Я подтянул Филимона к себе, наклонился и отстегнул поводок. И через разделяющее кошаков расстояние в три метра прянула палево-чёрная молния…

Это продолжение истории про «Кота, который не умел говорить «Мяу». Впрочем, «Мяу!» теперь он говорит. Как и многие другие слова из кошачьего лексикона. И двери открывать научился, и на лоток ходить – и всё благодаря педагогическим усилиям старшего кота Юргена фон Бау. Даром что слепого – но пока Фильку лечили и он адаптировался к домашней жизни, старичок успел преподать молодому очень многие науки, связанные с кошко-человеческим совместным проживанием.
Кот не бежал, не летел – он струился над землёй и травой, как это умеют делать только коты. По спинке и хвосту на отлёте пробегала в такт невидимым шагам мелкая волна, а частое мелькание лапок под густой шерстью брюха можно было только угадать.


И лишь иногда он переходил на грациозные полутораметровые прыжки, когда на пути встречалась лужа или барьер в виде песочницы или скамейки. А впереди мелькала бело-рыжая цель – другой кот. Обидчик. Наглец. Негодяй, которого надо проучить! Ибо нечего выть, всячески оскорблять и пренебрежительно плеваться в твою сторону, когда тебя выгуливают на шлейке и не отпускают с неё…

Выгул Фильки начался обычным порядком. Он как собака, сильно и мощно утянул меня в палисадник, расположенный в двадцати метрах от дома, чтобы там, на перекопанных осенних клумбах, сделать свои туалетные дела: выкопать ямку, сладострастно покряхтывая, отложить в неё отходы жизнедеятельности. А потом выгнуть спину и, задрав свой роскошный опахало-хвост, мелко потрясти им, орошая кусты едкой брызчатой струёй. Эту процедуру нужно было повторять каждый день – ибо память конкурентов коротка, а запахи выветриваются непростительно быстро!

И лишь затем он мелкой рысью мощно утянул меня в соседний двор, чтобы расшугать беспечно разложивших свои телеса дворово-подвальных котов и кошек. А у тех уже выработался рефлекс: как только этот полу-рэгдолл, полу-сиамец появлялся из-за угла, весь кошачий прайд дружно подхватывался и за несколько секунд исчезал в чёрных дырах фундаментных продухов.

Ибо Филька не разбирал, кто перед ним: кот, кошка или котёнок-подросток. Трёпка доставалась любому, кто не убрался вовремя. А новички, незнакомые с моим бандитом и пытающиеся устроить извечную кошачью волынку с распушением хвоста, выгибанием спины и утробным предупреждающим воем и шипением, бывали безжалостно, без всяких прелюдий сбитыми с разбега с лап. И тоже позорно сбегали. Хватало одного раза.

Курящие на скамейке у подъезда мужики только покачали головами:

- Блин, мы думали, собака сейчас из-за кустов выбежит – вон как эти вчесали! Некастрированный?
- Да в том-то и дело, парни, что кастрированный! Но повадок ремзаводской шпаны так и не изменил…
Филька при этих моих словах презрительно посмотрел на мужиков холодными серо-голубыми глазами, коротко муркнул и запрыгнул на скамейку, растолкав двух курильщиков. Те невольно подвинулись, уступив ему побольше места.

- Ну ничо се… - растеряно произнёс один из них, и сигаретка, приклеенная к губе, отвалилась.
Фильку мы с женой действительно подобрали на Ремзаводе – так называется район нашего города с самой криминальной славой его человеческих обитателей.

А кот, видимо, решил этой славе соответствовать: блохастый, вечно полуголодный, живущий по подвалам и худой, как велосипед, он уже успел позабыть сытую и беззаботную жизнь у своих бывших хозяев. Которые элементарно бросили его, стоило им только «подняться» и прикупить хорошую квартиру в хорошем, дорогом районе.

А кот-полукровка, видимо, в понятия «красивой жизни» женской половины этой семейки не вписывался. Непрестижный. И он стал кошкобомжиком.

Поскитавшись в поисках исчезнувших хозяев, он потом нашёл дорогу во двор своего бывшего дома, да так там и остался. «Держа» его и нещадно гоняя всех остальных его обитателей. Включая мелких собак. А нам просто позвонили знакомые и сообщили о бесхозном коте с человечьими глазами…


Филька вылизал перепачканные землёй лапы и деловито спрыгнул со скамейки, таща меня дальше.

- Извините, мужики, - бросил я, перенося поводок шлейки через их головы – У нас дела.
Кот же целеустремлённо утянул меня за угол следующей пятиэтажки, в другой, чужой двор… где и состоялась встреча с этим рыжим котом-наглецом.

Он, видимо, сразу оценил свои преимущества. И понял, что с привязи вторгшийся соперник никуда не денется. И принялся куражиться – как это умеют делать коты при виде беспомощного соперника.

Сначала он пренебрежительно то ли коротко прошипел, то ли плюнул в сторону соперника. Потом обильно обрызгал колесо стоящей рядом машины. Потом повернулся к нам хвостом и какое-то время вылизывал передние лапы с растопыренными когтями. И в конце концов снова повернулся к нам со вздыбленной на загривке шерстью и стал что-то бурчать, перемежая своё бурчание редкими плевками.

Филька стал продолжением поводка – такой же натянутый, как струна. Тоже со вздыбленной шерстью на загривке, и тоже тихонько подвывающим. Его длинный пушистый хвост нервно хлестал по бокам, взметая пыль и опавшие листья. Иногда кот делал рывок – и тогда поводок буквально звенел от натяжения.

И вот зачем ему такой стресс? Я подтянул Филимона к себе, наклонился и отщёлкнул застёжку. И через разделяющее кошаков расстояние в три метра прянула палево-чёрная молния. Воспитанник улиц и дворов ремзавода не тратил времени на вступления и прелюдии – он с ходу и молча сбил соперника с ног.

А потом начался цирк: застоявшийся в квартирных условиях котэ минуты три гонял рыжего по всему обширному двору с его препятствиями-барьерами в виде детской горки, качелей, ручной карусели, песочниц и скамеечек. Они резко меняли направление, то взмывали вверх по детским тренажёрам, то кружили вокруг объектов, на которые затруднительно взобраться с ходу – но рыжий ни разу даже попытки не сделал как-то защититься или перейти в наступление.

Видимо, первый контакт, после которого он просто покатился по асфальту, стал для него знаком того, что спасти его могут только ноги. А потом он запрыгнул на наклонную рябину и на растопыренных лапах, винтом вокруг ствола, как белка, взлетел сначала до развилки метрах в двух над землёй, а потом ещё выше, ещё метра на три.

Филька удовольствовался тем, что вскарабкался только до раздвоения ствола, где устроился поудобнее и стал, задрав кверху морду, петь песню ненависти. Что было вполне логичным после недавних танцев смерти. Я подошёл и похлопал ладонью по коре дерева.

- Ну молодец, молодец. Всё, давай слазь, пошли домой. Вон уже и дождик начинается…
- Уррр-Ва-Ваууу! Мрррак! – ответил кот, что, видимо, должно было означать «Подожди, давай сначала порвём Этого!»
- Ну всё, всё, он уже достаточно наказан. И наглеть больше не будет.
- Врррау, пффф! - Ответил кот и стал, как совсем недавно его враг, вылизывать растопыренную переднюю лапу.
Но на развилке рябины это делать было неудобно, и он, наконец, внял моим увещеваниям, потянулся ко мне передними лапами и спрыгнул на руки.

Наверно, кому-то со стороны наш с ним диалог показался бы сюрреалистичным. Но мне было плевать – мы с котом прекрасно понимали друг друга.

Дальше его несли, как триумфатора. Тем более, что осенняя слякоть при ходьбе через два двора могла испачкать лапы. А Филимон покачивался на плече в такт шагам и победно озирал зачищенную территорию своими наглыми глазами цвета оловянной пуговицы.


Ведь дома его ждал старый Бау, которому ещё нужно было рассказать о сегодняшней виктории.

https://dzen.ru/bondarenko?noredir=true