Другим моим упражнением в дневниках были литературные пробы. Это по-своему удобно: в дневнике ты абсолютно не обязан дописывать все до конца, можно обрывать «произведения» в любом месте и в любой момент. Такая фрагментарность – как подарок для лентяя, каковым я вам уже представился.
Формой, которую я чаще всего избирал для своих опытов, становились сны. Это были реальные (ой как здорово подходит это слово для обозначения снов!) или выдуманные сновидения, и в них я творил (опять игра слов, а ещё лучше: вытворял) всё, что хотел.
Главное, чего я хотел, – набрать форму (или набить руку?), научиться играть в кубики слов, складывать из них любые конструкции-фразы. Умение выражать свои мысли я ставил на второе место – и это легко заметить из настоящих записок.
Еще сложней было с сюжетами. Чуть только затевал я вещь подлинней – сюжет сразу быстро и неотвратимо разваливался, героям становилось невмочь слушаться меня, и они начинали вытворять черт-те что – конечно же, не на пользу произведению, а даже, как вы верно угадали, во вред ему…
Дневник, на просторах которого всё это происходило, позволял безболезненно сменить одну общественно-экономическую формацию на его страницах на другую – начать абсолютно новую вещь. При этом старая, не удавшаяся, оставалась некоторой болью в душе, ущемляла гордость и самонадеянность и болела долго.
Естественно, наряду с филиппиками против лени (и гимнами ей) в дневнике то и дело встречались обрывки диссертации на тему о собственной бездарности.
(Продолжение следует. Или – закругляться?)