Которая всегда идет под знаком равенства с "неприязнью", о которой говорят, которую воображают, которой стыдятся и кичатся. Ненависть, якобы познающаяся в сравнении - но есть ли с чем сравнивать.
Въедливые брызги яда, скрежет зубов в темный потолок, впивающиеся в ладони обкусанные ногти и клокочущая внутри ярость вперемешку с тошнотой.
Бред собачий.
По-моему Ненависть - в первую очередь чувство, которому не чуждо благородство.
А есть ли благородство и подлых шепотках, грязи за спиной и перед носом, раскидывании липкой паутины и натравливании собачьих свор. Даже вопросительный знак брезгует здесь становиться.
Ненависть - это когда взгляд, как клинок, а клинок - убийца. Это когда летят стальные искры, и нужно одновременно следить за ногами и головой, крест-накрест шагая по кругу, пригибаясь, хлестко подскакивая, подрезая и не сводя глаз, превознемогая боль в саднящих пальца, получая черное удовольствие - и еще большее такое удовольствие от взаимности. Это когда либо ты, либо он. Вы хоть раз держали в руках меч ?

Да можете ли вы знать, что это такое - Ненависть ?
Я - нет.

Это оказалось увлекательным.
А я-то думал, почему я с зеленого возраста так пристрастно любил романы о тонкой и изощренной придворной жизни, о предательстве, коварстве, интригах и интриганах - и головокружительных взлетах из самой грязи, потому что "лишь бесстыдство непринужденное и естественное помогает пробить дорогу при дворе", как молвил Лабрюйер.

Я весьма посредственно играю в шахматы. Зато оказался превосходным игроком в человеческие души, эмоции, поступки и привязанности.
Что может быть лучше, чем, смакуя, плести интригу, которая в перспективе своей успешности может дать тебе больше, чем ты до этого мог видеть во сне ?
Что может быть лучше созерцания того, как все предсказанные чужие ходы сбываются, как ты, будучи в сущности никем, вдруг начинаешь на ровном месте становиться Кем-то для тех, внимания которых домогаются и будут домогаться, просто им никогда не дано высунуть из общей массы даже кончик носа ?
Что может быть лучше осознания своего превосходства, ведь в начале шансы каждого были равны ?
Может ли быть лучшее применение хитрости ?

Целых две больших интриги захватили голову.
В одной из них я буквально два дня назад достиг уже год желаемой вершины. Я на законных правах попал в самое сердце Двора (удивительно, насколько просто даются все остальные нужные знакомства уже там, на месте) - и меня представили Королю.

Мне давно уже ничего от тебя не нужно - но мне так больно смотреть, как ты продолжаешь жить.
Я бы давно перестал и думать о тебе, если бы мне не тыкали невольно в самое лицо то, что ты обретаешь уже с которым по счету другим то, чего у меня больше не было без тебя.

Скоро, уже явно, с приятной опаской на нагретый дерн у озера, постелив летнюю мантию и разговаривать с небом.
Я слышал чье-то витьеватое пение, такое, знаете, как барокко, над темно-лиловыми зубцами елей, и скрип пера почему-то уютней, чем раньше, и хочется одновременно и зарыться в книги - и рассыпать их с самого высокого булыжника Астрономической башни.

Быть может - скоро мне уже перестанет все это сниться ? Несуществующие отношения с существующими людьми, чужие, будто украденные, поцелуи, полуосязаемые на собственном теле руки, чересчур реальные диалоги и вызываемые размышления. Почему-то когда мы занимаемся любовью - я смотрю только на наши тени. Могу почему-то видеть только это, но смотрю не отрываясь. Густые набухшие тени на каменном полу.
Жизнь будто бы двумя чужими альтернативными жизнями утомляет.
А от осадков обидной горькой боли не спасает. До чего ж она не угомонна, ее не способен побороть ни разум, ни логика, ни голые факты.

Однажды младшего Малфоя удосужились впервые влюбить. Или это он сам удосужился - для хода мировой истории это не имеет принципиального значения.
Его умудрились научить вмещать часы в минуты. Существовать их в другом измерении. Таинственно улыбаться и мастерски маскировать порою неприлично счастливый вид.
А потом в нем открыли непростительную наивность. Часы-в-минуты и другие-измерения остались. Вот только мастерски маскировать вид пришлось уже несколько иной.
А потом он зарекся - и, как водится, грабли маняще сверкнули отточеными зубьями, гостеприимно подзывая к себе босые робкие еще ступни.
И снова, и снова.
А потом вдруг надоело. Переполнило, едкой шипящей пеной вылилось через край, опустошило, оледенило, осточертело.
И младший Малфой стал нумеровать. "Номер пять - прощай номер пять, от тебя осталась пара-тройка воспоминаний достаточно красочных, чтоб я запомнил Тебя на несколько последущих лет". "Номер шесть ? - Какая встреча, тебя-то как раз сейчас и недоставало". "Номер семь ? - Тут Номер Шесть слегка вывел меня из драгоценного равновесия. Прости, бейби, но отдуваться придется тебе. Ничего личного, просто именно you're the next, так получилось". "Номер Восемь ? - Да...но ты всего лишь Номер Восемь".
"А ты тогда будешь Номер Девять. Как ? Ты правда считаешь, что 8 - последняя существущая цифра ?"
Номер Десять.
Номер ####
И стало гораздо, гораздо легче.

Я изо всех стараюсь затопить голову убедительными доводами, что больше мне никто не нужен, что все давным-давно уже кануло в самую мутную глубину Леты...к тому же все это действительно так, прошло уже все три стандартных круга Ада: окрыленность, отчаяние и безразличие. Благословенное безразличие наступает, малфоевская кровь позволяет даже с его помощью переступать туда, где тогда еще не успела начаться окрыленность, принося как результат невозмутимое и сердечное общение...
Но почему, черт подери, в последнее время ты мне всегда снишься ?! Вопреки всему. В каком угодно образе, в какой угодно обстановке и каком угодно контексте - но снишься.
Снишься ты.
И снится тот единственный друг, которого я за всю свою жизнь потерял, окончательно потерял совсем недавно и полон теперь к нему язвительного отвращения и ехидной затаенной мстительности за все то, что он со мной сделал.
А снится так, будто ничего и не произошло - и мы снова вместе и смеемся громче солнца.

Безразличные колючие пылинки снега забарахтались в подкрадывающихся сумерках.
Капля за каплей Хогвартс наводнялся радостным топотом, громогласными приветствиями и улыбчивыми объятьями. Приглушенными смешками, косыми взглядами и шушуканьем по углам. Суетливой беготней, деловитыми возгласами и организационными разборками. Надменно приподнятыми подбородками, глумливыми ухмылками и снисходительными голосами.

У отца в поместье было тихо.

Те месяцы назад - все ловил момент, чтобы после какой-нибудь из наших встреч блаженно написать любимые строчки из любимой Старманьи:
Qu'on vienne d'en haut, qu'on vienne d'en bas
Au fond qu'est ce que ça change ?
Je te ressemble bien plus que tu ne crois...

И все тянул чего-то, думал, вот-вот - да наступит еще более подходящий момент, и чтобы знать, что ты всенепременно это увидишь.
И не успел.
И отчего-то именно из-за этого - так обидно...

Ребячество, Малфой, да заткнись ты уже.

Это так странно - но время на самом деле ощутимо лечит.
Я физически ощущаю это, как откатывающуюся мало-помалу волну, сначала жгуче-соленую - потом все более и более спокойную.
Еще так все свежо. Еще так детально вживлено и выцарапано, рельефно запечатлено, даже пылью не припорошено.
Но уже не больно. Слушать ту песню - под которую запинался на ходу, становясь как вкопанный, сраженный внезапно сложившимися в голове в складный и _слово-в-слово-про-меня_ перевод - под которую, сглатывая утыканным длинными иглами горлом, искал в сумке непочатую пачку сигарет и, почти в истерике сдирая короткими ногтями пленку, поспешно поджигал конец, сжимая зубами фильтр. И выпускал дым, драматически-картинно, вровень с припевом.
Et si le temps m'entend
Qu'il te fasse revenir
Juste pour un instant
Un poème
Et si le temps m'entend
Qu'il sache te retenir
Juste pour un moment
Un " je t'aime " ...

Тогда на душе было вот так же - как вкус непривычного после долгого некурения табака на голодный желудок. А я храбро не сплевывал и упивался, упивался свой головокружительной болью, и со злостью душил в подмерзшей луже шипящий окурок.
Злясь на самого себя, за то, что поддался - за то, что так и не научился на самом деле представлять из себя то, что с таким постоянством строю. Я настолько вжился в эту оболочку, что даже наедине с самим собой не могу сразу "разговориться" искренне, я сбиваюсь в своих мыслях на точно такие же фальшивые и хорохористые суждения, я не признаюсь до последнего в том, что чувствую на самом деле.
Я настолько вжился за это время во всю эту гигантскую и детализированно продуманную роль - что сам начинаю в нее верить, начинаю на самом деле воплощать ее в жизнь.
Однако, что любопытно - это "вживление" все же на самом деле начало меня потихоньку изменять. Все больше деталей начинает на самом деле превращаться из гипертрофированности и надуманности - в сущую правду.
Я так надеюсь, так надеюсь на то, что в один день - вот он уж точно будет прекрасным - я окончательно превращусь в то, чем меня считают все поголовно остальные.
Не только стереотипически. Меня совершенно по-разному воспринимают люди - однако каждое восприятие является покуда ни чем иным как очередной гранью моей роли, которую я играю уже на автопилоте, которую играю даже для самого себя.

Тогда мне больше не будет так скручивающе больно.
Тогда не будет искусанных и изодранных в кровь губ и потухших глаз.
Тогда не будет пресловутых Граблей - раз за разом. В конце каждого круга выводишь мораль "Надеяться на что-то иное попросту глупо". И я не понимаю, каким образом до следующего раза это все успевает так благополучно забыться.

А сейчас - сейчас мне даже не больно перечитывать хоть тот жу предыдущий пост. Ну почти. Я мог сглотнуть - и почти без усилий растянуть губы в улыбке.

Я. Не. Имею. Права. Влюбляться.
I've no fuckin rignt.
Je n'ai pas de sacré droit.

Мне больше не нужны эти ломки, перепады и переживания. Это не мое pas du tout.
Поэтому я собираюсь и не являю более из себя впечатлительную тряпку.
Отныне я придерживаюсь ужесточенных границ.

Почему-то мне обязательно нужно, чтобы было так, что меня человек всенепременно должен любить больше, чем люблю его я сам. Проклятая замашка "позволяющего себя любить".
И если время идет, а признаков собственного превосходства в удовлетворяющем количестве не получаешь - начинается подавленность, а порою даже и приступы озлобленности. Желание просто следовать своей категории перерастает в желание загнать человека под свой каблук и снисходительно одаривать его сверху своим вниманием.
Более того: все, кто когда-либо был со мной - с превеликим удовольствием это терпели, и даже сами еще больше под этот самый каблук себя с искренним рвением загоняли.
Это нехорошо совпало - это меня и приучило.

Хогвартс затопило. Затопило промозглыми мыслями и людишками с холодными руками и хлюпающими носами, воздух в коридорах скрипит от резких движений - а новая мантия еще больше холодит тело. Пожалуй, пора отказаться покуда от шелковых подкладок, вместе с шелковыми простынями. В гостиной все только и делают, что трусливо укутывают ноги и таскают за собой пледы, слизеринцы, это ведь одна из самых простых вещей, на противостоянии которой вы могли бы неплохо закалить свою силу воли и выносливость. Неужели так сложно пригрозить зубам Авадой, чтобы они в тот же миг бросили отбивать дробь, коже - чтобы ни одна мурашка не осмелилась высунуть нос на поверхность ?
Вы еще попроситесь к Гриффиндору, у них там камины пожарче, ковры-картины.
Только на Зельях позволяю себе дольше обычного задержать руку на начавшем нагреваться котле.

Я отдавался горьковатым волнам, бережно выбивающим почву из-под ног, и блаженно жмурил веки в миниатюрных водоворотах. Я стучал зубами от холода, но хорохорился даже перед самим собой – уносясь все дальше и глубже, становясь темным колышущимся силуэтом на темном фоне воды, и с разбрызгиваемым блеском выныривая к небу.
Что-то напевал тихонько себе под нос – воровато оглядываясь при этом, как бы кто не увидал ненароком того самого Малфоя, поющего самому себе песни, прерывающиеся тихим рефлекторным смехом.

Четкое ощущение того, что чем настойчивее и доброжелательнее снаружи солнце - тем настойчивее и менее доброжелательнее преподаватели.
А пресловутые камни на душе все прибывают и прибывают...едва поднатужишься-столкнешь один - его место занимают два других. Все же питаю наивные надежды, что до бесконечности так продолжаться не может. Ведь как существа паразитические - душевные камни все же должны осознавать, что при явно переизбытке они все обречены бессмысленно расколоться о землю, пусть и опрокидывая с собой обладателя.

Меня часто называют Принцем Слизерина. Не люблю банальности, более них не люблю лишь стереотипы. Какие, к дьяволу, Принцы - если ни один из них со мной и рядом не стоял, ни в переносном смысле, ни в прямом.
Человек, имеющий со мной дело, должен обладать хотя бы минимальной эрудицией и хотя бы близким к максимальному количеству серым веществом мозга, думаю нет необходимости упоминать, что головного.
Ибо в противном случае я ничего путного от вас добиться не смогу, а раздавать что бы то ни было направо и налево сам - я, не обессудьте уж, не привык. Я вам, простите, не Поттер какой-нибудь, и бросаться грудью на защиту нищих, убогих и всячески обездоленых намерения не имею, равно как и желания.
Если вам посчастливится заслужить мое уважение - можете по праву и беспрепятственно гордиться этим редким фактом. Не забывайте лишь, что я искушен, весьма искушен - возможно даже чересчур.