В 1915 го­ду к ди­рек­то­ру од­но­го из под­мос­ков­ных те­ат­ров яви­лась мо­ло­дая де­ви­ца весь­ма неор­ди­нар­ной на­руж­но­сти с ре­ко­мен­да­тель­ным пись­мом. Пись­мо бы­ло под­пи­са­но близ­ким при­я­те­лем ди­рек­то­ра, мос­ков­ским ан­тре­пре­не­ром Со­ко­лов­ским. "До­ро­гой Ва­ню­ша, - пи­сал он, - по­сы­лаю те­бе эту да­моч­ку, чтобы толь­ко от­вя­зать­ся от нее. Ты уж сам как-ни­будь де­ли­кат­но, на­ме­ком, в скоб­ках, объ­яс­ни ей, что де­лать ей на сцене нече­го, что ни­ка­ких пер­спек­тив у нее нет. Мне са­мо­му, пра­во же, сде­лать это неудоб­но по ря­ду при­чин, так что ты, дру­жок, как-ни­будь от­го­во­ри ее от ак­тер­ской ка­рье­ры - так бу­дет луч­ше и для нее, и для те­ат­ра. Это со­вер­шен­ная без­дарь, все ро­ли она иг­ра­ет аб­со­лют­но оди­на­ко­во, фа­ми­лия ее Ра­нев­ская..." К сча­стью, ди­рек­тор те­ат­ра не по­слу­шал­ся со­ве­та Со­ко­лов­ско­го.

Ра­нев­ская — это псев­до­ним. В честь че­хов­ской ге­ро­и­ни. Юная Фа­и­на бы­ла так по­тря­се­на спек­так­лем «Виш­не­вый сад», что не об­ра­ти­ла вни­ма­ния на вы­пав­шее из су­моч­ки порт­моне. Ве­тер стал раз­бра­сы­вать день­ги, а она толь­ко и ска­за­ла: «Кра­си­во ле­тят — как осен­ние ли­стья». «Вы пря­мо как Ра­нев­ская», — изу­мил­ся ее спут­ник.

Ро­ди­лась Фа­ня Фельд­ман 27 ав­гу­ста (15 - по ста­ро­му сти­лю) в 1896 го­ду в Та­ган­ро­ге. Ее отец, Герш Ха­и­мо­вич, был че­ло­век очень со­сто­я­тель­ный. Ему при­над­ле­жа­ли фаб­ри­ка су­хих кра­сок, несколь­ко до­мов, ма­га­зин, скла­ды и да­же па­ро­ход. В го­ро­де его ува­жа­ли, он был ста­ро­стой си­на­го­ги и ос­но­ва­те­лем при­ю­та для пре­ста­ре­лых ев­ре­ев. 

Свое про­ис­хож­де­ние Фа­и­на не афи­ши­ро­ва­ла. Как-то, му­ча­ясь над со­чи­не­ни­ем сво­ей био­гра­фии, она на­ча­ла: «Мой отец был небо­га­тым неф­те­за­вод­чи­ком…», по­рва­ла и боль­ше ни­ко­гда ав­то­био­гра­фий не пи­са­ла. Мать ее бы­ла жен­щи­ной чув­стви­тель­ной, лю­би­тель­ни­цей ис­кусств. Од­но из дет­ских вос­по­ми­на­ний Фа­и­ны: ма­ма в сле­зах, они те­кут ре­кой, и унять их невоз­мож­но. «Что та­кое, ма­моч­ка, что слу­чи­лось?» — «В Ба­ден­вей­ле­ре умер Че­хов». А на ков­ре — упав­ший то­мик его рас­ска­зов. Фа­и­на убе­жа­ла с ним и, не от­ры­ва­ясь, про­чи­та­ла «Скуч­ную ис­то­рию». Так, ко­гда ей еще не бы­ло вось­ми, Ан­тон Пав­ло­вич впер­вые во­шел в ее жизнь. Вто­рой раз Фа­и­на уви­де­ла мать в та­ком же го­ре, ко­гда умер Лев Ни­ко­ла­е­вич Тол­стой. «По­гиб­ла со­весть, со­весть по­гиб­ла», — ры­да­ла ма­ма.

С дет­ства Фа­и­на бы­ла роб­кой, от неуве­рен­но­сти за­и­ка­лась (это оста­лось до ста­ро­сти и про­яв­ля­лось в ми­ну­ты вол­не­ния, но толь­ко в обыч­ной жиз­ни и ни­ко­гда — на сцене). Она тя­же­ло схо­ди­лась с детьми и неваж­но учи­лась. Гим­на­зию так нена­ви­де­ла, что ро­ди­те­лям при­шлось ее за­брать. Она по­лу­чи­ла до­маш­нее об­ра­зо­ва­ние и сда­ла гим­на­зи­че­ский курс экс­тер­ном. Как та­кая стес­ни­тель­ная де­вуш­ка мог­ла вбить се­бе в го­ло­ву, что ее при­зва­ние — те­атр, непо­нят­но! Се­мья до по­ры до вре­ме­ни от­но­си­лась к увле­че­нию до­че­ри спо­кой­но, но, ко­гда та за­яви­ла, что пой­дет в ак­три­сы, Герш Ха­и­мо­вич вы­ска­зал­ся рез­ко: «По­смот­ри на се­бя в зер­ка­ло — и уви­дишь, что ты за ак­три­са!» Од­на­ко лег­че бы­ло бы оста­но­вить по­езд на пол­ном хо­ду, и в де­вят­на­дцать лет Фа­и­на ушла в са­мо­сто­я­тель­ную жизнь.

В Москве она несколь­ко раз дер­жа­ла эк­за­ме­ны в те­ат­раль­ные шко­лы, но так за­и­ка­лась от вол­не­ния, что ей ска­за­ли: «Де­точ­ка, это про­фес­сио­наль­ная непри­год­ность». То­гда она по­шла в част­ную шко­лу, где за уче­бу на­до бы­ло пла­тить, и ее взя­ли. День­ги, ко­то­рые да­ли ей ро­ди­те­ли, быст­ро ис­сяк­ли. Она немно­го под­ра­ба­ты­ва­ла в цир­ке — в мас­сов­ке, по­то­му что ни­че­го не уме­ла. Но это­го на жизнь и уче­бу не хва­та­ло, и она по­ни­ма­ла: по­ло­же­ние слож­ное, на­до что-то де­лать. 

А судь­ба — да­ма с чув­ства­ми, она ча­сто ми­ло­сти­ва к тем, кто, не сво­ра­чи­вая, идет к сво­ей це­ли. Так что зна­ком­ство с из­вест­ной про­вин­ци­аль­ной при­мой, уче­ни­цей Ве­ры Ко­мис­сар­жев­ской, Пав­лой Вульф мож­но бы­ло бы счи­тать счаст­ли­вым да­ром судь­бы, ес­ли бы не та на­стыр­ность, с ко­то­рой Фа­и­на его до­би­ва­лась. Вот и вы­шло: глав­ный по­да­рок — это от­нюдь не ве­зе­ние, а ха­рак­тер, бур­ный по­ток, про­би­ва­ю­щий се­бе до­ро­гу через лю­бые пре­пят­ствия.

К Вульф Ра­нев­ская по­па­ла аб­со­лют­но неуме­лой ак­три­сой. Пав­ла Леон­тьев­на по­сле отыг­ран­но­го на­ка­нуне спек­так­ля му­ча­лась миг­ре­нью и ни­ко­го не при­ни­ма­ла. Но ко­гда ей до­ло­жи­ли, что ка­кая-то стран­ная за­и­ка­ю­ща­я­ся де­ви­ца на­ста­и­ва­ет, чтобы ее впу­сти­ли, по­че­му-то со­гла­си­лась. На­вяз­чи­вая го­стья ока­за­лась неук­лю­жей по­ры­ви­стой де­вуш­кой с боль­ши­ми ис­пу­ган­ны­ми гла­за­ми. За­и­кать­ся она пе­ре­ста­ла, как толь­ко про­шел пер­вый страх. Де­вуш­ка ска­за­ла, что меч­та­ет ра­бо­тать с Пав­лой Леон­тьев­ной и со­глас­на на лю­бые ро­ли. Вульф ука­за­ла на стоп­ку пьес, ле­жа­щих на сто­ли­ке, — пусть вы­бе­рет, что хо­чет, и под­го­то­вит от­ры­вок. Де­вуш­ка яви­лась спу­стя несколь­ко дней, и опыт­ная Вульф по­ня­ла, что от­пу­стить ее она не мо­жет. Взять ее в те­атр она то­же не мог­ла, но да­ла ей боль­шее: взя­ла в свою се­мью и по­мог­ла ей стать Ак­три­сой. Их друж­ба про­дол­жа­лась мно­го лет, до са­мой смер­ти Пав­лы Леон­тьев­ны.

В ме­ло­дра­ме Лео­ни­да Ан­дре­ева «Тот, кто по­лу­ча­ет по­ще­чи­ны» у Ра­нев­ской бы­ла роль в тол­пе, без еди­но­го сло­ва тек­ста. Она со­вер­шен­но не по­ни­ма­ла, что ей на­до де­лать, и об­ра­ти­лась за по­мо­щью к «пер­во­му сю­же­ту» — Ил­ла­ри­о­ну Пев­цо­ву, ис­пол­ни­те­лю глав­ной ро­ли. «А ни­че­го не де­лай, толь­ко лю­би ме­ня, лю­би изо всех сил», — по­со­ве­то­вал он. Ко­гда спек­такль за­кон­чил­ся, Фа­и­на раз­ры­да­лась, и ни­кто не мог ее успо­ко­ить. При­ве­ли Пев­цо­ва. «Что ты?» — спро­сил он. «Я так лю­би­ла Вас, так лю­би­ла!» Пев­цов всё по­нял и ска­зал: «По­мя­ни­те ме­ня — из этой ба­рыш­ни вый­дет боль­шая ак­три­са».

Ей с дет­ства вну­ша­ли, что она нехо­ро­ша со­бой, и она по­ве­ри­ла, хо­тя фо­то­гра­фии мо­ло­дой Ра­нев­ской сви­де­тель­ству­ют о дру­гом. Ну немно­го круп­но­ват нос — но все осталь­ное в по­ряд­ке. И сколь­ко жиз­ни! Сколь­ко све­та и юмо­ра! Се­мит­ские во­ло­сы — пыш­ные, вью­щи­е­ся, глаз го­рит. А она стес­ня­лась се­бя, и не толь­ко в юно­сти. Да­же при­знан­ная и увен­чан­ная все­ми пре­ми­я­ми и зва­ни­я­ми, про­си­ла ре­жис­се­ра убрать пер­вые ря­ды пар­те­ра или хо­тя бы так стро­ить ми­зан­сце­ны, чтобы она все вре­мя оста­ва­лась в глу­бине.

— Ну по­че­му, Фа­и­на Ге­ор­ги­ев­на?!
— Я убе­гу, я бо­юсь пуб­ли­ки… Ес­ли бы у ме­ня бы­ло ли­цо, как у Та­ра­со­вой… У ме­ня ужас­ный нос.

Ко­гда за­кон­чил­ся ее пер­вый се­зон в лет­нем те­ат­ре в Ма­ла­хов­ке, Фа­и­на оста­лась без ра­бо­ты. Через «те­ат­раль­ное бю­ро» (оно же «ак­тер­ская бир­жа») она на­шла ра­бо­ту на зим­ний се­зон — в Кер­чи, но ей не уда­лось до­ра­бо­тать до кон­ца се­зо­на: труп­па не де­ла­ла сбо­ров, и те­атр пре­кра­тил свое су­ще­ство­ва­ние. Ей да­же не за­пла­ти­ли, так что вы­ехать из го­ро­да она смог­ла, толь­ко про­дав свои сце­ни­че­ские ко­стю­мы. Сле­ду­ю­щим го­ро­дом ста­ла Фе­о­до­сия, но и там ан­тре­пре­нер сбе­жал, не за­пла­тив ак­те­рам.

Ко­че­ва­ла Ра­нев­ская мно­го: Сим­фе­ро­поль, Ар­хан­гельск, Ста­лин­град, Ба­ку… В пер­вые го­ды от от­ча­ян­ной неуве­рен­но­сти Ра­нев­ская бы­ла неук­лю­жа и вы­зы­ва­ла смех, по­это­му в ро­лях мо­ло­дых ге­ро­инь про­ва­ли­ва­лась. За­то в ро­лях ха­рак­тер­ных, ко­ми­че­ских — да­же со­всем ма­лень­ких — при­тя­ги­ва­ла к се­бе все вни­ма­ние, за­сло­няя глав­ных ге­ро­ев.

Она до­воль­но мно­гим ме­ша­ла — и сво­им та­лан­том, и тя­же­лым ха­рак­те­ром. По­дол­гу в те­ат­рах не слу­жи­ла. «В те­ат­ре ме­ня лю­би­ли та­лант­ли­вые, без­дар­ные нена­ви­де­ли, шав­ки ку­са­ли и рва­ли на ча­сти» — та­кой итог под­ве­ла она, сме­нив дю­жи­ну те­ат­ров. Од­на­жды те­ат­раль­ный кри­тик На­та­лья Кры­мо­ва спро­си­ла уже ста­рую Ра­нев­скую, за­чем она столь­ко ко­че­ва­ла по те­ат­рам?

— Ис­ка­ла свя­тое ис­кус­ство, — от­ве­ти­ла та.
— На­шли?
— Да.
— Где?
— В Тре­тья­ков­ской га­ле­рее.

Она бы­ла лю­би­ма и во­ждя­ми, и пуб­ли­кой, и кри­ти­кой. Ру­звельт от­зы­вал­ся о ней, как о са­мой вы­да­ю­щей­ся ак­три­се ХХ ве­ка. А Ста­лин го­во­рил: «Вот то­ва­рищ Жа­ров — хо­ро­ший ак­тер: по­на­кле­ит уси­ки, ба­кен­бар­ды или на­це­пит бо­ро­ду. Все рав­но сра­зу вид­но, что это Жа­ров. А вот Ра­нев­ская ни­че­го не на­кле­и­ва­ет — и все рав­но все­гда раз­ная». Этот от­зыв ей пе­ре­ска­зал Сер­гей Эй­зен­штейн, для че­го раз­бу­дил ее но­чью, вер­нув­шись с од­но­го из про­смот­ров у Ста­ли­на. По­сле звон­ка Ра­нев­ской на­до бы­ло раз­де­лить с кем-то свои чув­ства, и она на­де­ла по­верх ру­баш­ки паль­то и по­шла во двор — бу­дить двор­ни­ка, с ко­то­рым они и рас­пи­ли на ра­до­стях бу­ты­лоч­ку.

В те­ат­ре Крас­ной Ар­мии Ра­нев­ская сыг­ра­ла пять ро­лей, из них од­ну ко­лос­саль­ную: Вас­су Же­лез­но­ву. Хо­зяй­ку жиз­ни, биз­нес-ву­мен, как ска­за­ли бы сей­час, по­да­вив­шую в се­бе все чув­ства. Вас­са при­нес­ла ей все­об­щее при­зна­ние и зва­ние за­слу­жен­ной ар­тист­ки.

В 38 лет она на­ча­ла сни­мать­ся. Сна­ча­ла «Пыш­ка» Ми­ха­и­ла Ром­ма, а по­том и «Под­ки­дыш», и «Зо­луш­ка». Эй­зен­штейн хо­тел снять ее в ро­ли Еф­ро­си­ньи в «Иване Гроз­ном», но ми­нистр ки­не­ма­то­гра­фии Боль­ша­ков не поз­во­лил: «Се­мит­ские чер­ты Ра­нев­ской очень яр­ко вы­сту­па­ют, осо­бен­но на круп­ных пла­нах».

Безум­ный успех «Под­ки­ды­ша», где она сыг­ра­ла немо­ло­дую власт­ную жен­щи­ну Ля­лю, го­то­вую усы­но­вить «ни­чей­но­го» ре­бен­ка, стал по­жиз­нен­ным кош­ма­ром ак­три­сы. Ля­ли­ны сло­ва, об­ра­щен­ные к ти­хо­му, по­слуш­но­му му­жу: «Му­ля, не нер­ви­руй ме­ня!», она слы­ша­ла от сво­их по­чи­та­те­лей всю жизнь. В Таш­кен­те, где они с Ан­ной Ах­ма­то­вой бы­ли в эва­ку­а­ции, эти­ми кри­ка­ми ее пре­сле­до­ва­ли де­ти, ед­ва за­ви­дев на ули­це. При­хо­ди­лось скры­вать­ся до­ма. Да­же Бреж­нев, при­ка­лы­вая к гру­ди Ра­нев­ской ор­ден Ле­ни­на, не удер­жал­ся и ти­хо ска­зал ей: «Му­ля, не нер­ви­руй ме­ня!» Она от­ве­ти­ла: «Лео­нид Ильич, так драз­нят ме­ня маль­чиш­ки или ху­ли­га­ны». Он тро­га­тель­но из­ви­нил­ся: «Про­сти­те, но я вас очень люб­лю».

С го­да­ми ста­но­ви­лась все бо­лее ед­кой, от ее за­ме­ча­ний, от сар­каз­ма стра­да­ли не толь­ко ар­ти­сты, но и ре­жис­се­ры. На­чи­на­ю­ще­му ком­по­зи­то­ру, со­чи­нив­ше­му ко­лы­бель­ную, она ска­за­ла: «Ува­жа­е­мый, да­же ко­лы­бель­ную нуж­но пи­сать так, чтобы лю­ди не за­сы­па­ли от ску­ки».

С Лю­бо­вью Ор­ло­вой они бы­ли, мож­но ска­зать, при­я­тель­ни­ца­ми, но и в ее адрес Ра­нев­ская поз­во­ля­ла се­бе шу­точ­ки. От без­обид­ной («Шкаф Лю­бо­ви Пет­ров­ны так за­бит на­ря­да­ми, что моль, жи­ву­щая в нем, ни­как не мо­жет на­учить­ся ле­тать») до кол­ко­го пе­ре­драз­ни­ва­ния («Ну что, в са­мом де­ле, Ча­п­лин, Ча­п­лин… Ка­кой раз хо­чу по­смот­реть, во что оде­та его же­на, а она опять в сво­ем бе­ре­мен­ном пла­тье! По­езд­ка про­шла со­вер­шен­но впу­стую»).

С людь­ми вы­со­ко­по­став­лен­ны­ми она так­же не це­ре­мо­ни­лась. Как-то теле­ви­зи­он­ный на­чаль­ник Ла­пин спро­сил ее:

— В чем я уви­жу вас в сле­ду­ю­щий раз?
— В гро­бу.

Щед­ро на­де­лив Фа­и­ну Ра­нев­скую та­лан­том, Гос­подь, вид­но, ре­шил сэко­но­мить на дру­гом — и недо­дал ей люб­ви. Не обо­жа­ния пуб­ли­ки, ко­то­ро­го хва­та­ло (во вре­мя га­стро­лей Те­ат­ра име­ни Мос­со­ве­та в Одес­се кас­сир­ша го­во­ри­ла: «Ко­гда Ра­нев­ская идет по го­ро­ду, вся Одес­са де­ла­ет ей апо­фе­оз»). «Как мно­го люб­ви, а в ап­те­ку схо­дить неко­му», — го­ва­ри­ва­ла она. Дру­зья у нее бы­ли, по­клон­ни­ки то­же, а сво­ей се­мьи не бы­ло. То есть в на­ча­ле жиз­ни — бы­ла, но сра­зу по­сле ре­во­лю­ции мать, отец, сест­ра и брат эми­гри­ро­ва­ли. Вер­ну­лась — пол­ве­ка спу­стя — од­на лишь сест­ра Бел­ла. Ов­до­вев и остав­шись в оди­но­че­стве, она при­е­ха­ла к Фа­ине. Несколь­ко лет сест­ры про­жи­ли вме­сте. Вско­ре у Бел­лы об­на­ру­жи­ли рак. Ра­нев­ская вы­зы­ва­ла луч­ших вра­чей, про­во­ди­ла с ней – уже без­на­деж­ной – но­чи. Боль­ни­ца, опе­ра­ция – все бы­ло бес­смыс­лен­но. В 1964 го­ду Бел­ла умер­ла…

Од­на­жды ее спро­си­ли, бы­ла ли она ко­гда-ни­будь влюб­ле­на.
- А как же - ска­за­ла Ра­нев­ская - вот бы­ло мне де­вят­на­дцать лет, по­сту­пи­ла я в про­вин­ци­аль­ную труп­пу - сра­зу же и влю­би­лась. В пер­во­го ге­роя-лю­бов­ни­ка! Уж та­кой кра­са­вец был! А я-то, в прав­ду ска­зать, страш­на бы­ла, как смерт­ный грех…
Но очень лю­би­ла хо­дить во­круг, гла­за на него та­ра­щи­ла, он ко­неч­но, ноль вни­ма­ния… А од­на­жды вдруг под­хо­дит и го­во­рит ши­кар­ным сво­им ба­ри­то­ном: "Де­точ­ка, вы ведь воз­ле те­ат­ра ком­на­ту сни­ма­е­те? Так жди­те се­го­дня ве­че­ром: бу­ду к вам в семь ча­сов".
Я по­бе­жа­ла к ан­тре­пре­не­ру, де­нег в счет жа­ло­ва­ния взя­ла, ви­на ку­пи­ла, еды вся­кой, оде­лась, на­кра­си­лась — си­жу жду. В семь нету, в во­семь нету, в де­вя­том ча­су при­хо­дит… Пья­ный и с ба­бой! "Де­точ­ка, — го­во­рит, — по­гу­ляй­те где-ни­будь па­ру ча­си­ков, до­ро­гая моя!"
С тех пор не то что влюб­лять­ся — смот­реть на них не мо­гу: га­ды и мер­зав­цы! 

Ком­на­та, в ко­то­рой она жи­ла в Ста­ро­пиме­нов­ском пе­ре­ул­ке, бы­ла киш­ка без окон, так что ее мож­но бы­ло упо­до­бить гро­бу. «Жи­ву, как Дио­ген, — го­во­ри­ла она, — днем с ог­нем». Мно­го ку­ри­ла, и, ко­гда из­вест­ный ху­дож­ник-ка­ри­ка­ту­рист Иосиф Игин при­шел к ней, чтобы на­ри­со­вать ее, она так и вы­шла — по­гру­жен­ной в клу­бы ды­ма на тем­ном фоне. Вра­чи удив­ля­лись ее лег­ким:

— Чем же вы ды­ши­те?
— Пуш­ки­ным, — от­ве­ча­ла она.

Ра­нев­ская про­дол­жа­ла иг­рать, да­же ко­гда ей это бы­ло уже труд­но физи­че­ски. Вся те­ат­раль­ная и нете­ат­раль­ная Москва хо­ди­ла в Те­атр Мос­со­ве­та, чтобы уви­деть ее в спек­так­лях «Стран­ная мис­сис Сэ­видж» и «Даль­ше — ти­ши­на». В «Ти­шине» они с Плят­том иг­ра­ли ста­рых су­пру­гов, ко­то­рых раз­лу­ча­ют де­ти, по­то­му что ни­кто из них не хо­чет за­би­рать к се­бе сра­зу дво­их ро­ди­те­лей. Зал ры­дал…

Неза­дол­го до смер­ти Ра­нев­ской ре­жис­сер-до­ку­мен­та­лист Ма­ри­ан­на Тав­рог ре­ши­ла снять ве­ли­кую ак­три­су в сво­ей се­рии «Ста­рые ма­сте­ра» (в се­рию во­шли ки­но­порт­ре­ты Мар­ка Пруд­ки­на, Ве­ри­ко Ан­джа­па­рид­зе и еще несколь­ких ти­та­нов из «ухо­дя­щей на­ту­ры»). Фа­и­на Ге­ор­ги­ев­на на­от­рез от­ка­за­лась рас­ска­зы­вать пе­ред ка­ме­рой о том, как ра­бо­та­ла над ро­ля­ми, и во­об­ще сни­мать­ся. 

Ма­ри­ан­на Тав­рог хо­ди­ла к ней день за днем це­лый ме­сяц и на­ко­нец ре­ши­ла схит­рить. Ска­за­ла, что сни­мет толь­ко фо­то­гра­фии на сте­нах (а у Ра­нев­ской в до­ме их бы­ло мно­го, и она об­ща­лась с ни­ми — это был ее мир). Фа­и­на Ге­ор­ги­ев­на со­гла­си­лась рас­ска­зать про тех, кто там за­пе­чат­лен, и то­гда в до­ме по­яви­лись ки­но­опе­ра­тор с ка­ме­рой, осве­ти­тель и кри­тик На­та­лья Кры­мо­ва. Кры­мо­ва в кад­ре за­да­ва­ла свои во­про­сы, а Ра­нев­ская от­ве­ча­ла, за­быв про съем­ку…

То бы­ла по­след­няя встре­ча зри­те­ля с ней. За год до сво­ей смер­ти Ра­нев­ская от­ка­за­лась иг­рать на сцене. «Ста­рость, - ска­за­ла она, - вещь страш­ная. Бо­лят все мои ко­сточ­ки. Очень уста­ла, очень. Во­семь­де­сят семь лет! Я не Яб­лоч­ки­на, чтобы иг­рать до 100 лет. Нет, боль­ше на сце­ну не вый­ду!»

Умер­ла Фа­и­на Ге­ор­ги­ев­на 20 июля 1984 го­да, по­сле пе­ре­не­сен­ных ин­фарк­та и пнев­мо­нии…Она по­хо­ро­не­на на Но­вом Дон­ском клад­би­ще в Москве.

Она про­жи­ла 88 лет, хлеб­нув го­ре­чи бо­лез­ней и оди­но­кой, бес­се­мей­ной ста­ро­сти. У нее бы­ла дом­ра­бот­ни­ца, ее на­ве­ща­ли дру­зья, но са­мым близ­ким су­ще­ством ока­зал­ся пес Маль­чик, ра­ди ко­то­ро­го она от­ка­зы­ва­лась ло­жить­ся в боль­ни­цу или ехать в са­на­то­рий.