В последнее время часто встречаю откровенную ложь об обеих, поверхностные снобистские оценки их творчества, вульгарные сравнения просто убивают меня. Видимо, прошли те времена, когда своё мнение можно было формировать, по крайней мере, сверяясь с первоисточниками - письмами, документами... Теперь многим достаточно бульварных сплетен от нечистоплотных полуграмотных журналистов из жёлтой прессы. И собственной самонадеянности в оценке их жизни. Может, потому, что не было в их жизни по-настоящему страшного горя?
Видимо, люди так грустно устроены, что им необходима катастрофа, огромная, тотальная беда - чтобы они научились бережно относиться как к современникам, так и к тем, кого уже нет среди живых...  

А. А. Ахматовой
Москва, 26-го русского апреля 1921 г.
Дорогая Анна Андреевна!
Так много нужно сказать — и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни — “Подорожник”. Не расстаюсь, и Аля не расстается. Посылаю Вам обе книжечки [Сборники А. Ахматовой “Четки” и “Белая стая”.], надпишите.
Не думайте, что я ищу автографов, — сколько надписанных книг я раздарила! — ничего не ценю и ничего не храню, а Ваши книжечки в гроб возьму — под подушку!
Еще просьба: если Алконост [Издательство, организованное в 1918 г. в Петрограде] возьмет моего “Красного Коня” (посвящается Вам) — и мне нельзя будет самой держать корректуру, — сделайте это за меня, верю в Вашу точность.
Вещь совсем маленькая, это у Вас не отнимет времени. Готовлю еще книжечку: “Современникам” [Не была издана. Замысел был реализован лишь в рукописном виде.] — стихи Вам, Блоку и Волконскому. Всего двадцать четыре стихотворения. Среди написанных Вам есть для Вас новые.
Ах, как я Вас люблю, и как я Вам радуюсь, и как мне больно за Вас, и высoко от Вас! — Если были бы журналы, какую бы я статью о Вас написала! — Журналы — статью — смеюсь! — Небесный пожар!
Вы мой самый любимый поэт, я когда-то — давным-давно — лет шесть тому назад — видела Вас во сне, — Вашу будущую книгу: темно-зеленую, сафьянную, с серебром — “Словеса золотые”, — какое-то древнее колдовство, вроде молитвы (вернее — обратное!) — и — проснувшись — я знала, что Вы ее напишете.
Мне так жалко, что все это только слова — любовь — я так не могу, я бы хотела настоящего костра, на котором бы меня сожгли.
Я понимаю каждое Ваше слово: весь полет, всю тяжесть. “И шпор твоих легонький звон” [Из стихотворения А. Ахматовой “По твердому гребню сугроба...” (1917).], — это нежнее всего, что сказано о любви.
И это внезапное — дико встающее — зрительно дикое “ярославец” [Строки из стихотворения А. Ахматовой “Ты — отступник: за остров зеленый...” (1917)]. — Какая Русь!
Напишу Вам о книге еще.
Как я рада им всем трем — таким беззащитным и маленьким! Четки — Белая Стая — Подорожник. Какая легкая ноша — с собой! Почти что горстка пепла.
Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня. (Красный, как на иконах.) — И непременно напишите мне, — больше, чем тогда! Я ненасытна на Вашу душу и буквы.
Целую Вас нежно, моя страстнейшая мечта — поехать в Петербург. Пишите о своих ближайших судьбах, — где будете летом, и всё.
Ваши оба письмеца ко мне и к Але — всегда со мной.
МЦ.

31-го русского августа 1921 г.
Дорогая Анна Андреевна! Все эти дни о Вас ходили мрачные слухи, с каждым часом упорнее и неопровержимей [Слухи о самоубийстве А. Ахматовой после расстрела Н. Гумилева.]. Пишу Вам об этом, потому что знаю, что до Вас все равно дойдет — хочу, чтобы по крайней мере дошло верно. Скажу Вам, что единственным — с моего ведома — Вашим другом (друг — действие!) — среди поэтов оказался Маяковский, с видом убитого быка бродивший по картонажу “Кафе Поэтов” [Кафе было организовано В. В. Каменским и В. Р. Гольдшмидтом осенью 1917 г. в помещении бывшей прачечной в Настасьинском переулке (угол Тверской улицы).].
Убитый горем — у него, правда, был такой вид. Он же и дал через знакомых телеграмму с запросом о Вас, и ему я обязана второй нестерпимейшей радостью своей жизни (первая — весть о Сереже, о котором я ничего не знала два года). Об остальных (поэтах) не буду рассказывать — не потому, что это бы Вас огорчило: кто они, чтобы это могло Вас огорчить? — “просто не хочется тупить пера.
Эти дни я — в надежде узнать о Вас — провела в кафе поэтов — чтo за уроды! чтo за убожества! чтo за ублюдки! Тут всё: и гомункулусы, и автоматы, и ржущие кони, и ялтинские проводники с накрашенными губами.
Вчера было состязание: лавр — титул соревнователя в действительные члены Союза. Общих два русла: Надсон и Маяковский. Отказались бы и Надсон и Маяковский. Тут были и розы, и слезы, и пианисты, играющие в четыре ноги по клавишам мостовой... и монотонный тон кукушки (так начинается один стих!), и поэма о японской девушке, которую я любил (тема Бальмонта, исполнение Северянина) —
Это было у моря,
Где цветут анемоны...
И весь зал хором:
Где встречается редко
Городской экипаж...
[Перефразированные строки стихотворения И. Северянина “Это было у моря...”]
Но самое нестерпимое и безнадежное было то, что больше всего ржавшие и гикавшие — сами такие же, — со вчерашнего состязания.
Вся разница, что они уже поняли немодность Северянина, заменили его (худшим!) Шершеневичем [Шершеневич В. Г. — поэт-имажинист.].
На эстраде — Бобров, Аксенов, Арго [Арго (Гольденберг А. М.) — поэт-сатирик и переводчик], Грузинов [Грузинов И. В. — поэт-имажинист.]. — Поэты.
_______
И — просто шантанные номера...
________
Я, на блокноте, Аксенову: “Господин Аксенов, ради Бога, — достоверность об Ахматовой”. (Был слух, что он видел Маяковского.) “Боюсь, что не досижу до конца состязания”.
И учащенный кивок Аксенова. Значит — жива.
________
Дорогая Анна Андреевна, чтобы понять этот мой вчерашний вечер, этот аксеновский — мне — кивок, нужно было бы знать три моих предыдущих дня — несказaнных. Страшный сон: хочу проснуться — и не могу. Я ко всем подходила в упор, вымаливала Вашу жизнь. Еще бы немножко — я бы словами сказала: “Господа, сделайте так, чтобы Ахматова была жива!” ...Утешила меня Аля: “Марина! У нее же — сын!”
________
Вчера после окончания вечера просила у Боброва командировку: к Ахматовой. Вокруг смеются. “Господа! Я вам десять вечеров подряд буду читать бесплатно — и у меня всегда полный зал!”
Эти три дня (без Вас) для меня Петербурга уже не существовало, — да что Петербурга... Вчерашний вечер — чудо: “Стала облаком в славе лучей” [Строка из стихотворения А. Ахматовой “Молитва”.].
На днях буду читать о Вас — в первый раз в жизни: питаю отвращение к докладам, но не могу уступить этой чести другому! Впрочем, всё, что я имею сказать, — осанна!
Кончаю — как Аля кончает письма к отцу:
Целую и низко кланяюсь.
МЦ.

Bellevue, 12-го ноября 1926 г.
Дорогая Анна Андреевна,
Пишу Вам по радостному поводу Вашего приезда — чтобы сказать Вам, что все, в беспредельности доброй воли — моей и многих — здесь, на месте, будет сделано.
Хочу знать, одна ли Вы едете или с семьей (мать, сын). Но как бы Вы ни ехали, езжайте смело. Не скажу сейчас в подробностях Вашего здешнего устройства, но обеспечиваю Вам наличность всех.
Еще одно: делать Вы всё будете как Вы хотите, никто ничего Вам навязывать не будет, а захотят — не смогут: не навязали же мне!
Переборите “аграфию” (слово из какой-то Вашей записочки) и напишите мне тотчас же: когда — одна или с семьей — решение или мечта.
Знайте, что буду встречать Вас на вокзале.
Целую и люблю — вот уже 10 лет (Лето 1916 г., Александровская слобода, на войну уходил эшелон) [В Александрове летом 1916 г. написаны двенадцать стихотворений, обращенных к А. Ахматовой].
М.
Знаете ли Вы, что у меня сын 1 г<од> 9 мес<яцев> — Георгий? А маленькая Аля почти с меня? (13 л<ет> ).
Ад<рес>: Bellevue (Seine et Oise)
Pres Paris, 31, Boulevard Verdun.
Отвечайте сразу. А адрес перепишите на стенку, чтобы не потерять. 

Анна Ахматова - Марине Цветаевой 

Дорогая Марина Ивановна,
благодарю Вас за добрую память обо мне и за иконки. Ваше письмо застало меня в минуту величайшей усталости, так что мне трудно собраться с мыслями, чтобы подробно ответить Вам. Скажу только, что за эти долгие годы я потеряла всех родных, а Левушка после моего развода остался в семье своего отца.
Книга моих последних стихов выходит на днях, я пришлю ее Вам и Вашей чудесной Але. О земных же моих делах, не знаю, право, что и сказать. Вероятно, мне "плохо", но я совсем не вижу, отчего бы мне могло быть "хорошо".
То, что Вы пишете о себе, и страшно и весело.
Желаю Вам и дальше дружбы с Музой и бодрости духа, и, хотите, будем надеяться, что мы все-таки когда-нибудь встретимся.
Целую Вас.

Ваша Ахматова

Дорогая Марина Ивановна,
меня давно так не печалила аграфия, которой я страдаю уже много лет, как сегодня, когда мне хочется поговорить с Вами. Я не пишу никогда и никому, но Ваше доброе отношение мне бесконечно дорого. Спасибо Вам за него и за посвящение поэмы. До 1 июля я в Петербурге. Мечтаю прочитать Ваши новые стихи. Целую Вас и Алю.

Ваша Ахматова
 

Серия сообщений "ЗАМЕТКИ НА САЛФЕТКАХ":
Часть 1 - Птица, спящая в небе...
Часть 2 - Голые лица искусны в притворстве...
...
Часть 12 - Знаешь, что такое браки на небесах?
Часть 13 - Интервью Ларисе Швыдун (РТКорр)
Часть 14 - Из писем Марины Цветаевой к Анне Ахматовой
Часть 15 - О подлости. Заметки на салфетках
Часть 16 - Графомания - отсутствие любви...
...
Часть 18 - Оракул (Ли Шин Го и Лепесток Хэ)
Часть 19 - Моя презентация в Москве
Часть 20 - Интернет-издательство «Моя Книга»