Константин Кедров
Непокоренный гений
Так получилось, что первый сборник стихов гениального поэта вышел сейчас – спустя десять лет после его гибели. Я не оговорился. Смерть Леонида Губанова в 37 лет трудно назвать естественным уходом из жизни. Не было ни петли, ни пистолета; но были изнурительные психушки, идеологические душегубки эпохи развитого социализма, куда швыряли поэтов, неудобных для светлого будущего.
Времена уже были, относительно «цивилизованные», поэтому Губанова не упекли в концлагерь, как Даниэля; не уморили голодом в карцере, как Марченко; не выслали из страны, как Солженицына, а цивилизованно намертво изолировали от читателя, чтобы ни единая поэтическая строка не прорвалась к читателю сквозь незримый волчий кордон.
И не прорвалась в типографском наборе; но из уст в уста, от пишущей машинки к пишущей машинке, как тюремная морзянка сквозь толстые стены камер, проходила ритмическая дрожь строк.
Есть такая партия, где сразу ничья
После двух или трех гениальных фигур...
Отвергаю рай, где проститутка – свеча.
Выбираю ад, где ангел — в снегу!
Свои первые стихи он прокричал навстречу лошадиным мордам конной милиции, разгонявшей непокорных поэтов, осмелившихся читать у памятника Маяковскому тексты, не прошедшие коммунистическую цензуру. <...>
Страна до сих пор не знает, что так называемые «либеральные» б0-е годы обернулись постоянной гражданской казнью для целого поколения художников и поэтов, которым сегодня было бы 50. Было бы, но уже никогда не будет. Леонид Губанов – самый яркий из среды до сих пор молчащего поколения.
Скоро, скоро ваши двери
я открою, словно вены,
горько хлынет кровь пророчеств
по потресканной душе,
пейте, птицы, пейте, принцы,
пейте, бабочки и звери,
Все, что было заколочено
и спало в карандаше.
Его называют Есениным 60-х, сравнивают с поэтическим ангелом Франции Артюром Рембо, называют прямым преемником раннего Маяковского, и все это в равной степени далеко от музы Губанова. Составитель сборника Игорь Дудинский назвал Губанова великим собутыльником эпохи. Сказано здорово, по-губановски; но собутыльников осталось много, а Губанов ушел из жизни в 83 году. <...>
Богемная Москва обожала Губанова, молилась на него, боготворила при жизни; но не могла защитить ни от КГБ, ни от ЦК ВЛКСМ. За поэтом охотились, как шпионом мирового значения, истово отслеживали всех жен и любовниц, надеясь хоть чем-то поживиться. Ведь они так и называли себя – бойцы невидимого идеологического фронта. Редко вырывалось из его уст признание или жалоба на своих палачей, но иногда душа не выдерживала, и поэт кричал.
Моя пьяная судьба догола
раздевалась где-то в Кунцево на глазах
всех любовниц, стукачей, поликлиник, бань
почерневших кабаков и КГБ.
У нее ночной рубашкой вышла брань:
«Что сказали вы Губанову – скажите себе»
Губанова нельзя читать. Его надо кричать. И он выкрикивал свои строчки, как молитвы, как заклинания, по традиции московских юродивых, не заботясь о связи слов. Но, как понимала
Москва своих святых и юродивых, так поняла она своего поэта. Мы все знали тогда и знаем сейчас, Леня обладал настоящим пророческим даром.
Губанову, как Есенину, было труднее других, потому что он безумно любил Россию. Бывает такая влюбленность в родину без малейшей примеси шовинизма, без комплекса исключительности. Я бы сказал, это даже какая-то страсть оставаться верным стране, которая ежедневно топчет тебя всей массой своей неразношенной солдатской кирзы.
Природа плачет по тебе,
А я-то плачу по народу,
Который режет лебедей
И в казнях не находит брода.
Пожалуй, только один Леонид Губанов расскажет потомкам всю правду о страданиях этого поколения в 60-70-е годы. В это время многие поэты окуклились, ушли в себя или в показную романтику Если и клеймили то только прошлое, хотя и это было запретно. Как-то получилось, что и сегодня страна в основном знает поэтов, состоявшихся до 60-го года, а вот о тех, кому сознательно были перекрыты все пути, до сих пор ничего не слышно. Удалась-таки дьявольская афера ЦК ВЛКСМ. <...>
Справились с заданием партии молодые ее подручные. Удалось разлучить два поэтических поколения. Прошел же недавно в кинотеатре «Октябрь» торжественный поэтический вечер, где средний возраст присутствующих так и не приблизился к поэтической эпохе Губанова. Говоря словами Лени Губанова, «глазок тюремный превратили в солнце».
Да что же это за чудовища нами правили, что до сих пор освободиться от них не можем. До сих пор не слышим и не хотим слышать когда-то запрещенных ими поэтов.
И вот стоит перед нами муза Леонида Губанова, чьи уста по-прежнему немы, но губы шепчут еще неуслышанные слова.
Вся в слезах и как будто в наручниках –
Кисти рук у нее перевязаны,
Со своими подругами лучшими,
Со своими лучистыми сказками...
Вот и все, да и тайн бо4льше нету.
Музы, музы, покатим на дачу,
Задыхаясь, рыдающим небом,
О себе я уже не запла