Читать.
Вводить в курс специальной психологии как обязательную литературу.
Читать всем и в обязательном порядке, здоровым и инвалидам.
У автора из нормально функционирующих органов - только два пальца на левой руке и голова. Книга о том, как он выживал в советских детдомах и домах для престарелых. С советского времени изменилось немногое.
Его книга начинается так:
Я -- герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног -- ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей -- надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, -- все. Ты обречен быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода.


-----------------
У него не было родителей. Он не был ходячим. После школы его отвезли в дом престарелых. В доме престарелых его положили в палату с двумя дедушками. Безобидные дедушки. Один -- сапожник -- варил сапожный клей на электрической печке, другой -- доходяга -- почти ничего уже не соображал, с его кровати стекала моча. Сменного белья Сереже не дали. Объяснили, что менять штаны ему положено раз в десять дней. Три недели он лежал в палате с запахом дерьма и сапожного клея. Три недели ничего не ел, старался пить меньше воды. Привязанный к своему мочеприемнику, он не решился выползти на улицу голым, чтобы в последний раз увидеть солнце. Через три недели он умер. Через год в этот дом должны были отвезти меня. У Сергея были руки, у меня не было.
-------------------
Через месяц после того, как пацанов отвезли в дом престарелых, она поехала навестить "своих" подопечных. Приехала и рассказала все нам
Из восьми человек выжил один Генка. Дом престарелых состоял из отдельных помещений барачного типа. Престарелые и инвалиды были рассортированы по степени инвалидности. "Наши" лежали в отдельном бараке с доходягами. Вдоль стен тянулись ряды кроватей, с которых стекала моча. К ним никто не подходил. Воспитательница привезла им компот ассорти в больших банках. Про Генку она сказала: "Злой какой-то". "А компот заберите, все равно ходячие съедят".
Я спросил ее, что будет со мной, когда я вырасту. Меня тоже отвезут в дом престарелых, и я умру?
-- Конечно.
-- Но мне тогда будет пятнадцать, я не хочу умирать так рано. Выходит, все зря? Зачем же тогда учиться?
-- Ничего не зря. Учиться вы должны потому, что вас кормят бесплатно. И вообще, ты уроки выучил?

----------------
Нянечка подходит ко мне. Внимательно рассматривает.
Ой, какой молоденький! Что делается! Уже и таких привозят. Что делается? Совсем люди совесть потеряли.
Уходит.
Директор детдома нервно курит, деловито продолжая прерванный разговор.
-- А может, все-таки возьмешь? Ну очень надо.
-- И не проси. Ты пойми меня правильно. Вот ему сейчас шестнадцать лет. Так?
-- Пятнадцать, -- машинально поправляю я.
-- Пятнадцать, -- соглашается мужчина. -- Умрет он у меня через месяц, максимум два. Хоронить я имею право только лиц не моложе восемнадцати. Это же дом престарелых, ты понимаешь? Где я буду держать его эти два года? А холодильники все сломаны. Сломаны, понимаешь? И вспомни, вспомни, что ты мне ответил год назад, когда я попросил тебя помочь с холодильниками? Вспомнил? И не проси. Вези вон его в дом-интернат для умственно отсталых, они имеют право хоронить хоть младенцев.
-- Не решай сразу, пойдем поговорим. Мне позвонить надо. Они уходят. Я сижу один. Сумерки. По коридору пробегает кошка. Внезапно комнату заполняет какой-то странный и очень неприятный запах. Воняет все сильнее. Я не понимаю, что происходит. Входит нянечка, вносит поднос. Ставит поднос на стол, включает свет. Я вижу источник странного запаха. Это гороховая каша. Зеленый слипшийся комок, вид которого соответствует запаху. Кроме каши на подносе тарелка борща и кусок хлеба. Ложки нет. Нянечка смотрит на поднос, замечает отсутствие ложки. Выходит. Приносит ложку. Ложка вся в засохшей гороховой каше. Нянечка отламывает от моего куска хлеба корку и небрежно вытирает ей ложку. Бросает ложку в борщ.
Подходит ко мне. Пристально вглядывается.
-- Нет. Зиму не переживет. Это точно.
-- Извините, -- говорю. -- А почему тут так темно и от окна дует?
-- Это изолятор, хорошая комната, и к печке близко. А тебя определят в общую палату для лежачих. Там действительно дует. Я же сказала -- зиму не переживешь. Дом-то старый.
-- А кошек у вас много?
-- Нет у нас никаких кошек.
-- Но я видел, как по коридору пробегала кошка.
-- Это не кошка, это крыса.
-- Как, крыса? Днем?
-- А что? И днем, и ночью. Днем-то еще ничего, а ночью, когда они по коридору бегают, мы в своей комнате запираемся и выходить боимся. А они злющие, недавно одной лежачей бабушке уши отъели. Ты ешь, остынет.
Выходит.
Я пододвигаю к себе тарелку, машинально хлебаю борщ. Дерьмо. Борщ -- дерьмо. Каша -- дерьмо. Жизнь -- дерьмо.

LI 3.9.25