…Ты снова целуешь мои морщины, а я вновь – твою цветущую лысину. Казалось бы, мало осталось, да не так уж и много сделано.

Беремся за руки в кровати в немного мучном, но жарком рукопожатии – и нас окатывает волною, двумерной, без глубины, но с барашками. Она ярким подсвеченным синим отталкивается от рваных обоев из тех, что забыли доклеить, готовясь, и рвется обратно за окна.

Гляжу – тебе снова пятнадцать, а мне то почти, то чуть более. Глядишь – твои пепельные косы колосками по мятому воздуху скачут, делая мертвые петли, за улыбкой метаясь стрелами. И мы бегаем до заката, играя, рассверкав зубами Луну подоспевшую, мы снова парим над полями, в сеновале ты полураздетая… И мы по облакам вскарабкавшись, за границы планеты ныряем, вместе что-то взаимно теряем… Впрочем, нет, просто дарим навечно.

Вот я снова целую твои морщины, а ты вновь – мою раскаленную лысину. И всё чудится так красиво, и и всё видишь таким изысканным.

Взгляд – тебе уже двадцать девять, а мои годы скачут сердцебиением. Я в костюме осеннем, а ты на полене, я под листьями желтыми, ты лучами подсвечена. В одиноком безлюдном парке ты, летающая до сумасшествия, поднимаешь меня над кронами и бросаешь вперед беспомощного; клены с липами в землю вонзаются, превращаясь в кровать пушистую, сверху падаю я, барахтаясь, и об губы ты разбиваешься... Что-то странное в гуще чудится, что-то нежное осени дарится, мы по самую грудь в почву врастаем. Мы игриво мечтаем спрятаться. И мы прячемся…

Вот я снова… - и ты повторяешь. Вот ты снова… - и я солидарен.

Вот на Землю стекло свалилось, будто надвое дорогу разрезало. А за ним тебе почти восемь, перед ним стою я... Интересная! Мы корчим друг другу рожи и бьемся щеками об холод, кидаясь словами новыми, будто три жизни знакомые, ладонями слиться тянемся, как мимы, но только вживую… Вдоль стенки прозрачной бегаем, смеемя в лецо бесконечности, коленки зеленкой замазаны и щеки веснушками рыжие…

Всё так настояще и искренне, всё так уже слишком по-нашему, что верится слишком во многое. Что многое отметается. Что кажется, вместе зачаты и что рожденные за руки, и что на канатной привязи взрослеем, друг другом лишь заняты… Что не было жизни сторонней и времени, где бессмысленность глотала нас поодиночке, запутавшихся в сверхэгоизме. И все твои годы и трахали с моими постыдными месяцами замазаны краской светящейся, коряво рифмующей прозу...

 -----------

Ты снова целуешься прямо в морщины, а я всё в свою блестящую лысину; казалось бы – не так уж и мало осталось, а сделать успели немыслимо!