Началось с подозрения, конечно, преувеличенного, что боги не умеют говорить. Столетия дикой, кочевой жизни убили в них все человеческое.

Х. Л. Борхес «Рагнарек»

В большом торговом центре на площади есть подвал. Уютный, теплый, благоустроенный. Там располагаются различные подсобки, коммуникации и технические помещения. Все очень банально и совсем не таинственно. А еще там есть маленькая комнатка, куда никогда не заходит никто из обслуживающего персонала торгового центра. Они не знают, что там находится, но на двери висит табличка со вполне красноречивой символикой: черепом и молнией на красном фоне.

Но раз в день, когда у заветной двери никого нет, появляется мальчик. Он одет в странную короткую тунику без рукавов, словно бы пошитую из наволочки, а в руках у него поднос с тремя железными мисками. Мальчик оглядывается из-под серебряных, будто седых, кудряшек, ставит поднос на пол и извлекает из складок своей хламиды маленький ключик с бумажной биркой, как в дешевых мотелях. Открыв дверь и забрав поднос, он заходит внутрь.

Комнатка невелика, скудно освещена и вся, от пола и до самого потолка заплетена толстыми, похожими на веревки, нитями паутины. Кажется, что их здесь миллионы, миллиарды. Впрочем, так и есть.

Мальчик двигается осторожно, чтобы не коснуться ни одной, даже самой крохотной ниточки. За годы работы служкой, он научился скользить подобно призраку, не создавая даже дуновения воздуха. Среброволосый мальчишка преодолевает занавес переливчатой паутины и видит, наконец, трех женщин. Из-за огромных залежей паутины их можно разглядеть лишь наполовину. Две из них прекрасны, другая сохранила лишь остатки былой прелести несмотря на нечесаные седые патлы и морщинистую бледную кожу. Средняя – женщина лет тридцати – хороша в своем полном расцвете жизненных сил. У нее крепкое пышное белое тело, налитая грудь и гордая посадка головы. Младшая – девушка, даже девочка, кажется тоненькой и хрупкой, как тростиночка. Водопад густых черных кудрей охватывает ее изящную фигурку будто плащ.

Они красивы, но в их лицах есть что-то пугающе звериное. То, как блестят их огромные влажные глаза, как двигаются ноздри, как поднимаются верхние губки, обнажая ровные мелкие белоснежные зубы, - все это наводит на мысли о сильных голодных хищниках.

Мальчик-служка выходит на единственное более-менее свободное пространство в центре комнатки. Женщины поглядывают на него с каким-то лихорадочным блеском в глазах и, странно  напрягая мышцы плеч и животов, начинают приближаться. Сначала в пустом круге появляется штук шесть суставчатых лап, толстых и черных, поросших коркообразными наростами. Когда же обитательницы комнатки выбираются из-за бахромы и куч паутины, становится видно, что у всех трех торс женщины соединяется с раздутым, обросшим шерстью телом паука. По четыре пары паучьих лап заменяют им ноги.

Чудовищные гибриды паука и человека нависают над мальчиком, скалятся с жутковатыми звуками, напоминающими смесь шипения и насекомого стрекота, но малыш ничуть не пугается. Он швыряет на пол принесенные с собой миски и забирает точно такие же, только пустые. Звон металла заставляет до ужаса человеческие глаза разгореться жадным блеском. Чудовища кидаются к мискам и зарываются в них лицами. Женщины шипят и рычат друг на друга, быстро глотая куски кровоточащего мяса. Мальчишку они больше не замечают.

И он не задерживаясь и не оглядываясь пробирается к двери. Если он не выйдет из комнаты до того, как твари закончат свой обед, их рацион пополнится свежатинкой. Уже у самого выхода он делает неловкое движение и обрывает одну из толстых нитей паутины. Широкую и крепкую – ей бы еще виться да виться. Где-то далеко-далеко умирает человек, чьей судьбой была эта нить. Мальчик с ужасом оглядывается туда, где поедают свой обед три Норны. Если бы они не были так заняты едой, пришли бы в ярость.

Служка поскорее выскакивает в дверь и запирает ее за собой. Привалившись спиной к стене, он некоторое время просто стоит, стараясь немного отдышаться.

-- Адова работа... – шепчет он, -- ну ничего. Еще всего лишь двести лет и меня переведут с должности служки в младшие хранители. Если конечно не прознают, что я оборвал нить. Хотя конечно никто не узнает...

Не может узнать. Мальчишке отлично известно, что всеведенье по счастью не входит в число талантов его руководства. Успокоенный такими мыслями, он оглядывается и, убедившись, что его никто не видит, растворяется в воздухе, оставив после себя лишь запах фиалок и странные мерцающие искры, которые, впрочем, быстро тают в теплом подвальном воздухе.

Закончив трапезу, чудовища вновь примутся за работу: Будут прясть нити человеческих судеб, вязать на них узлы событий, сплетать ковры отношений, обрезать паутинки тех, кому пришла уже пора покинуть этот мир. Норны будут работать четко и быстро, спокойные и беспристрастные, ибо звери не могут иметь предпочтений, не могут выделять среди людей фаворитов и влиять на их судьбы по собственному желанию. И на этом держится мировой порядок.