Записи Друзья Комментарии

carpenter carpenter

Аватар carpenter

-Поиск по дневнику

-Подписка по e-mail

-Интересы

валять дурака

-Постоянные читатели

EvilBot Inrine korlakova Высокий_Джентльмен

-Статистика

Создан: 26.05.2004
Записей: 24
Комментариев: 0
Написано: 47

Отчеты:
Посетители
Поисковые фразы

Квашеная капуста

Среда, 01 Декабря 2004 г. 19:25 + в цитатник

Квашенная капуста

Ключик от двери тяжёлый и медный

Повесил на месяца лучик бледный

Однажды, во время своего путешествия в далёкую и снежную Россию, Прадедуля мистера Мак-Кензи оказался в одной Богом забытой деревушке. Известно, что было это где-то на юго-востоке Сибири, но вот как и, главное, зачем он туда забрался — об этом история умалчивает. Сильно подозреваю, что сам Прадедуля — Джон Мак-Кензи, плохо себе представлял цель своего путешествия. Один его русский приятель сформулировал это коротко и сердито: “А шоб воно було”. Джон смирился с этой формулировкой и перебирался всё дальше и дальше, туда, где от одного человеческого жилья до другого было верст по тридцать-сорок и где снега было столько, что сойди с дороги и ухнешь с головой. Только весной и найдут.

Да, видимо редкий человек проделывал хотя бы половину пути из столицы до этого .«райского» провинциального уголка! Хотя, провинцией эту глушь можно было бы назвать лишь с очень большой натяжкой. Это была уж и не глушь — кругом, насколько хватало глаз, тянулись лес и снежная пустыня. Но именно здесь, он наконец-то в полной мере испытал, что такое настоящее русское гостеприимство.

После обильного и сытного ужина хозяин крякнул и хлопнул ладонью по столу:

— Доставай! — Сказал он одно единственное слово. И, как уже давно заметил знаменитый Прадедуля, несмотря на отсутствие подлежащего, это слово все люди понимали почему-то одинаково. Правда, реагировали всегда по разному.Неуловимым глазу движением невысокого роста кряжистый мужичок, кажется один из сыновей хозяина дома выудил нечто блеснувшее зеленовато-синим бутылочным стеклом из под грубо сколоченной лавки. На столе, будто сама-собой возникла бутыль чистого как слеза русского напитка под названием «samogon». Полная рябая лицом хозяйка дома Пелагея метнула на стол чугунок с картошечкой, плошку топлёного масла и ещё одно блюдо, которое все почему-то называли «kvashenaya капуста».

Во время странствий своих запредельных, Прадедуля мистера Мак-Кензи не раз слышал слово «квасить». Потому он быстро сообразил, что «квашенная» эта капуста потому, что сейчас будут «квасить». Надо сказать, что «квасить» ему понравилось, но по утрам после этого «квашения» страдал он непомерно: весь мир казался в те моменты отвратительным до ненависти. Правда, в отличие от прежних мутноватых бутылей, самогон этот был так чист, что Прадедуля Мак-Кензи усомнился в том, есть ли что-то в этой бутыли из неровного стекла с зеленоватым отливом?

— Что, сумлеваешься? — хохотнул Иван — хозяин дома, — Не сумлевайся! Самый настоящий самогон! Такой чистоты горючку только у нас готовят! Слеза! Да ещё на тридцати трёх травах настоян! Это уж лекарство, а не питье.

Самогон наливали в гранёные стаканы, всячески при этом их восхваляя разными фразами, типа:

— Нет красивей красоты, чем красота гранённого стакана! — возгласил хозяин дома.— Выпьешь из стакана — жизнь оправдáна! - подхватил старший сын, Никита, куражась, словно бы напоказ. Ощущалась некая натянутость в словах сидящих за столом. Они время от времени искоса поглядывали на гостя: дескать, как тебе это всё? Тут же, с чувством, но опять же как-то наиграно, тихонько запели: «стаканчики гранёные да упали да со стола». Мак-Кензи проникся, стал тихонько подтягивать. Он не то, чтобы слова знал — они сами на язык бежали. Иных слов, он и не знал вовсе, так, выговаривал похожие созвучия, но всё равно старательно, не повышая голоса, чтобы не сбить общий хор выводил:

Да ты, моя хорошая, да бросила меня!

И жаль ему было и ту хорошую, что бросила кого-то горемычного и сидит он теперь один одинёшенек, сам на сам с бутылочкой, горе своё заливает.

— Ишь ты, американец, а проникся, — тихонько толкнул Иван своего сына в бок локтём, — Понимает!

Прадедуля и впрямь понимал: вдруг он ощутил, как стены избушки словно бы раздвинулись до размеров мировых и что так уютно, как здесь не будет уже никогда и нигде. Там, за непомерно маленькими, по-сравнению с толщиной стен, окошками, завывала безумная вьюга. Кто-то поставил на подоконник свечу и было видно, как чёрточки снежинок метались за мелкими квадратными стёклышками.

Время остановилось… нет, это не так: время было, но будто и не было. Пространства далёкие, которые не то, что объехать, представить себе невозможно, пространства эти были, но осязать их можно было в одно мгновение, прямо отсюда. Можно было смотреть в прошлое и будущее, как если бы это был фильм.

— Отсюда весь мир видно, — тихо проговорил Прадедуля и все вдруг замолчали, сбили общий шум разговора. Люди, сидевшие в избушке, толстая Пелагея, кошка на печи, собака под лавкой, казалось все смотрели на Мак-Кензи. Странно как-то смотрели. Не враждебно, не дружелюбно, а, скорее, любопытно и немного насторожено. Вместе с ощущением беспредельных пространств, обрушилось на него ощущение бездомия. То есть, он ощущал, что дом, из которого он когда-то вышел, чтобы обойти весь мир и найти нечто такое, что сделало его самого и семью его богатыми, ощущение это было, а дома не было. При одном только воспоминании, что он вернётся в Долину, он видел тесноту и узость невероятную — будто домик этот далёкий был детской колыбелькой из которой он давно-давно вырос.

— Знаешь, как я тебе скажу: ты об этом никому не сказывай — это тайна наша. Может, теперь и твоя, но не всем про неё знать надобно, — тихо но как-то очень твёрдо выговорил Иван. Три сына, сидевшие в ряд на лавке одновременно кивнули. Рябая Пелагея у печи, словно смутившись, прикрыла рукой лицо. Всё стало странно, незнакомо. Внутри у Джона что-то ёкнуло: это ли та тайна, за которой сюда приехал? Ведь, только краешек почувствовал, ощутил. Что ощутил, не понял, но что-то было? Или не было? Теперь уж и не скажешь. Ощущение сбегало, расплывалось, как тают причудливые облачные фигуры на закате. Одному надо остаться, подумать, записать всё, перебрать свои переживания, словно бисерины на нитке, словно чётки на нитке.

— Джон, тёзка ты бы за закусью в сени сходил бы что ли, — глядя исподлобья попросил его Иван. Именно попросил, а не приказал. Видимо, у него с сыновьями разговор какой-то был неотложный, срочный: открывать ли чужаку тайну или пусть всё как есть останется? Джон согласно кивнул, поднялся со скамьи. Его слегка пошатнуло: голова была необычно ясной, а ноги держать отказывались. Все пятеро, глядя на Прадедулю усмехнулись. Не зло, просто посмеивались над гостем, который свойств их напитка ещё не знал.

Он долго плутал среди каких-то странных предметов в тёмных сенях, как водится, получил в глаз ручкой граблей, произнеся при этом все слова, которым его обучили его новые друзья. Потом наткнулся на бочоночек, притулившийся в углу. Долго прыгал на одной ноге, придерживая руками отбитые пальцы на другой. Теперь он уже перешёл на родной английский язык и отозвался о самом бочоночке, о тех кто его сделал и поставил в таком неудобном месте. В конце-концов боль немного поутихла и он попытался нашарить самую квашенную капусту.

Сверху, на небольшом деревянном кружке лежал тяжелый продолговатый предмет, весьма гладкий на ощупь. Прадедуля осторожно отложил его вместе с кружком в сторону и запустил пятерню в бочоночек. Накидав целую миску капусты он, как ему показалось, крадучись, стараясь ничего не задевать, отправился в обратный путь. В итоге, прежде чем он добрался до двери он получил ещё один фингал, но уже под другой глаз. Правда, что его так стукнуло в темноте разобрать не удалось.

— Вот говорят, в России пьют беспробудно! — говорил свою речь Иван, когда Мак-Кензи вернулся в тепло горницы, притворив за собой тяжеленную, сколоченную из толстых досок дверь. Дверь мягко вслипнула, вставая на место, глухо почти герметично залипая в косяк. Мак-Кензи ещё раз удивился: как добротно всё делают!

— Садись, садись, — весело шумел Иван, — я вот про что говорю: про пьянство бесконечное русское. А беда в том, что и для работы и для выпивки своё время должно быть. Если уж сел пить — то не один, в правильной компании! И пить надо так, чтобы на столе еды вдоволь было!

— Правильно, — хлопнул себя по колену младший из сыновей, Никита, — на голодный желудок, что за выпивка? Так, болезнь одна!

— Ты старших не по чину-то не перебивай, — нахмурился Иван.

— Извини, Батя, — смутился Никита.

— Да ладно тебе Бятя, не шуми — видишь, парню и сказать хочется, — обронил старший сын. Это самое «сказать хочется» выговорил он так, как буд-то имел в виду нечто тайное, сокровенное.

— Старших всё равно перебивать не след, — смягчился Иван, — ну да ладно. О чём бишь я? Ну вот, с мысли сбил, поганец… говорю, если за столом правильные люди собрались, еда добрая приготовленная и разговор правльной пошёл — это уж не пьянство! Это уже познание мира и себя самого. И пить надо тут в меру, только чтоб для суразного веселья, чтоб кровь по жилам разогнать. Вот я что говорю!

Иван крепко хлопнул ладонью по столешнице. Посуда, початая бутыль с самогоном, плошка с квашеной капустой согласно подпрыгнули. Что-то задребезжало на столе. Толстая Пелагея сидела в темноте у печи, сложив руки на коленях, опустив глаза к полу. В полутьме было не разобрать выражения её лица.

— Не то говоришь, Иван, — не поднимая головы сказала она.

— Чегож не то? — глядя в сторону, обронил Иван.

— Гость у нас правильный. Правду ему и говори, плохому не учи. И назад ему пути уже нет. И не будет. Не скажешь ему, в чём дело — своим умом может и не дойти.

И всё. И тишина. Молчат все, друг на дружку не смотрят. Кто в пол уставился, кто на свечу, кто в окошко полузамёрзшее.

— Ну, чтож. Что дадим, у него меж рук пройдёт и внуку его не достанется, — также в сторону глядя проговорил Иван, потом помолчал, с мыслями собираясь:

— Потом с другой стороны к нему вернётся. С нежданной стороны, — Иван ещё помолчал, напряжённо глядя в пламя свечи, — с хорошей стороны вернётся. К добру.

Потом развернулся всем телом к сидящему рядом Джону:

— Ну, быть посему, тезка. Что получишь, тому не радуйся. Что потеряешь — по тому не плачь. Так и внуку своему закажи. И запомни: Слова богатство притягивают, слова его и теряют.

Потом, словно сам себя перебил, заговорил о чём-то другом, чего Мак-Кензи старший совсем не понимал:— Люди в жизни своей перебирают три четыре бусины. Так и эдак их перекладывают с места на место. У тебя больше такой возможности не будет. Бусины твои будут всегда непохожими. Разглядеть не успеешь, назад не воротишь, не повторишь.Потом неожиданно набрал полную грудь воздуха и тяжко, сдавленным басом, запел, почти выкрикнул речетативом:

Ой ты Россия, ты Россия,

Мать Российская наша земля

На второй фразе сыновья вразнобой, почти перекрикивая друг-друга:

Эой мать Россия,

Ой да наша ты земля!

Тонко подхватила Пелагея у печи. Да потом, всё тише, тише, почти до шёпота и смолкли.

Ой, мать Российская наша земля

Снова выговорил-выкрикнул на исходе дыхания Иван

Эй, ей-ей, да много бед ты приняла!

Ответили ему остальные певцы. Джон Мак-Кензи словно онемел. Он и подпевать не решался: что-то всеобъемлющее, всепечальное за всех живущих в мире, чудилось ему в словах этих. Не было больше уюта, не было избушки. Был мир переполненный печалями и несправедливостями и была сила видеть всё это из маленькой избушки сквозь бесконечно толстую стену снега, сквозь холодный безжалостный ветер, сквозь бесконечные леса и степи.

Ой, эй, многая ношу ты приняла

Продолжал рассказ свой Иван, а остальные подсказывали слова новые:

Ой, много крови ты пролила!

Ой да эй, да много славы,

Да всё, да про тебя!

Много сил, да сил, ты родила!

Много сил ты да отдала!

И смолкли. Надолго смолкли. Слышно было, как почти прогоревшие дрова в печи потрескивают, как ветер нажимает огромной рукой на стены избушки, как стекла под его напором позванивают. Никто и не шелохнулся, не вздохнул громко.

— Так понял что? — опустил тяжёлую, непомерно тяжёлую руку Иван на плечо Мак-Кензи, заглядывая в глаза.

— Только почувствовал, — честно признался Мак-Кензи.

— А это только и почувствовать можно, — усмехнулся Иван.

— Ну, други, пора бы нам и честь знать. Гостя и себя потешили, а завтра вставать — дел полно!

Все, словно по команде, ни слова больше не говоря, встали и каждый занялся своим делом. Кто шкуры на полатях перетряхивать пошёл, кто зачем-то в сени вышел. Пелагея начала со-стола посуду прибирать.

Проснулся наутро Прадедуля на удивление легко. На востоке едва брезжило, вьюга улеглась. По горнице тихонько ходили сыновья Ивана, собирались по своим делам. На душе у Мак-Кензи не то, чтобы плохо было, как это бывало обычно после самогона, скорее, как-то пусто, тесно. Не было злого похмелья, но исчезло ощущение полноты, широты мира и было душно в маленькой горенке.

— Что, брат, плохо тебе? — уточнил младший из сыновей, Никита.— Не то, чтоб плохо — пусто как-то, — честно сознался Мак-Кензи.— Значит, лечиться будем, — Ответил Никита, нацеживая из вчерашней плошки то, что про себя Прадедуля Мак-Кензи окрестил, как «сок квашеной капусты».

— Пей, — почти приказал тоном не терпящим возражения Никита. В голове быстро прояснилось. Не то, чтобы вернулось ощущение полноты и глубины мировой, но Мак-Кензи стал как бы опять самим собой — старшим из семейства Мак-Кензи, отправившимся путшествовать неведомо зачем в далёкую и снежную страну Россию.

В этот момент он, практичный американец, подумал, что неплохо бы заполучить рецепт этой чудо-капусты. С ней явно «квасить» было сподручнее. Да и на вкус она, чудо как хороша! С ней явно можно было сделать на своей Родине неплохие деньги! Он себе ясно представил, как торгует этой самой квашеной капустой: небольшой рекламный плакатик над ларьком в городе возвещал: «чудо из России! Kvashennaya Kapusta! Лечит от недугов и pohmela!»

— Рецепт-то мы, конечно тебе дадим, вон у Пелагеи спросишь, она тебе всё и расскажет. Только не к делу он тебе теперь да и правнуку твоему не к делу будет. Это ты сейчас себя прежним ощущаешь да только надолго ли? — Иван говорил как-то в сторону, глядя в маленькое окошко, изрезанное ледяными узорами, похожими на заснеженный бесконечный еловый лес.

— Значит так берёшь сколько нужно капусты, верхние листья снимаешь. Потом качаны шинкуешь большим ножом… да не размахивай ты так ножом! Вон, смотри к потолку капуста прилипает. Аккуратно надо, осторожно, с любовью, — втолковывала ему огромная рябая тетя Пелагея.

— Спокойней надо, спокойней, не торопись, без тебя не начнут.

— Чего не начнут?!. — испуганно уточнил Прадедуля.

— А что надо, того и не начнут, — примирительно бормотала Пелагея, показывая как надо шинковать капусту.

— А теперь что?

— Теперь морковку давай чисть, да режь! Да мельче, мельче смотри.

— Так сойдёт?

— Ещё мельче режь!

Потом они долго сидели и мяли эту капусту руками. Мяли так, чтобы сок выступил и Прадедуле уже в яви грезилось, что мнёт он не капусту а… нет, там в далёкой стране Америке его ждёт любящая жена и вообще… Прадедуля затряс головой, отгоняя назойливые видения.

— А теперь надо морковку класть, да в меру смотри, в меру. Во-о-от, засыпаем соль. Соли клади на один фунт ровно один золотник, не больше смотри. Знаешь, как у нас говорят? Недосол на столе, а пересол на спине.

Она лукаво ему подмигнула, словно угадав его мысли. От этого Прадедуля Мак-Кензи совершенно смутился и покраснел.

— Давай, давай, засыпай капусту в бочоночек-та! Тааак, а теперь, сверху гнёт клади, — она ухватила тот самый загадочный тяжёлый предмет, который Прадедуля нашарил тогда в сенях. С виду это был обычный булыжник, правда по форме и виду своему, напоминающий здоровенную, оплавленную картофелину с металлическим синеватым отливом. Весила эта картофелина, наверное, фунтов тридцать, если не все тридцать пять.

— Гнёт, — растерянно переспросил Прадедуля, взвешивая в руке странный камень, — гнёт это же я знаю, это когда кто-нибудь угнетает. А это…

— А этот будет капусту давить, угнетать. Ну понял что ли? Помоги бочонок к печке переставить. Вот теперь, пусть десять дней постоит, перебродит, а там и на мороз-то и выставим. Запомнил, что ль?

— А гнёт — это зачем?

— А без гнёта ничего и не получится. Квёлая твоя капуста будет, — пояснила Пелагея.

— Это всё?!. — ошарашенный простотой рецепта спросил Прадедуля.

— А чего ж тебе ещё?!. Сложного не держим, — откликнулась с усмешкой Пелагея, укрывая бочонок куском ткани.

Ночью Прадедуля Мак-Кензи долго ворочался среди шкур, гадая: обманули его или нет?

— Скорее всего дело в этом загадочном гнёте. Ну, точно в нём. Пелагея с Иваном, скорее всего меня не обманывали: они лишь недоговорила, что дело в этом гнёте!

— Ну, в гостях хорошо, а дома-то лучше?!. — проговорил Иван.

— На, держи, — протянул он Джону тот самый камень, который использовался в качестеве гнёта для капусты. Как будто мысли угадал!

— Он тебе не пригодится, но всё одно бери. Хотел тебе другое на память дать, да у этого камня будет история любопытная.

— Может он и научную ценность представляет, — подхватил Мак-Кензи старший.— Ерунда всё это, — отмахнулся Иван, — сказки всё это детские — твоя наука. Игрушки. А камень ты домой довези. Как есть довези! Или отошли. И ещё знаешь что…

— Чего?

— Как я тебе этот гнёт отдаю, пойди, сыщи другой камень нам на гнёт. Так надо. Поди, поди, сыщи.

Мак-Кензи, долго бродил по берегу замёрзшей заснеженной реки. Рылся в разломах льда, сползающего в русло, смотрел камни, где обнажилась земля. Но все булыжники в осыпях, которые он подбирал, казались недопустимо лёгкими, по сравнению с камнем-гнётом, смахивающим на оплавленную картофелину.

— Странные вещи этот Иван говорит, — думал всё время Мак-Кензи, — почему он говорит, что я получу то что потом потеряю? А потом оно ещё ко мне вернётся да ещё с доброй стороны? Они тут в одиночестве своём совсем с ума посходили. Невесть, что себе думают.

В конце-концов Прадедуле удалось найти здоровенный, коричневого цвета голыш-окатыш, размеры и вес которого показались ему вполне приемлемыми. В обмен он наконец-то заполучил от мрачной Пелагеи загадочный гнет — камень с синеватым отливом, напоминающим своей формой оплавленную картофелину. В избе вновь собрались все её обитатели да ещё какие-то женщины сидели в ряд на лавке у стены, под слепым окошечком.

— Чтож, гостя проводим? — спросил Иван, покашливая в кулак, бросая взгляд на женщин.

— А проводим, — как-то звонко выкрикнула Пелагея. И тотчас женщина, сидевшая с краю скамьи подхватила:

Выйдуль, выйду я на улицу, да разыграю…

Другие женщины вскрикнули:

Ой да лёли, лели!

Слов Мак-Кензи за этим «ой да лёли лели» почти не разобрал, но чувствовал, что песня весёлая, задорная. Такой только в дальний путь и провожать гостя!

— Ну, тезка, — сказал ему Иван, когда песня закончилась. Не печалься, что главного не понял. Не понял сейчас, потом поймёшь. Когда поймёшь — не печалься. Всё в жизни слова делают. Запомнил ли?

— Запомнил, — едва выговорил Мак-Кензи. Ком сдавил ему горло. Сроднился он что ли с этими людьми за те несколько дней, что прожил в этой избушке? Да нет, врядли.

— Иван! — с укоризной сказала Пелагея, — хватит тебе сказочнику старому, вокруг да около ходить! Скажи памятные слова!

— Ладно. Думал на ухо шепну гостю, а придётся на весь свет кричать. Знаешь ли что слышал и чувствовал, когда мы песню в первый раз пели?

— Нет, — весь напрягся Мак-Кензи. Ему словно бы не хотелось, чтобы ему напоминали о том, пережитом переживании. Ему хотелось оставаться собой — простым американским парнем…

— Сердце Земли ты слышал. Так вот и запомни, так и внуку передай! Кто Сердце Земли слышит — себя больше не помнит.

— Откуда он про внука знает? Ведь не рассказывал я ему, — в очередной раз эта мысль задела Мак-Кензи старшая. Может и правда они тут Пульс Земли слушают? Ведь было что-то, было, точно было!

Ой да что-то там да во поле,

Да во полюшке

Да запылило, запылилося

Ой ей, да не туман ой да с морюшка

Ой да не туман да с морюшка

Да подымается…

Ой да вот и поднялись

Туманы с моря.

Сани скрипели по снегу, глухо стучали копыта лошади по заснеженной утоптанной дороге. Изо рта поющих с облачками пара летела опять песня. Мак-Кензи раз оглянулся, потом избушка скрылась за поворотом, а в голове всё звучало:

Ой да гуси серые, поднялись

Ой да гуси жалобно кричат

Ой да кричат жалобно

В скором времени, добравшись до небольшого городка Иркутска, он упаковал этот камень, смахивающий на громадную оплавленную картофелину с синеватым металлическим отливом, в здоровенный ящик со стружками, положил сверху страницы из своего дневника с подробным рецептом изготовления квашеной капусты и отправил всё это посылкой в родной округ, своему правнучку — мистеру Кеннету Мак-Кензи.

Странное дело — пока упаковывал он камень и дневник, вновь и вновь он ощущал, что дома у него больше нет. Переживание, казавшееся лишь одним из череды впечатлений от долгого путешествия стало едва ли не основным. Он постоянно чувствовал, что улицы, стены дома в котором он находится, всё имеющее границы, снова и снова раздвигается до размеров Мира.

Если бы кто-то попросил его описать что это за ощущение, к чему оно его ведёт, о чём оно говорит, вряд ли он бы сумел это сделать. Это было просто чувство и всё. Но именно из-за этого чувства он утратил другое, не менее важное: представление о доме и Родине своей. Теперь он ясно понимал, что возвращаться ему больше некуда — домом стал весь мир.История умалчивает о том, по какой причине он так и не вернулся домой. Во-всяком случае, письма от Прадедули приходили всё реже и реже и похоже, что остаток своей жизни Джон Мак-Кензи провёл в странствиях. Также, никто себе толком не представляет: а был ли он, этот остаток жизни? Может быть мистер Джон Мак-Кензи потеряв границы Мира приобрёл в нагрузку к своим бесконечным странствиям ещё и бессмертие?!.

<a href="https://www.liveinternet.ru/users/carpenter/post3557842/">РљРІР°С€РµРЅР°СЏ РєР°РїСѓСЃС‚Р°</a><br/>РљРІР°С€РµРЅРЅР°СЏ РєР°РїСѓСЃС‚Р°РљР»СЋС‡РёРє РѕС‚ РґРІРµСЂРё С‚СЏР¶С‘Р»С‹Р№ Рё РјРµРґРЅС‹Р№РџРѕРІРµСЃРёР» РЅР° РјРµСЃСЏС†Р° Р»СѓС‡РёРє Р±Р»РµРґРЅС‹Р№РћРґРЅР°Р¶РґС‹, РІРѕ РІСЂРµРјСЏ СЃРІРѕРµРіРѕ РїСѓС‚РµС€РµСЃС‚РІРёСЏ РІ РґР°Р»С‘РєСѓСЋ Рё СЃРЅРµР¶РЅСѓСЋ Р РѕСЃСЃРёСЋ, РџСЂР°РґРµРґСѓР»СЏ РјРёСЃС‚РµСЂР° РњР°Рє-РљРµРЅР·Рё РѕРєР°Р·Р°Р»СЃСЏ РІ РѕРґРЅРѕР№ Р‘РѕРіРѕРј Р·Р°Р±С‹С‚РѕР№ РґРµСЂРµРІСѓС€РєРµ. РР·РІРµСЃС‚РЅРѕ, С‡С‚Рѕ Р±С‹Р»Рѕ СЌС‚Рѕ РіРґРµ-С‚Рѕ РЅР° СЋРіРѕ-РІРѕСЃС‚РѕРєРµ РЎРёР±РёСЂРё, РЅРѕ РІРѕС‚ РєР°Рє Рё, РіР»Р°РІРЅРѕРµ, Р·Р°С‡РµРј РѕРЅ С‚СѓРґР° Р·Р°Р±СЂР°Р»СЃСЏ &mdash; РѕР± СЌС‚РѕРј РёСЃС‚РѕСЂРёСЏ СѓРјР°Р»С‡РёРІР°РµС‚. РЎРёР»СЊРЅРѕ РїРѕРґРѕР·СЂРµРІР°СЋ, С‡С‚Рѕ СЃР°Рј РџСЂР°РґРµРґСѓР»СЏ &mdash; Р”Р¶РѕРЅ РњР°Рє-РљРµРЅР·Рё, РїР»РѕС…Рѕ СЃРµР±Рµ РїСЂРµРґСЃС‚Р°РІР»СЏР» С†РµР»СЊ СЃРІРѕРµРіРѕ РїСѓС‚РµС€РµСЃС‚РІРёСЏ. РћРґРёРЅ РµРіРѕ СЂСѓСЃСЃРєРёР№ РїСЂРёСЏС‚РµР»СЊ СЃС„РѕСЂРјСѓР»РёСЂРѕРІР°Р» СЌС‚Рѕ РєРѕСЂРѕС‚РєРѕ Рё СЃРµСЂРґРёС‚Рѕ: вЂњРђ С€РѕР± РІРѕРЅРѕ Р±СѓР»РѕвЂќ. Р”Р¶РѕРЅ СЃРјРёСЂРёР»СЃСЏ СЃ СЌС‚РѕР№ С„РѕСЂРјСѓР»РёСЂРѕРІРєРѕР№ Рё РїРµСЂРµР±РёСЂР°Р»СЃСЏ РІСЃС‘ РґР°Р»СЊС€Рµ... <a href="https://www.liveinternet.ru/users/carpenter/post3557842/">Р§РёС‚Р°С‚СЊ РґР°Р»РµРµ...</a>

Комментировать

« Пред. запись — К дневнику — След. запись »

Страницы: [1] [Новые]

LiveInternetLiveInternet