Метки: гофман щелкунчик |
Щелкунчик и мышиный король. (Э.Т. А. Гофман) - часть4 |
Метки: гофман щелкунчик |
Щелкунчик и мышиный король. (Э.Т. А. Гофман) - часть3 |
Метки: гофман щелкунчик |
Щелкунчик и мышиный король. (Э.Т. А. Гофман) - часть2 |
ЧУДЕСА
Как только войдешь к Штальбаумам в гостиную, тут, сейчас же у двери налево, у широкой стены, стоит высокий стеклянный шкаф, куда дети убирают прекрасные подарки, которые получают каждый год. Луиза была еще совсем маленькой, когда отец заказал шкаф очень умелому столяру, а тот вставил в него такие прозрачные стекла и вообще сделал все с таким умением, что в шкафу игрушки выглядели, пожалуй, даже еще ярче и красивей, чем когда их брали в руки. На верхней полке, до которой Мари с Фрицем было не добраться, стояли замысловатые изделия господина Дроссельмейера; следующая была отведена под книжки с картинками; две нижние полки Мари и Фриц могли занимать, чем им угодно. И всегда выходило так, что Мари устраивала на нижней полке кукольную комнату, а Фриц над ней расквартировывал свои войска. Так случилось и сегодня. Пока Фриц расставлял наверху гусар, Мари отложила внизу к сторонке мамзель Трудхен, посадила новую нарядную куклу в отлично обставленную комнату и напросилась к ней на угощение. Я сказал, что комната была отлично обставлена, и это правда; не знаю, есть ли у тебя, моя внимательная слушательница Мари, так же как у маленькой Штальбаум - ты уже знаешь, что ее тоже зовут Мари, - так вот я говорю, что не знаю, есть ли у тебя, так же как у нее, пестрый диванчик, несколько прехорошеньких стульчиков, очаровательный столик, а главное, нарядная, блестящая кроватка, на которой спят самые красивые на свете куклы, - все это стояло в уголке в шкафу, стенки которого в этом месте были даже оклеены цветными картинками, и ты легко поймешь, что новая кукла, которую, как в этот вечер узнала Мари, звали Клерхен, чувствовала себя здесь прекрасно.
Был уже поздний вечер, приближалась полночь, и крестный Дроссельмейер давно ушел, а дети все еще не могли оторваться от стеклянного шкафа, как мама ни уговаривала их идти спать.
- Правда, - воскликнул наконец Фриц, - беднягам (он имел в виду своих гусар) тоже пора на покои, а в моем присутствии никто из них не посмеет клевать носом, в этом уж я уверен!
И с этими словами он ушел. Но Мари умильно просила:
- Милая мамочка, позволь мне побыть здесь еще минуточку, одну только минуточку! У меня так много дел, вот управлюсь и сейчас же лягу спать...
Метки: гофман щелкунчик |
Щелкунчик и мышиный король. (Э.Т. А. Гофман) - часть1 |
ЕЛКА
Двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страшно, потому что в комнату не внесли лампы, как это и полагалось в сочельник. Фриц таинственным шепотом сообщил сестренке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в запертых комнатах чем-то шуршали, шумели и тихонько постукивали. А недавно через прихожую прошмыгнул маленький темный человечек с большим ящиком под мышкой; но Фриц наверное знает, что это их крестный, Дроссельмейер. Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула:
- Ах, что-то смастерил нам на этот раз крестный?
Старший советник суда Дроссельмейер не отличался красотой: это был маленький, сухонький человечек с морщинистым лицом, с большим черным пластырем вместо правого глаза и совсем лысый, почему он и носил красивый белый парик; а парик этот был сделан из стекла, и притом чрезвычайно искусно. Крестный сам был великим искусником, он даже знал толк в часах и даже умел их делать. Поэтом, когда у Штальбаумов начинали капризничать и переставали петь какие-нибудь часы, всегда приходил крестный Дроссельмейер, снимал стеклянный парик, стаскивал желтенький сюртучок, повязывал голубой передник и тыкал часы колючими инструментами, так что маленькой Мари было их очень жалко; но вреда часам он не причинял, наоборот - они снова оживали и сейчас же принимались весело тик-тикать, звонить и петь, и все этому очень радовались. И всякий раз у крестного в кармане находилось что-нибудь занимательное для ребят: то человечек, ворочающий глазами и шаркающий ножкой, так что на него нельзя смотреть без смеха, то коробочка, из которой выскакивает птичка, то еще какая-нибудь штучка. А к рождеству он всегда мастерил красивую, затейливую игрушку, над которой много трудился. Поэтому родители тут же заботливо убирали его подарок.
- Ах, что-то смастерил нам на этот раз крестный! - воскликнула Мари.
Фриц решил, что в нынешнем году это непременно будет крепость, а в ней будут маршировать и выкидывать артикулы прехорошенькие нарядные солдатики, а потом появятся другие солдатики и пойдут на приступ, но те солдаты, что в крепости, отважно выпалят в них из пушек, и поднимется шум и грохот.
- Нет, нет, - перебила Фрица Мари, - крестный рассказывал мне о прекрасном саде. Там большое озеро, по нему плавают чудо какие красивые лебеди с золотыми ленточками на шее и распевают красивые песни. Потом из сада выйдет девочка, подойдет к озеру, приманит лебедей и будет кормить их сладким марципаном...
- Лебеди не едят марципана, - не очень вежливо перебил ее Фриц, - а целый сад крестному и не сделать. Да и какой толк нам от его игрушек? У нас тут же их отбирают. Нет, мне куда больше нравятся папины и мамины подарки: они остаются у нас, мы сами ими распоряжаемся.
И вот дети принялись гадать, что им подарят родители. Мари сказала, что мамзель Трудхен (ее большая кукла) совсем испортилась: она стала такой неуклюжей, то и дело падает на пол, так что у нее теперь все лицо в противных отметинах, а уж водить ее в чистом платье нечего и думать. Сколько ей ни выговаривай, ничего не помогает. И потом, мама улыбнулась, когда Мари так восхищалась Гретиным зонтичком. Фриц же уверял, что у него в придворной конюшне как раз не хватает гнедого коня, а в войсках маловато кавалерии. Папе это хорошо известно.
Метки: гофман щелкунчик |
Страницы: [1] Календарь |