В небольшой комнате царил полумрак, лишь несколько свечей слабо освещали фигуру мужчины, стоящего у окна. За окном крупными хлопьями падал снег, что не очень-то естественно для середины февраля, а фонари со своим тепло-желтым светом уже пришли на смену зимнему солнцу.
Хлопья белого снега, меланхолично падающего в свете фонаря на темный асфальт, несли в себе тоску о былом, о несбывшемся. Но молодого человека не интересовал вид из окна, в его руках, словно раненый птенец, дрожало письмо. Письмо от женщины, которую он невероятно любил, и которая, конечно же, любила его. Но этот мужчина был несчастен. Однажды, августовским днем, своенравие и обиды победили любовь. Гордец и гордячка не сумели понять друг друга. Он хотел всё исправить, хотел извиниться за всю боль, причиненную любимой, но ледяными иглами пронизывали гулкую тишину его сердца слова: "У нас нет будущего". И вот его взгляд скользил по тонким листкам бумаги, исписанной далеко не каллиграфическим почерком, но тусклого света свечей хватало, чтобы понять любую букву. Каждое слово делало путь от разума до сердца, отдаваясь сладкой болью в измученной душе...
"Добрый вечер, милый! Да, именно вечер, ведь если на почте не ошиблись, а ты пришел домой, как всегда, с первыми сумерками, то сейчас солнце уже скрылось за горизонтом, оставив город в ожидании ночи. Да, милый, сейчас вечер 13 февраля. Извини, но мне нужен был хоть какой-то повод, какой-то маленький предлог для написания этого письма. Ты, наверное, спрашиваешь себя: почему письмо? Почему я просто не пришла к тебе или не позвонила... Ведь это так похоже на меня: делать то, что вздумается. Но, милый, я ведь ничего не знаю о твоей сегодняшней жизни, я уже не могу просто так переступить порог твоей квартиры, понимаешь, не могу. Сколько прошло с того летнего дня, когда я сама хладнокровно приняла решение перечеркнуть наше будущее и убить наше прошлое? Да, я сама сделала этот немыслимый шаг, но и ты, мой милый гордец, шел рядом, так же жестоко, как и я, наступая на наши грезы и давя их подошвами гордости и собственной глупости. Это был август. Черный август нашей любви. Тебе, вероятно, интересно узнать, что случилось со мной за эти шесть месяцев, как я жила и к чему стремилась. Хотя не факт, что моя жизнь по-прежнему интересна тебе. Скорее это я льщу себе, тешусь самообманом, верю, что ты меня помнишь, не допуская того, что в твоей жизни могла появиться и другая женщина... И все же. После того дня у фонтана в парке, когда мы подвели черту нашим чувствам и отняли у наших будущих детей шанс появиться на свет, все изменилось. Безоблачное небо больше не радовало своей синевой, теплый ветер лишь портил прическу, а не ласкал обнаженные плечи, прохожие казались злыми и лживыми людьми. Мир изменился. Во мне. А природа, будто смеясь над моей болью, не разрешала проливаться серым дождям, небо по-прежнему манило своей синевой, ночи были звездными и удивительно прохладными. Ночи. С тех пор, кстати, я не люблю их. С уходом тебя они потеряли смысл, они стали лишь дурацким временем суток, временем, приносящим адскую боль и страх. Подруга-осень не стала мучить меня, и в первые ее дни погода испортилась. В день, когда начались затяжные дожди, а небо наконец-то сменило свой ярко-голубой цвет на грязно-серый, я впервые засмеялась. Засмеялась звонко и с надрывом. Мне казалось, я смеялась от хорошего настроения, на самом деле это была моя первая истерика, связанная с решением забыть тебя. Примерно в ноябре мне приснился странный сон. Приснилось, что я выхожу замуж. Мне снилось белое платье, кольца, уйма гостей, но мне не приснился жених. Понимаешь? Мне не приснился ты. Я долго плакала той ночью, а наутро жизнь закрутилась опять, и вскоре сон забылся. Декабрь и январь я просыпалась и засыпала с твоим именем на губах. Я искала тебя в толпе прохожих, путала голос по телефону с твоим, я любила тебя. Любила всё это время. Но, сама однажды изменив своим чувствам, я боялась начинать заново. Я боялась найти тебя случайно в толпе, хотя и искала. Если б я только знала о тебе хоть что-то, что-то такое, что могло превратить мое бредовое наваждение в реальную надежду быть с тобой. К концу января у меня появилась идея: письмо. Просто несколько листков бумаги, исписанные чернилами, пропитанные моими чувствами к тебе. Письмо ни к чему не обязывает, при желании его можно смять, порвать, сжечь, что угодно, но на него можно и ответить. Идея становилась все более навязчивой, и наконец я решилась. Было написано и отправлено письмо. Оно в твоих руках. В руках, которые обнимали мои узкие плечи, которые нежно гладили меня по лицу… Я просто не верю, что эти руки сейчас могут порвать или кинуть в огонь мои мысли и чувства. Но я и не верю в то, что на письмо придет ответ. Я ни во что не верю. Я просто люблю тебя. Завтра День всех Влюбленных, и я поздравляю тебя с этим чудесным праздником. Будь счастлив. Будь счастливее меня! Я со сладкой грустью вспоминаю прошлое 14 февраля. Помнишь, ты подарил мне огромный букет алых роз? Ты знал, я люблю розы. Они были прекрасны. Я наслаждалась их тонким ароматом, не сразу заметив, что одна из них была искусственная. Сначала меня это смутило, но смущение мое исчезло, растворилось среди моря радости и любви, когда я прочитала в открытке-валентинке: "Я буду любить тебя, пока не завянет последняя роза!" В тот день я плакала самыми счастливыми слезами. Я любила и была любима. Прости, что напоминаю тебе о том дне. Быть может, ты жалеешь о столь обнадеживающем обещании. Но я не виню тебя, я благодарна тебе за те дни нашего счастья, и даже если это письмо останется без ответа, я все равно не держу зла на тебя. Я просто люблю тебя.
А теперь, милый, можешь бросить письмо в огонь. Отпусти его! Оно уже сыграло свою роль. И никто, кроме тебя, не допишет финал, а может, только начало, грустной и светлой, безумной и в чем-то трагической истории нашей любви…"
… За окном по-прежнему падал снег. Прочитав письмо, мужчина поднес его к одной из свечей, края стали медленно обугливаться, едва пламя коснулось их. Ему незачем было перечитывать его, ибо он не просто прочитал, он пережил каждую строку, каждое предложение теперь бережно хранила память. На часах было уже за полночь, но это не остановило его...
Дверь долго не открывали, будто не веря, что ночью кто-то может в нее постучать. Но вдруг послышались шаги, неохотно повернулся замок, на пороге стояла она. Заспанная, босиком, с растрепанными волосами, в тонкой ночной рубашке, она напоминала больше ребенка, чем взрослую молодую женщину. И именно такой он ее любил. Ему столько надо было сказать ей, но она, встав на цыпочки и прикоснувшись к его губам, прошептала: "Расскажем друг другу всё завтра." На руках он унес ее в постель, и они легли спать, секс был неуместен точно так же, как разговоры, уместно было только биение двух сердец и нежность объятий. Она заснула почти сразу же, он - только с рассветом. Утро дня всех влюбленных было хмурым и серым, но навряд ли это имело значение, его любимая женщина спала у него на груди, впервые за долгое время спала спокойно, дыхание ее было ровным, а сон - глубоким. Взглянув на окно, он увидел вазу, в ней стояла искусственная роза, и, улыбнувшись, прошептал:
- Да, родная, я буду любить тебя, пока не завянет последняя роза...
