В колонках играет - Ноль - Мажорище

Время, когда солнце уже давно взашло над чужим континентом. Время, принятое матерями считать поздним, а молодежью - серединой дня. Время, когда закрываются почти все бары и прочие питейные заведения. Время, когда мысли может прервать только похладный ветер или сигарета. Время надевания презервативов и боя курантов в новый год. Время, когда все по настоящему живут.
Да, было как раз такое время, когда я опустился на колени. Ковры посреди комнаты были с толстым ворсом, мягкие, по которым приятно пройтись босиком просто так, и потому мне не составило проблем встать на колени резко, с размахом. Рука тряслась мелкой дрожью: пистолет оказался тяжелей, чем выглядел, да и ко всему етому я с силой давил им на подборок, для убедительности и доказательства серьезности намерений. Было довольно больно, да и говорить ето порядком мешало, но такая поза, такой кадр не должны были пропать даром. Я и правда не видел смысла в дальнейшей жизни в случае ее отказа, но до конца не был уверен в своей силе воли. Однако выражение глаз, побелевший подбородок под дулом просто обязаны были отвергнуть все подозрения в блефе.
Она же стояла, открыв рот, словно только что пробежала пару километров и пыталась отдышаться. Глаза были открыты дальше некудаи в уголках маленькими грузиками висели слезы, наверняка из страха за свою собственную жизнь. Дыхание постоянно меняло ритм, и, приложив одну руку к груди она пыталась хоть как то успокоить разбушевавшийся организм, что б хотя бы адекватно реагировать на все происходящее. Второй рукой она оперлась на стеклянный стол, забыв напрочь о подлой прочности етого материала, поскольку в состоянии шока организм зачастую испытывает чудовищную слабость.
Я заговорил очень осторожно, почти не двигая подбородком из опасения выстрелить раньше времени:
"Выслушай меня пожалуста"
Она часто заморгала, чтобы избавить глаза от груза слез и несколько раз, словно в бреду, или словно я плохо слышал, повторила: "Что ты делаешь?! Что ты делаешь?!"
"Я хочу быть с тобой. Я готов всю свою оставшуюся жизнь посветить тебе и только тебе. Я буду относиться к тебе как к богине, тебе не будет нужды ни в чем. Ты согласна быть со мной?"
Рыдая уже в голос, она рукой лежавшей на груди стала неаккуратно вытирать слезы, покрыв все свое лицо блестящими солеными дорожками. В ожидании ответа я еще сильнее прижал пистолет к подбородку. Етот шаг, как мне казалось, ускорит ход ее мыслей и она ответит быстрее, потому что несмотря на мягкость ковра, ноги уже начинали болеть, а ужаснее затекших ног может быть только крапивный суп.
Она начала отвечать:
"Ты хороший человек. Ты очень добрый, понимающий, отзывчивый..."
"Словно перебирает все положительные качества приходящие в голову", - подумал я, - "Осталось еще сказать, что я разумный, эрудированный, правда слегка эмоциональный, но мы ето переживем"
Тем временем она продолжала:
"...Одним словом - ты замечательный. Но, ты понимаешь..."
"Так, все", - подумал я, и быстро опустив пистолет от подбородка, выстрелил себе в кисть руки. Ее визг раздался почти одновременно с выстрелом, но все таки чуть позже. Больно было безумно, я даже наклонился вперед, и, зарычав, уткнулся в пушистый ковер лбом. Кровь тонкой струйкой окрашивала ковер вокруг маленького пулевого отверстия и целого каскада красных пятнышек. Чуть погодя, когда боль слеегка утихла, я собрался с мыслями и поднался снова в прежнюю позу.
Она же стояла, закрыв лицо обеими руками и снова рыдала в голос. Пистолет был опущен и по-этому я говорил уже не стесняясь в движениях, правда голос мой дрожал от жуткой боли:
"Ну что, доигралась? Ну продолжай"
Она, превозмогая свой рев и еще более дрожащий голос, сказала:
"Ты не понял, просто я не могу..."
На етот раз я тоже недослушал. Резко подняв пистолет и плотно сжав губы, словно обиженный ребенок, я выстрелил в нее. Я ВЫСТРЕЛИЛ В НЕЕ!!!!!!!! Ето еще страшнее крапивного супа!! Какого хрена я ето сделал?!?!? Пуля попала ей в глаз. Если сравнивать количество крови из моей раны и из ее, то ето все равно что сравнить столовую ложку и банный тазик. Огромнейшее количество алой жидкости под чудовищным напором брызнуло из отверстия, на чьем месте раньше был ее глаз. Красная пелена, нет, скорее даже дымка, покрыла меня, потолок, да почти всю комнату, словно ее окатили из душа. Ее тело упало на стеклянный стол, служивший до етого хрупкой опорой етому же самому телу.
Я был словно в черной дыре с завязанными глазами. Я не понимал, где я, что только что сделал, и что собираюсь делать, но мои действия опережали мысли. Я плакал. Молча, не меняясь в лице, никакой мимики вообще, никакой жестикуляции. Слезы просто лились и все, как во время дождя из желобов льется вода. Подняв пистолет на прежнюю позицию, то есть к подбородку, на етот раз уже не надо было устраивать драму в выражением глаз и давлением дулом на лицо. Я просто сказал, пожалуй даже слишком громко для пустой комнаты:
"А почему бы и..."
И снова я недослушал. На етот раз сам себя.