Поэт Алекс Грибанов рассказал о сути моего конфликта с сайтом и с конкурсами.
КРАТКОЕ РАССУЖДЕНИЕ О ПОЭЗИИ НА ПРИМЕРЕ ОДНОГО КОНКУРСА И ОДНОГО СТИХОТВОРЕНИЯ
Стихотворение написано Ольгой Денисовой и называется «Зайчиха»
http://www.stihi.ru/2010/05/15/6113. Вот оно:
Уже линявшую зайчиху
Озноб окатывал волной.
Последний снег спускался тихо
На кочки в травке молодой.
Зайчиха вздрогнула всем телом,
Нюхнула струйку ветерка.
Зайчиха знала, что на белом
Она видна издалека.
А снег все падал. Далеко ли
В такое время до беды!
Как четко лягут в чистом поле
По снегу заячьи следы...
Все неуютнее светлела
Большая просека вдали.
Запахло кочерыжкой спелой
От принаряженной земли.
Зайчиха медлила. Зайчиха,
Дрожа, смотрела, как с небес
Летели хлопья. Было тихо.
Насквозь просматривался лес.
Конкурс называется Литературный Фестиваль Рунета – Зимний тур 2015-2016 гг.
http://www.stihi.ru/2016/03/06/11810. Он организован активной группой авторов портала stihi.ru, который дает удобную оболочку для широкой публикации поэзии. Что очень важно, публикация абсолютно свободная, без предварительного отбора и цензуры. Выставленное иногда убирают через некоторое время модераторы за те или иные нарушения закона или правил портала, что вполне правильно.
Организаторы и эксперты конкурса, о котором идет речь, не слишком известны, но имеют публикации, награды на всяких поэтических соревнованиях, которым у нас и за границей нет числа, какие-то международные связи. Не знаю, насколько всё это престижно, но они точно не из той графоманской массы пишущих стихи, которым Интернет (в том числе и портал stihi.ru) дал возможность показать себя миру и сбиваться в стаи. Не то что бомонд, но люди, вполне себя зарекомендовавшие.
Конкурсов такого рода немало, и я не обратил бы на этот внимания, если бы не уникальное стечение обстоятельств. Началось с того, что две женщины из моего «стихирского» круга выдвинули на этот конкурс свои стихи. Обе они поэты очень высокого уровня, однако выставленные ими стихотворения (по условиям конкурса от каждой только одно, от Ольги – «Зайчиха»), были отклонены на стадии допуска к соревнованию, при том что допущенных оказалось около полусотни. Так сказать, не прошли квалификацию. Это было решение принимающих редакторов числом пять, из которых за допуск проголосовал один. Вот эта небезликость решений, за каждым из которых стоят вполне определенные, не скрывающиеся, люди, эта, как мы увидим дальше, открытость дискуссии, возможность наблюдать за процессом оказались вторым важным обстоятельством, меня заинтересовавшим. Кроме того, и особенной личной заинтересованности участников отбора в продвижении или торможении тех или иных авторов не чувствовалось. Призы-то символические, честь одна. В том, что произошло и происходило дальше, отразилось многое, «как солнце в малой капле вод».
Буду далее следить за конкурсной судьбой только «Зайчихи», потому что она, эта судьба (и тут мой интерес обострился до предела), не закончилась на первоначальном вердикте. Принимающие редакторы, хоть и не обязаны были мотивировать свое решение, привели некоторые аргументы: «часто повторяемое "зайчиха" портит фонику стиха», «в 15-ой строке – сбой – на мой взгляд, такие вещи недопустимы при подаче стихотворения на конкурс», «"как с небес" – не благозвучно здесь». В общем, понятно: людям нравится благозвучие – ни «зайчиха», ни «кочерыжка спелая» их представлениям о прекрасном не соответствуют, а «как с небес» звучит недостаточно гармонично. Правда, к примеру, текст, в котором скрипка «рвёт душу, как юность студенту кальсоны», был принят без каких-либо проблем. Ну, да бог с ними, приемщиками. И вдруг один из этой пятерки, тот, который проголосовал за, публикующийся на сайте под псевдонимом Сашка Михайлов, выступает о «Зайчихе» с заявлением, которое приведу почти целиком:
«Так бывает, иногда, читаешь и внутри возникает странная вибрация - стих содержит энергию удивительную! Понимаешь отчетливо – это и есть поэзия, ради этого трепета всё и затевалось. Далее: меня начинают убеждать, что там всякие есть нарушения, неправильности, несоответствия мнениям, и т.п. Читаю ещё раз, как следует, со вниманием к мелочам, придирчиво и с холодной головой - нет, энергия осталась, слава Богу, придирки пустяшные. […] Обидно. Печально. Я не знаю, чего хочу. Справедливости? Единомыслия? Сёстрам по серьгам? Нет, нет и нет. Вероятно, мне хочется гармонии и Любви. Да, того, чего более всего не достаёт нам в это настоящее время - Любви.» И далее, отвечая на замечание: «Что мы оставим после себя? Грамотные текстовые структуры или странную и не объяснимую словами энергию русской души?»
Оказалось, что у Сашки есть право принять это стихотворение в одиночку – «по своей квоте», что он и сделал. На его выступление были отклики (из числа хозяев конкурса). Один замечательный: «Это называется внутренний резонанс... то, что у других не совпало - нормально, они просто другие… и я другая, и меня не зацепило… мне другое надо… и это хорошо, когда люди разные и нужно им разное…» (Александра Инина).
Очень трудно сказать об этом стихотворении лучше и точнее, чем сказал Сашка. Оно художественно выверено и благородно сдержанно. Никаких попыток форсировать слезу, надавить на жалость. Ни мыслей о зайчатах, ни сцен возможного близкого конца. О чувствах зайчихи сказано только: «Знала, что на белом она видна издалека». Никаких предчувствий, ни малейшего очеловечивания. Воспринимает ли она ошеломляющую красоту грозящего ей скорой гибелью мира, этих хлопьев, летящих с небес? Вряд ли. Только дрожит и смотрит – что ей еще остается? И от всей этой картины, от этой трагической незавершенности читатель погружается в удивительное состояние, жуткое и возвышенное, – тот самый Аристотелев катарсис. И человеческая жалость к чужой и собственной беззащитности сдавливает сердце.
Какими же средствами достигаются все эти ощущения? Хочется сказать – да никакими. Просто точная размеренная речь, безукоризненная расстановка слов, убедительные, хотя совсем не броские созвучия, жесткая строгость четырехстопного ямба. Каждое слово ровно то, которое нужно, и стоит на своем месте так, что, кажется, не сдвинуть. Ни сложных речевых конструкций, ни бросающейся в глаза образности, почти без эпитетов. И как хороши тут кажущиеся грубоватыми детали: «нюхнула» - так и видишь быстрое и осторожное движение заячьего носа, запах спелой кочерыжки от земли. Да и само это слово «зайчиха», многократно повторенное – мохнатое, теплое, нескладное, как бы неловко, но прочно ложащееся в ткань классического стиха.
И всё складывается в ту удивительную энергию, о которой говорит Сашка. Свойство, которое отличает больших поэтов и которое невозможно формализовать и свести к набору приемов. Нет никаких приемов. Помню, как меня когда-то поразило суждение Эжена Фромантена о великих голландцах: «Разве вы видите руку рисовальщика в чем-либо другом кроме достигнутого результата?» Как художник строил рисунок, непонятно, просто нарисовал, и фигура стоит живая. В общем-то, здесь и лежит самая суть, квинтэссенция поэзии. Говоря попросту, сказано так, что срывает коросту с души. И вкладывает в нее некое содержание, которого в душе до того не было или которое она лишь смутно прозревала. Оно, это содержание, может быть душе необходимо, как влага сухой земле, может приниматься не вполне, может отторгаться. Это уже дело личное, интимное. Скажу честно, для меня «Зайчиха» не из самых любимых стихов – что-то мешает безоговорочно впустить ее в сердце. Но не ощущать этот поток энергии – значит не иметь поэтического слуха. В чем нет ничего постыдного – живут же люди, к примеру, без слуха музыкального. Только музыку они не создают и не очень слушают. А вот без поэтического слуха можно даже читать и писать стихи. Какие стихи, разговор отдельный. Вот только судить поэзию при таком отсутствии поэтического слуха не следовало бы. Это не вопрос «нравится – не нравится». Можно не любить Пушкина или Лермонтова, а вот отрицать их как поэтов – это уже диагноз. Одним нравится одно, другим – другое, но судья музыки не имеет права на глухоту. Только, к сожалению, поэтический слух – свойство, далеко не столь очевидно определяемое, как слух музыкальный.
Да и вообще, всё не так просто. Во все времена стихов писалось великое множество, и они исполняли самые разные функции. Бесконечные поэмы, прославлявшие царей и полководцев; обязательные в определенных слоях общества стихотворные комплименты дамам, да мало ли еще что. А с отделением литературной жизни от придворной и светской, развилась сложная система создания внутрицеховых и публичных репутаций, которые зависят от многого: господствующих вкусов, моды, хорошо организованной рекламной кампании и бог знает еще от чего, вплоть до случайности. И все же во главу угла всегда ставилось содержание: что именно хочет автор в стихотворной форме донести до читателя. Однако, наряду с поэзией серьезной, испокон веков существовала игра в стихи, озабоченная прежде всего разработкой формальных приемов. Вспомним поэму из односложных строчек, сочиненную Арамисом. С торжеством модернизма эта функция выходит на первый план, и форма уверенно заслоняет содержание. Вот прекрасное определение случившегося (со знаком плюс, понятно): «“Коперников переворот” в искусстве, в результате которого область интересов художника переместилась с онтологии на гносеологию — с действительности на способы ее репрезентации и манифестации» (А. Генис). Ценителю предлагается наслаждаться разнообразием и новизной приемов – суть сказанного и состоятельность стихотворения как средства непосредственного донесения этой сути до души, оказываются второстепенны, а то и вовсе игнорируются. При всей любви к оригинальности следование моде весьма ценится. Убедительная похожесть на Бродского, к примеру, благожелательно принимается во внимание. Строго говоря, новизна поощряется только в рамках довольно разнообразной, но далеко не всеобъемлющей современной традиции. Теперь можно, судя стихотворение, подсчитывать очки, как в фигурном катании. И это не только ведь в поэзии так: история изобразительного искусства за минувший век превратилась в историю манер и экстравагантностей. А чего стоит признание множеством специалистов «Гражданина Кейна» лучшим фильмом всех времен! Не знаю, чью душу этот фильм когда-либо захватил, зато он впервые демонстрирует большое количество приемов, широко использовавшихся впоследствии.
Новизна относительна: самые фантастические способы оценки поэтических произведений имели место и раньше, но сейчас понимание стихотворения как поля для изобретательства стало почти общепринятым. Глухой к собственно поэзии читатель легко становится ценителем. И судьей. Конечно, и у такого судьи есть свои эмоции, свой чувственный опыт, свои предпочтения, свой «внутренний резонанс». Всё это, естественно, влияет на его оценки, он готов допустить даже другие мнения – люди-то разные, «не зацепило». Но в том-то и дело, что энергетика, поэтическая насыщенность стиха не вопрос вкусов и предпочтений, она просто есть или ее нет.
А место эпических поэм, повестей в стихах и бесконечных эклог не пустует: его заняли ничем не стесненные вариации на тему или без темы, нанизывающие образы или обрывки мыслей один на другой и складывающиеся в нескончаемые змееподобные сооружения, длящиеся и длящиеся в ожидании подходящей концовки. Правда, они не всегда эту концовку обретают, но все равно завершаются просто оттого, что надо же где-то закончить. Чаще всего, это верлибры, но и рифмованные сочинения в этом роде случаются. Поэзия в таких текстах, если и есть, оказывается предельно разбавленной, о концентрированной поэтической ткани тут говорить не приходится.
Есть еще важный фактор: глобализация. Поэзия непереводима. Близкий к тексту перевод Пушкина на английский интересен только филологу-слависту. Англоязычный поэт берется за Пушкина потому, что он знает о степени его воздействия на русскую душу. Или, хорошо владея русским, сам ощущает в той или иной степени это воздействие. И его цель (если он поэт) – создать на своем языке некий текст, близкий по поэтическому содержанию к оригиналу и равноценный ему по проникающей силе. Задача трудная невероятно. А приемы, образные и смысловые ухищрения, умозрительные вариации переводятся довольно легко, и можно с взаимной пользой обмениваться изданиями друг друга, устраивать международные фестивали поэзии и т.д.
Так стоит ли удивляться, что поэтический шедевр, попав в жернова далеко не самого престижного и не самого предвзятого конкурса, не проходит квалификацию и оказывается за бортом? Здесь даже злого умысла нет. И обсуждать бы этот естественный факт не стоило. Но бунт Сашки Михайлова перевел происходящее в другой регистр, сделал вполне заурядный конкурс явлением экстраординарным, своего рода мистерией, а дальнейший ход открытых наблюдателю голосований и обсуждений это подтвердил.
Не буду говорить о других авторах и стихотворениях, которые прошли квалификационный этап совсем без тех трудностей, что «Зайчиха». Все представленные произведения, каждое на свой лад, в русле современных веяний и многим из них было нетрудно собрать приличное количество судейских баллов. Есть талантливые вещи, но той поэтической энергии, о которой говорил Сашка Михайлов, в них нет. Поэзия присутствует, но ее концентрация не переходит порог, за которым поэтический текст запускает вибрацию сердца. Можно не без интереса дочитать до конца, а можно и не дочитывать.
Следующий этап после приемки – «народное» голосование. Голосовать мог любой автор, публикующийся в stihi.ru: ему предстояло сформировать шорт-лист из числа стихов, представленных на конкурс – не менее шести. То есть народ здесь понятие условное, но все же более широкое, чем эксперты конкурса. И вот, по мнению этого «народа», «Зайчиха» вошла в число четырех лучших конкурсных сочинений. Во всех четырех авторы женщины, во всех имеется некоторая чувственная, эмоциональная составляющая, некое душевное переживание или сопереживание. Это не холодные умственные упражнения. То, что в «Зайчихе» чувствительность совсем другого класса, вряд ли поняли многие, но воздействие энергии, присущей этому стихотворению, значит, испытали.
Далее слово было предоставлено заранее назначенным экспертам числом пять. Трое из них живут в России (один из экспертов тандемный – два лица с одним голосом), двое ныне проживают за границей – в Германии и Израиле. Последнее обстоятельство оказалось важным – внутренние судьи все включили «Зайчиху» в шорт-лист, внешние не включили. Видимо, для живущих здесь эмоциональное воздействие стиха оказалось существенным, и они не смогли против него устоять. Двое из них высоко оценили и другие стихи, победившие в народном голосовании. Особняком стоит положительная, хотя и несколько свысока оценка «Зайчихи» тандемом Татьяна Комиссарова – Игорь Гонохов, которые к другим «чувствительным» женским стихам остались, в общем, равнодушны: «неплохое», «зарисовка яркая и самобытная». Некоторые из отметивших «Зайчиху» упомянули ее «недостатки» - все те же «нюхнула» и «кочерыжка» – но вместе с тем у них нашлись точные, а порой и очень личные слова похвалы. Сергей Попов написал о «прозрачности» и «щемящей безыскусности». «Изумительное стихотворение. Та самая классическая простота, до которой трудно дотянуться», - читаем у Надежды Бесфамильной.
А вот оба «иностранных» эксперта единодушно «Зайчиху» проигнорировали. Видимо, отрешились от вибраций родного языка. Результат ожидаемый. Если Вадим Гройсман из Израиля все-таки не вполне последователен, включив в свой список кое-что из чувствительной женской лирики, то Михаэль Щерб из Германии сработал, как часовой механизм, в полном соответствии с международно утвержденными протоколами. Комментариев такая позиция не требует и к поэзии в том смысле, о котором говорю я и к которому воззвал Сашка Михайлов, отношения не имеет. Вероятно, род стихотворства, который многие называют «современной поэзией», тоже кому-то нужен, уж точно тем, кто такую поэзию производит и продвигает, но я разве об этом?
Потом всё завертелось, как в калейдоскопе. И публика, и эксперты ведь не распределяли места, а только составляли шорт-листы, то есть имела место некоторая форма мягкого рейтингового голосования. Было бы естественно ждать голосования окончательного, уже жесткого. Однако такового не проводилось, и места определялись, в основном, по числу попаданий в списки экспертов с некоторым (весьма произвольным) учетом народного волеизъявления. Впрочем, разве в кухне дело? В итоге «Зайчиха» получила второе место (так это называется), а на самом деле поделила с еще двумя конкурсными текстами второе – четвертое. Интересно, что первое место было дано стихотворению, даже не вошедшему в народный шорт-лист, но зато отмеченному всеми экспертами. Стихотворение характерное – не без изобретательности зарифмованное перечисление довольно произвольно выбранных персонажей и символов мировой истории с намеком на ее трагическое завершение. Умеренно образованный читатель слышит знакомые, полузнакомые и кажущиеся знакомыми имена собственные и тает от восторга. Замысел грандиозный, но, в общем, довольно банальный и заранее запрограммированный, а исполнение в лучшем случае скромно профессиональное. Никаких откровений, холодно и умозрительно, зато для пущей современности упомянуты недавние события в Донбассе. Сравнивать этот текст с «Зайчихой» даже как-то неловко, но у знатоков, как мы видим, другое мнение.
Бог с ними, со знатоками. Итог соревнования все-таки оптимистичен. То, что «Зайчиха» получила-таки вторую премию – заслуга, прежде всего, Сашки Михайлова, вытащившего ее из мусорной корзины. Свой вклад внесли читатели, давшие ей одно из первых мест в народном голосовании. И, наконец, нашлись эксперты, сумевшие оценить. Не думаю, что принимающие редакторы, с легким сердцем решившие было ее судьбу, испытывают сейчас угрызения совести – им ведь другое нужно. И уж, вне всякого сомнения, эксперты, освоившие современный международный стандарт оценки поэтических произведений, не оглянутся назад, чтобы задуматься над своим решением. Не в ту сторону их взгляд направлен. Но поэзия все еще жива и нужна многим, это главное.
