Раз уж ЖБ пока в процессе написания (кстати, довольно тяжело идет...><"") думаю выложить свои старые работы, написанные в начале восьмого класса. Одну из них я решил закончить - вот первая глава)

Глава первая.

Тучи сгущались. В воздухе витал запах гари и готовившегося излиться на сухую землю дождя. Иешуа жевал сэндвич, разглядывая мутное небо. Потянувшись, он схватил литровую бутыль колы и сделал большой глоток. Звук сжимающегося горла эхом прокатился по пустому зданию. Сидя на балконе, он рассеянно болтал свешенными вниз ногами в тяжелый кроссовках, посеревших от пыли, и крошил кусок хлеба на платформу девятого этажа под ним. Этот дом, один из тысячи на Кладбище Небоскребов, нравился ему больше всех и был его укрытием от суеты внешнего мира, где все казалось ему стремительным и пустым.
Пять лет назад, в этой части города упал метеорит, разрушив все компании, заводы и фабрики, выстроенные человеком. А самое главное – уничтожил большую часть необычайных по своей красоте и элегантности небоскребов, унеся с собой миллионы жизней. С тех пор зона считалась мертвой – никто даже не пытался восстановить былое великолепие района. Территорию оцепили, и вход туда был строго воспрещен. Однако Иешуа это не касалось – ему было плевать, заражена ли эта местность. Воздух здесь был сладким, а клубы дыма вдали причудливо переливались на летнем солнце. Ему нравилось быть здесь.
В какой-то момент он почти физически ощутил, как сильно накалился воздух вокруг. Ему на переносицу упала одинокая капля. Иешуа и глазом не моргнул – его рефлексы в последнее время слегка притупились. Дождавшись, пока она стечет вниз, по щеке, на верхнюю губу, он поймал ее языком и только тогда понял, как же у него пересохло в горле. Бутылка колы лежала вдалеке, отпихнутая ногой. Пустая.
А тем временем, тучи скапливались в один большой, мрачный с то и дело вспыхивающими внутри него ослепительными полосками света сгусток с виду напоминающий камень. А один из небесных великанов с силой сдавливал осколок черной скалы и падали на землю редкие капли, которые с каждым мгновением все ускоряли свой танец на скапливавшихся в углублениях лужах.
Поднявшись с пола, он медленно побрел в сторону выхода – небольшой дыры в сетке, которой был огорожен район. Сожаление пришло к нему вместе с пониманием, что он промок до нитки, когда он, уже сидя в вагоне метро, сам того не сознавая оглядывался на удаляющийся пейзаж Кладбища Небоскребов.
По мере удаления от конечной станции «Мортфилл», коей являлась пустынная местность, вся в песочных тонах, куда никто не заглядывал просто так, в вагоне медленно набиралось народу. Люди, едущие с работы и пары молодых людей, доселе пребывающие в блаженной прострации от нахождения рядом с любимыми, с любопытством и некоторым недоумением приглядывались к серой фигуре человека, ссутулившегося в самом дальнем углу. С него лужей на полу растеклась дождевая вода, а смолянистого цвета волосы прилипли к лицу. Бледные руки с длинными, тонкими пальцами и слегка выпирающими суставами были сложены на коленях. Его легкий серый свитер размок, и прилип к телу, очерчивая…а, впрочем, ничего не очерчивая. Парень был худ и большинство присутствующих смотрели на него с жалостью, как на недокормленную собаку.
Иешуа, не замечая бросаемых на него взглядов, вышел на своей остановке и, все так же волоча ноги, зашел в гастроном. Выбрав себе мороженое, он с отсутствующим выражением на лице заплатил продавщице. Та брезгливо поджала губы, но все же взяла размокшие и дурно пахнущие купюры. Несмотря на свой вид закоренелого анорексика, он ел много и все, что попадется. Иногда, сам того не замечая, он начинал жевать карандаш или, за неимением оного за ухом, кожу вокруг большого пальца.
Во дворе каждый знал его – типа, в мешковатых шмотках с обгрызанным карандашом за ухом и кровоточащим большим пальцем. Некоторым он нравился – они считали его любопытной диковинкой, другим – нет. Те «другие» били его и сами искали для этого повод.
Вот, и сейчас, получив пару оплеух от парня, которых часто можно увидеть в фильмах или книгах про среднюю школу – широкоплечего, с накачанными бицепсами и большими, крепкими кулаками, Иешуа встал, посмотрел на него без интереса и, отряхнув джинсы, поднял с земли оброненное эскимо. Иешуа даже не знал его имени, ровно как и этот парень не знал Иешуа. Это стало неким ежедневным ритуалом для них двоих – возвращаясь с Кладбища Иешуа получал «в морду», вставал, смотрел в раздраженные карие глаза парня и шел к подъезду. Тот никогда его не останавливал. А с недавних пор, Иешуа стал замечать вместо злости такую же, как и у него самого, безразличность ко всему в глазах качка. Бить его уже вошло для него в привычку и, если он когда-то и задавался вопросом, из-за чего это делает, то вряд ли ответил на него.
Отомкнув дверь ключом, Иешуа зашел внутрь и, убедившись, что он в квартире находится один, сбросил ботинки у входа и растянулся в зале, прямо на пыльном, уже сто лет не мытом полу, предварительно забросив эскимо куда-то наугад в кухню. Дождь еще не добрался в эту часть города – с улицы доносились восторженные голоса детей, возившихся в песочнице и мужчин, громко хохочущих и переругивавшихся между собой. Но из-под занавесок уже веяло прохладой, наступавшей с севера. Иешуа открыл глаза и увидел небо, защемленное с обеих сторон подоконником и крышей дома.
Тяжело вздохнув, он потянулся, разминая затекшие мышцы, и пошел за своим эскимо. Но, как известно, жизнь полна маленьких трагедий. Мороженое большой белой кляксой растеклось по столу, куда оно с точность до миллиметра угодило благодаря его ловкому броску. Еще раз вздохнув, он окунул указательный палец и маленькую лужицу и тут же сунул в рот. На языке остался привкус лака для полировки стола. Поморщившись, Иешуа оставил мороженое капать на кухонную плитку, а сам уселся на широкий подоконник. На холодное, немного грязное по краям окно упала первая дождевая каля, разбившись на три другие маленькие капли. Иешуа пальцем очертил влажный след, прижался к стеклу лицом и стал наблюдать то за тем, как пар от его дыхания медленно рассеивается на прозрачной поверхности, то на мертвый город вдали, окруженный, словно укутанный шарфом, страшной грозовой тучей.
Он, только он был полноправным хозяином этого места, это его Кладбище - с поразительной частотой мелькали мысли в его голове. И даже ученые, делавшие все это время редкие попытки исследовать зараженную местность, не могли помешать ему. Они вообще не имели права там находиться. Когда он думал, что кто-то ходит по его городу, трогает там его предметы, дышит его воздухом, то его остывшая кровь вновь и вновь вскипала от наплывавшей, словно гигантскими волнами, ярости.
«Никому. Никогда. Уж лучше умрите»
- Иешуа! – его старшая сестра, Элоиза, стояла рядом с ним и с неописуемым ужасом смотрела на его руку.
«И когда она только вошла?»
- Прости, я задумался. Ты звонила? – его голос был миролюбивым. Он не находил причин для того, чтобы обижать свою сестренку – в отличии, от всех остальных членов семьи. «Тупой сброд», как он называл их про себя. Элоиза к ним, по определенным причинам, не относилась.
Так, кажется, выглядела, растерянной.
- Я…нет, у меня был ключ. Но, что с твоей рукой?
- А что с ней?
Его взгляд невольно упал на прижатую к груди кисть. Из-под ногтя большого пальца, окрашивая всю руку, стекала кровь, придавая ткани на рукаве багровый оттенок.
- О, а я и не заметил – произнес он, все продолжая разглядывать маленькие красные капли, вытекающие из небольшой ранки.
- Ты снова грыз большой палец?
- Нет – соврал Иешуа, с минуту помолчав – Я упал и, кажется, вогнал под ноготь какую-то фигню…
Элоиза поставила пакет с продуктами на стол. Присев рядом, она как бы невзначай произнесла:
- Надо бы промыть
- Ага
Иешуа направился в ванную. Подставляя палец под холодную воду и чувствуя, как немеет все вплоть до последней фаланги, он подумал, что это одно из тех качеств сестры, за которое он не мог не любить ее. Когда девушка говорила ему что-то сделать, ее слова не звучали, как приказ или просьба. Она всегда говорила «как бы невзначай» - без интереса, тихим, спокойным голосом – так, что Иешуа не чувствовал на себе никакого давления. И вот сейчас, войдя в ванную с бинтами и йодом, она не выглядела, как навязчивая медсестра, требующая дать руку, чтобы сделать тебе укол. Она дождалась, пока Иешуа сам даст ей пораненный палец, чтобы та перевязала его, предварительно намазав йодом. Иешуа с сожалением смотрел, как повязка покрывает бледную, чуть припухшую кожу – придется на некоторое время распрощаться с обгрызанием большого пальца, да и привкус йода будет ощущаться на языке некоторое время, даже после того, как рана затянется и бинты будут сняты.
Уже засыпая, Иешуа чувствовал, как начинает расти температура. И как, вместе с жаром, возрастает желание вернуться в мертвый город. На Кладбище Небоскребов.