У бедного кочевника-бедуина был сын по имени Альфа-рабби. Семья кочевала по песчаным просторам пустыни. То раскидывали шатер и делали остановку, то навьючивали верблюда и шли вперед, не только днем, но и ночью под высоким шатром звездного неба.
Величава и тиха пустыня. Но для того, кто в ней родился, она не безмолвна.
Альфарабби с младенческих лет улавливал и отдаленный шелест песка, и шорох проползающей ящерицы, и потрескивание камыша у соляной заводи.
— Что это, что? — спрашивал он.
Позднее он нередко оставлял товарищей и веселые забавы, уходил и бродил один, вслушиваясь в голоса пустыни.

Однажды ему встретилась другая кочующая семья, и Альфарабби увидел лютню.
Когда он сам взял в руки инструмент и коснулся струн, они запели. Запели, как спрятавшаяся в ветвях залетная птица, как струи ручья, что пробивается среди скал.
— Что это, что? — спрашивали теперь другие, услышав игру Альфарабби.
Когда Альфарабби кончил играть, Али, которому принадлежала лютня, сказал:
— Возьми эту лютню, пусть не замолкают ее струны в твоих руках. Иди и пой людям. Пой доброму и злому, пой справедливому и жестокому.

С тех пор Альфарабби не расставался с лютней.
— Не из садов ли самого великого султана переманили вы к себе в пустыню лучшую его певунью? — не раз спрашивал встреченный в пути бедуин.
— Нет, — отвечали ему, — нам не нужен и султанский соловей. У нас есть наш Альфарабби.
Однако Альфарабби, казалось, было недостаточно того дара, каким наделила его природа. Все большего и большего требовала его душа, и он горько сознавал, что не всегда умеет выразить в звуках свои думы.
Теперь он ходил по всей стране, все больше и больше узнавал жизнь. Альфарабби исходил побережье, опоясывающее море зеленой каймой рощ и садов, исходил горные деревушки, прилепившиеся на отвесных скалах. Видел он слезы и радость, улыбку и страданье трудовых людей. Все это он хотел передать в песне.

С тощим хурджином за плечами и с небольшим запасом сухих фиников отправился Альфарабби в далекий путь.
Пески пустыни и каменистые кручи, глухие заросли, безлюдные просторы степей и моря лежали на его пути. Все трудности вынес Альфарабби, чтобы попасть в далекую страну, где жил великий мастер, постигший в совершенстве высокое искусство музыки.
— Кто ты и откуда? И чего ты хочешь? — спросил тот, кого искал Альфарабби, когда с лютней в руках Альфарабби переступил его порог.
— Я хочу одного, — сказал Альфарабби, — стать твоим учеником. Для этого я прошел долгий путь. Я из далекой страны, где солнце…
— Остановись, — прервал учитель, — не надо слов. Слова оставь поэтам. У тебя лютня. Возьми ее и расскажи мне песней про твою родину и твой народ.
Альфарабби взял лютню и заиграл.
Учитель слушал, покачивая седой головой, и время от времени ронял слова:
— Вижу, вижу, — шептали его губы, — благоухающие сады в роскошном весеннем наряде и тучные нивы. Откуда же стон? Да, то труженик под палящим солнцем гнет спину на чужой земле… — Альфарабби играл.
— Это шумит водопад, — шептал учитель, — он низвергается в темную пропасть, и жутко заглянуть туда. А горы взлетают вершинами в самое небо…
— Воды не находят для себя выхода, — опять волновался учитель, — они грозно разливаются вширь, затопляют все вокруг. Объятые ужасом, разбегаются люди… — Альфарабби играл.

— Вижу, — сказал учитель, — это тонкое, как паутинка, каменное кружево, выточенное художником, чтобы украсить творение другого художника — зодчего… — Так играл Альфарабби, а великий мастер слушал. Оба не замечали, как солнце заканчивало свой дневной путь. Когда угас последний луч, учитель сказал:
— Ты рассказал мне все. Теперь я знаю твою страну. Прекрасна твоя родина, и благороден твой народ.
И принял великий мастер Альфарабби к себе. Был Альфарабби самым прилежным из всех его учеников. Наконец настал день, когда учитель сказал:
— Я дал тебе все что мог.
И так же, как когда-то Али, подаривший Альфарабби свою лютню, теперь учитель сказал ему:
— Иди, Альфарабби, и пусть не умолкают струны в твоих руках. Иди к своему народу и играй людям. Пусть смеются и плачут, пусть танцуют и радуются под твою песню.

Альфарабби вернулся домой. Играл он так, что из далеких краев стали приходить, чтобы его послушать. Люди приглашали музыканта к себе.
Альфарабби ходил и играл. Светлая улыбка, которая появлялась на изнуренном лице каждого, кто слушал его музыку, была для Альфарабби дороже любой награды.
Султан, могущественный повелитель страны, любил нежить свой слух музыкой. В его богатом дворце было много певцов и музыкантов. Он слушал их песни каждый день.
Слава Альфарабби дошла до дворца. Султан тоже пожелал послушать нового музыканта и послал за ним послов.
Но Альфарабби не пошел к султану. Прошло сколько-то времени, и султан снова послал за ним. Но Альфарабби опять отказался идти. Так повторялось несколько раз. Тогда султан разгневался.
— Я великий султан, владыка на земле и на море, я властвую над жизнью и смертью, кто посмеет ослушаться моих повелений!
При этих словах султана все низко склонили головы и не смели поднять глаз.
— Я пошлю мою стражу, я пошлю моих воинов, — сказал султан, — и мне приведут музыканта. Тогда он будет служить только мне.
Раньше чем султан успел привести в исполнение свои угрозы, людская молва донесла до Альфарабби его слова. Но и угрозы султана не устрашили Альфарабби.

Но вот однажды, когда Альфарабби играл, а тонкая, как тростинка, девушка кружилась в танце и легкий шарф взлетал, подобно редеющему туману, над ее головой, Альфарабби услышал слова, заставившие его оборвать песню:
— Или не знаешь ты, — услышал он, — что страшный час близок?
— О чем говоришь? — спросил Альфарабби.
— Видно, ты не знаешь, что старый Али не успел склонить до земли свою голову, когда проезжал султан, — сказал пришедший. — И султан повелел снести непокорную голову. День казни близок.

Альфарабби больше не спрашивал. Он скинул свое платье, надел на себя рубище и пошел на этот раз к султану сам. Белоснежный дворец султана блистал на солнце.
— Я музыкант, — сказал Альфарабби, подойдя к страже, но не назвал своего имени. —Я пришел, чтобы усладить слух султана.
Здесь, у входа, украшенного резьбой по камню, такой тонкой, будто это было кружево, одеяние Альфарабби выглядело еще более жалким.
Стража не хотела его впускать.
— Такие ли музыканты у нашего султана, — пересмеивались стражники, — только тебя тут недоставало.
Но Альфарабби не отступал, он настаивал, он требовал, чтобы доложили султану.
Султан, который в это время слушал своих придворных музыкантов, сказал:
— Впустите, пусть войдет.
Едва переступив порог и не совершив даже установленного приветствия, Альфарабби тронул рукою струны.
С первых же звуков все, кто был тут, стали смеяться так, что никто даже не заметил неучтивого поведения вошедшего. Да и как они могли упрекнуть музыканта, когда сами в неудержимом хохоте вели себя не так, как подобает в присутствии великого султана. Не мог ничего сказать и изнемогавший от смеха султан, сам державший себя сейчас совсем не так, как требовало его высокое положение.

Вдруг Альфарабби оборвал песню и тут же снова коснулся струн. Вздохи, рыдания послышались в ответ со стороны слушавших. Слезы страдания заблестели в глазах.
И третий раз изменил Альфарабби мелодию своей музыки. Тут ярость обуяла слушавших.

И Альфарабби поспешил перейти к новой мелодии, тихой, убаюкивающей, как колыбельная песня матери. Под эти звуки все скоро погрузились в такой безмятежный и глубокий сон, что Альфарабби мог спокойно покинуть дворец.
Темница, где проводили свои последние дни осужденные, была как раз напротив дворца, и стража, охранявшая вход, спала таким же крепким сном, как и все, кто был во дворце. Альфарабби вошел в темницу, спустился в подземелье и вывел оттуда старика Али и всех, кто томился вместе с ним.
Потом, никем не потревоженный, вышел он за городские ворота и пошел спокойно своим путем.