Я знаю, как умирают бабочки. Помню, как прозрачен и невесом их крик. В одно мгновение вместе с крыльями умирает их лёгкая и, два взмаха назад, вечная душа. Одновременно стираются и начало и конец маленькой жизни, которую ты назвал бы существованием. Чем ярче цвет крыльев, тем страшнее смерть. Чем страшнее смерть, тем красивее рамка и крепче гвозди. А крепкие гвозди – значит толстые. Толстые – значит прочные. Прочные – значит надолго, а «надолго» ведёт нас за руку к бесконечности. Так и смерть бабочки уходит в бесконечность минут, запертую под стеклом…

…за которым живёт другая, иного веса и порядка, вечность. Наша с тобой родная вечность городской суеты и дорожной пыли. Безнадёжность сотканная из неоновых трубок и лампочек. Мы, ведь, тоже души за стеклом. С крепкими железными гвоздями, вбитыми в грудь по самую шляпку. И мы тоже, как и они, умираем не сразу. А только в те моменты, когда на нас никто не смотрит. Когда глаза завязаны и шторы зашторены