Она кормила кошек. Старенькая бабушка. Пушистые хвостатые ждали её. И радовались. И это давало ей силы вставать утром. Разминать ноющие суставы и идти готовить. Ведь её ждали. Это давало ей силы жить.

Так случилось, что она осталась одна и казалось. Ей иногда казалось, а если честно. То всегда казалось.

Каждый день и каждую ночь.

Зачем? Зачем продолжать это бессмысленное существование? Зачем?

Ведь никто не ждёт её и никому она не нужна на этом свете. Одиночество. Тяжёлым, неподъёмным грузом лежало на сердце. Но тут.

Тут вдруг выяснилось, что во дворе дома, который она хотела покинуть и уйти вслед за давно оставившими её людьми. Любимыми людьми.

Идёт война. Война с кошками, котами, котятами. Их бьют и гонят. Им не дают есть и пить. Почему?

Она не долго искала ответ на этот сакраментальный вопрос. Для чего надо искать ответ, когда есть очень простое решение.

Она нашла в этом утешение для себя. На свою маленькую пенсию. Готовила им есть. Не просто корм, а вкусные супчики и даже иногда. Котлетки и кусочки курочки. Она собирала по мусорным бакам бутылки, сдавала их и на эти гроши, покупала куриные крылышки.

И она стала всем для этой разношерстной. Иногда скандальной, иногда драчливой, а иногда сонной. Компании.

Её ждали. Ждали всегда, а когда видели. В их глазах загоралась радость. Радость и надежда. Что они тоже.

Они тоже кому-то нужны. Что они чьи-то. О них помнят и их любят.

Её старенькие, высохшие ладони, гладили спинки и головы, животики и лапки. И в её глазах.

В её глазах больше не было одиночества, ведь она.

Она теперь была очень нужна. Она заменяла им всё. Она была для них единственной возможностью выжить.

А кроме того. Постоянная, бесконечная война с соседями. Скандалы и крики.

Она увела свою кошачью компанию, подальше от дома.

Метрах в пятидесяти был небольшой парк. Всего на три скамеечки, но тут в кустах.

Именно здесь, в кустах. Они и ждали её.

Каждый день. С утра до вечера. Ведь она была для них всем.

Они нужны были друг другу.

Старенькая, худенькая, одинокая старушка и десять котов, кошек и котят.

Один человек из дома приходил и сюда. Ругаться. Казалось бы. Для чего? Что ему в том, что она кормит их? Не знаю.

Не знаю.

Кошки и коты боялись его. Они прятались и ждали, пока закончится очередной скандал и этот страшный и злой человек уйдёт. Потом они выбирались изо всех щелей и бежали к ней. К своей надежде. К своей единственной надежде.

Надежда ушла ночью. Тихонько, во сне. Она улыбалась. Ей казалось, она сейчас кормит своих деток.

Так она называла пушистых бездомышей. Тихо и спокойно, просто уснула. И улетела туда. Где нет боли и страданий. Туда.

Где нет злых людей и скандалов.

Когда её похоронили. А на похороны скидывались все соседи. Ведь родственников у неё не осталось.

Так вот.

Когда её похоронили. Злой и страшный мужик, всегда приходивший в этот маленький парк, чтобы поскандалить, решил.

Он решил пойти и сообщить кошкам и котам. Что их кормилица больше не придёт. И чтобы они не ждали и не надеялись. И чтобы, убирались отсюда, и чтобы.

Чтобы, чтобы, чтобы…

Нечего им больше здесь делать.

Он вдруг остановился.

Остановился и понял. Ведь ему тоже больше нечего делать. Не с кем ругаться, не на кого больше кричать.

Он пришел в маленький парк. Прокашлялся и решил начать громко и грозно.

Он хотел сказать что-то злое и решительное. Накричать что ли на кошек? А может, замахнуться грозно и приказать – уходите?

Он никак не мог решить. С чего начать и как продолжить, а поэтому.

Присел на скамейку и закурил. И ему вдруг показалось, хотя. Нет, нет.

Конечно же. Ему просто померещилось.

Ему вдруг померещилось. Что старушка. Старенькая и сухонькая. Сидит рядом с ним и улыбается.

Ему вдруг показалось, что она гладит его по руке своей сморщенной ладошкой.

Он так и сидел.

А солнечные лучи освещали его лицо и тогда.

Тогда из кустов, вдруг выбрался самый худой, голодный и грязный котёнок. У него больше не было сил ждать кормилицу. Ведь он так хотел есть. Он запрыгнул на скамейку, тихонько мяукнул и потёрся. О руку страшного и злого мужика.

Тот посмотрел вниз.

И вместо того, чтобы отбросить малыша. Грозно крикнуть, топнуть ногой и замахнуться, вдруг.

Вдруг подхватил его под маленькое, урчащее от голода пузо и.

И прижал к себе.

-Это ты меня гладил?

Спросил он малыша и тот тихонько мяукул в ответ.

Злой и страшный мужик встал и сказал, обращаясь к кустам.

-Никуда не уходите. Я сейчас приду.

Котёнка он унёс с собой.

А через полчаса на полянке перед скамейками царило пиршество и радость. Оголодавшие за эти дни кошки. Набросились на принесённую злым дядькой еду. Они толкались и вкусно чавкали. Они наступали на ноги злому дядьке и смотрели на него снизу-вверх.

И дядьке, почему-то не хотелось ругаться и кричать на них.

Он сел на скамейку и закурил и ему.

Вдруг опять показалось, нет. Нет, нет.

Конечно ему показалось. Что сухонькая старушка, стоит в солнечном луче, прямо посреди кошачьей компании и улыбается ему.

— И нечего мне тут.

Сказал он строго и решительно.

-И ничего такого. Подумаешь. Может, это я просто так. И нечего мне здесь.

Он хотел сказать ещё что-то такое очень важное и строгое, а может даже. Крикнуть или топнуть, но тут.

Вдруг выяснилось, что пока он сидел. К нему на колени забралось ещё два котёнка.

-Ишь ты.

Сказал злой дядька.

-Расселись, как дома. Что я вам здесь? Родственник, что ли?

Котята посмотрели на него снизу-вверх и разом согласно мяукнули.

— Ну, что ж я могу с этим поделать?

Развёл руками в стороны злой дядька.

-Раз так, то идёмте домой. Там ваш братишка уже супчик кушает.

Будет у меня дома целая тройка родственников.

-Ждите меня завтра.

Сказал он кошкам и котам, уже наевшимся до отвала.

Он уходил, неся в руках двух новых родственников, а на скамейке.

Сидела сухонькая старушка. Прозрачная в луче света и смотрела ему вслед.

Она улыбалась.

А в воздухе звучало адажио ре минор, Баха.

Олег Бондаренко-Транский