I

Над городом плывёт ночная тишь
И каждый шорох делается глуше,
А ты, душа, ты всё-таки молчишь,
Помилуй, боже, мраморные души.

И отвечала мне душа моя,
Как будто арфы дальние пропели:
Зачем открыла я для бытия
Глаза в презренном человечьем теле.

Безумная, я бросила мой дом,
К иному устремясь великолепью,
И шар земной мне сделался ядром,
К какому каторжник прикован цепью.

Ах, я возненавидела любовь,
Болезнь, которой все у вас подвластны,
Которая туманит вновь и вновь
Мир, мне чужой, но стройный и прекрасный.

И если что ещё меня роднит
С былым, мерцающим в планетном хоре,
То это горе, мой надёжный щит,
Холодное презрительное горе.

II
Закат из золотого стал, как медь,
Покрылись облака зелёной ржою,
И телу я сказал тогда: Ответь
На всё, провозглашённое душою.

И тело мне ответило моё,
Простое тело, но с горячей кровью:
Не знаю я, что значит бытиё,
Хотя и знаю, что зовут любовью.

Люблю в солёной плескаться волне,
Прислушиваться к крикам ястребиным,
Люблю на необъезженном коне
Нестись по лугу, пахнущему тмином.

И женщину люблю... когда глаза
Её потупленные я целую,
Я пьяно, будто близится гроза,
Иль будто пью я воду ключевую.

Но я за всё, что взяло и хочу,
За все печали, радости и бредни,
Как подобает мужу, заплачу
Непоправимой гибелью последней.

III
Когда же слово бога с высоты
Большой Медведицею заблестело,
С вопросом, - кто же, вопрошатель, ты? -
Душа предстала предо мной и тело.

На них я взоры медленно вознёс
И милостиво дерзостным ответил:
- Скажите мне, ужель разумен пёс,
Который воет, если месяц светел?

Ужели вам допрашивать меня,
Меня, кому единое мгновенье
Весь срок от первого земного дня
До огненного светопреставленья?

Меня, кто, словно древо Игдразиль,
Пророс главою семью семь вселенных,
И для очей которого, как пыль,
Поля земные и поля блаженных?

Я тот, кто спит, и кроет глубина
Его невыразимое прозванье:
А вы, вы только слабый отсвет сна,
Бегущего на дне его сознанья!

1919