На Моей грандиозной Помойке эпох лежал жалкий труп убитой кем-то собаки. Глупые прохожие скользили по нему своими опустошенными взглядами и проходили мимо, прочь. Вокруг хаотично разбросанные валялись осколки упавшего когда-то давно метеорита. Прохожие удалялись, прибавляя шаг, морщились при виде трупа. Им было противно или, возможно, они так считали, что ничего иного не может возникать при этом зрелище, кроме пренебрежения и неприязни. Они спешили по своим серым делам, к своим домам и работам, к своим стандартизированным женам, детям, братьям, мужьям и прочей несуразной небылице. Наверное, они не понимали, что и сами когда-то неизбежно станут частью этой грандиозной, всеобъемлющей и всепожирающей Помойки, или они не хотели этого понимать. Они всю свою жизнь привыкли прославлять похоть, назвав ее любовью, хвалить своих правителей, командиров, героев и иных позвоночных теплокровных млекопитающих представителей их вида. И вдруг, в один прекрасный день это случилось. Моя Помойка вторглась в их усредненный быт и уже не могла исчезнуть из него, навсегда став его частью. Смрад от Помойки распространялся на всю искаженную реальность, и маски были сорваны, особенно тогда, когда на самом верху тлеющего мусора очутился никчемный трупик убитой собаки. Она воняла резче и противнее, чем навязчиво-мягкий тухлый смрад остального хлама и барахла. Прохожие делали вид, что не замечают этого, что в их запрограммированной жизни ровным счетом ничего не изменилось, хотя кое-кто из них, вероятно, осознавал, что это крушение привычной реальности.

Труп собаки лежал равнодушно и неподвижно в несколько неестественной позе на правом боку. Потрепанный хвост свисал с верхушки помойной кучи. На блеклой коричневато-серой шерсти местами налипли какие-то образования ни то грязи, ни то еще чего-то. Я смотрел на нее отстраненно, но какая-то часть Меня предполагала, что сейчас, именно в этот момент, дохлая собака встанет на все четыре лапы и побредет от Помойки в сторону города Пирамид, на юго-восток, чтобы встретиться со своим шакалоголовым Повелителем. Но этого не происходило. Весь объективный мир воспротивился бы этому… А Мне было бы всё равно.

Прохожие шли серой вереницей, вдыхая трупный смрад. У них была только одна дорога с двумя направлениями: в ту сторону или в эту, но какое бы направление они не избрали, все равно путь их проходил мимо Моей Помойки. Так или иначе. У Меня же вообще не было пути, вернее у Меня не стало его, когда Мне исполнилось 8 лет. Над Помойкой самым наглым образом завис некий объект явно неземного происхождения и наблюдал за всем этим. Он, как и Я, не нуждался в чьем-то разрешении. Прохожие знали о его наличии, но боялись фиксировать на нем свой взгляд, тем более, что они все равно ничего не могли с ним поделать. Поэтому они, как всегда, сделали вид, что ничего не происходит. На самом же деле они боялись. Они начали бояться уже с того момента, когда в их размеренную, привычную жизнь ворвалась эта Помойка, не говоря уже о том, что, подобно императорской Короне, Помойку сию траурно-торжественно увенчал собачий труп. Он был как молчаливый очевидец их простенького бытия, и самое страшное для них заключалось в том, что теперь, с этого момента все их действия, все их тайные помыслы да греховные желаньица, все их потаенные страхи, все извращенные мечты стали известны этой мертвой собаке, и неотвратим тот миг, когда она расскажет Им обо всем этом. У мира оставались считанные месяцы, дни, а может и мгновенья. Приближалась Полночь…

А труп убитой собаки безнадежно лежал посреди всего этого эпохального мусора.

08.12.2005 г.н.э.