Есть книги, которые воспринимаются только когда вы готовы настроится на определённую тональность. Если этого не сделать, то повествование может показаться скучным, а местами занудным – настолько неспешно в них разворачивается описание. Или же книга покажется пустой и непонятной. 

 

Книгу Бакстера я пытался начать читать раза три. И каждый раз восприятие не шло с впечатлениями об этой книге амиго Дустта, рекомендовавшего её.

 

Понадобилось зачитать несколько книг из серии «Культура повседневности», где неспешность повествования позволила проникнуться этой тональностью постепенно.

 

И тогда шедевр англичанина, ставшего французом, раскрылся по полной. Книга небольшая и на плавное вхождение у автора не было ни места, ни желания. С первых же страниц книга захватывает этой заданной тональностью и не отпускает до самого конца. 

 

Вот, пожалуй пара наиболее выразительных мест, по которым можно ощутить атмосферу описания, созданного автором:

 

«…Подали банального лосося в укропном соусе с брокколи и молодым картофелем — готовые порции от какого-то поставщика еды для ресторанов. Всем одно и то же.

 

Всем, кроме Бориса. Его тарелка осталась пустой.

 

Намеренное оскорбление в отместку за то, что он не платил? Но тогда и моя тарелка была бы пуста. В любом случае Борис не произнес ни слова, но взял вилку и нож и принялся есть воображаемую еду.

Имитация была превосходна. Он резал и жевал невидимую лососину, прихлебывал невидимое вино, обмакивал в призрачный соус мнимый кусочек хлеба. Один раз он даже попросил соседа передать соль. По другую сторону стола просто не заметили, что у не¬го в тарелке ничего нет, а если и заметили, то не поверили своим глазам.

Когда все закончили есть, он тоже положил нож и вилку и наконец встретился взглядом со мной, сидевшим напротив.

Наклонившись вперед, он прошептал: "Диета"...»

 

 

«…Борис предложил встретиться в "Кафе о Щэ де л'Аббеи" на улице Бюси. Сидя в одной из последних кабинок спиной к двери, вы видите всех, но невидимы сами, пока не высунетесь, чтобы тоже отразиться в зеркале. Борис явно об этом знал, потому что выбрал именно такой столик.

— Я слышал историю... — начал я.

— Ненавижу истории.

Не обращая внимания, я продолжал…»

 

Некоторые «пробросы» автора настолько глубоки и неожиданны, что требуется определённая свежесть восприятия, чтобы оценить их:

 

«…Есть удовольствия, которые не стоит тратить на молодых, но к ним не восприимчивых людей. Можно ли полюбить чёрную икру, не оценив куннилингус?...»

 

Местами автор настолько подробно описывает какое-либо явление, что читая их с удовольствием, забываешься и абстрагируешься от окружающей реальности: 

 

«…Когда вы спросите, какие сиропы имеются в наличии, официант назовёт три или четыре, но почти наверняка среди них не будет mure — ежевики. Причину раскрывает Эдит Уортон в своей небольшой книжке "Французские обычаи и их смысл" 1919 года:

Осторожно! Не ешьте ежевики! Разве вы не знаете, что от неё лихорадит? Во Франции как нигде любят и умеют выращивать фрукты и ягоды, и однако вся страна подвержена этому нелепому предрассудку, и год за годом огромный естественный урожай ежевики, лучше и обильней которого не сыскать, оставляют на съедение птицам и насекомым, потому что в отдалённом прошлом, на заре истории, некий галл объявил, что "от ежевики лихорадит".

Если не считать этого сомнительного отрывка, я нигде не встречал ссылок на такой предрассудок. И все же нельзя отрицать, что по другую сторону Ла-Манша дикую ежевику собирают, делают ежевичные джемы и пироги, но едва ли они попадают на французский рынок. И нигде не желают подавать ежевичный кир.

Почему? 1919-й — год пандемии гриппа, унёсшей жизни от 20 до 40 миллионов людей. Возможно, это и есть та самая "лихорадка", которой все обоснованно боялись. Еще не зная, что заболевание распространилось по всему миру, французы считали причиной недавно оконченную войну, а именно вредоносные испарения от полей, где шли битвы, и свежих могил. Предполагалось, что испарения естественным образом поднимаются в теплом, сыром и туманном меся¬це октябре. В эту же пору ежевика иногда покрывается грибком Botryotinia (серой гнилью). В подобной ситуации достаточно нескольких случаев отравления ежевикой, а то и просто слухов. Рудименты этого ложного представления мы встречаем и столетие спустя…»

 

Ну и наверно самое шикарное место в книге – описание событий осады Парижа с точки зрения рациона горожан:

 

«…В июле 1870 года застарелое противоборство империи Наполеона III и Прусского королевства выли лось в войну. К несчастью для Франции, племянник Наполеона Бонапарта не унаследовал военного гения своего дяди. Хорошо вооружённая прусская армия во главе с опытными командирами одержала верх в первой же битве. Наполеон III попал в плен. Пока он торговался об условиях капитуляции, пруссаки осадили Париж.

Осада длилась пять месяцев. Никто — ни человек, ни зверь — не мог войти или выйти из города. Окраины обстреливала артиллерия. Чтобы держать читателей в курсе дела, иностранные журналисты фотографировали свои репортажи, а плёнки отправляли на воздушных шарах, улетавших с высоты Монмартрского холма. Ветер нёс монгольфьеры на юг, к Туру и Пуатье, где плёнки принимали, тексты увеличивали и публиковали.

Одно время армия использовала почтовых голубей, пока пруссаки не додумались выпускать на них соколов. Однако наибольшую угрозу для птиц представляли не прусские солдаты, а голодные парижане. "На рынке невозможно купить говядины или баранины, не отстояв очередь, — жаловался аббат Сент-Андре, викарий церкви Св. Августина, который явно любил поесть, — и мясники обманывают нас, повышая цены".

Когда исчезли говядина, курятина и баранина, правительство посоветовало парижанам есть лошадей, в нарушение запрета папы Григория III на этот "непотребный и мерзкий обычай". За несколько лет до того во Франции как раз появились лавки, торговавшие кониной. Как и в наши дни, их узнавали по золочёной конской голове над дверью. За время осады парижане съели 70 тысяч лошадей. Даже император сдался: двух чистокровных жеребцов, подаренных ему царём Александром II, хватило на несколько придворных трапез.

Когда лошади кончились, пришла очередь парижских кошек (25 тысяч, согласно подсчётам), а затем собак и крыс. Крысиное мясо оказалось постным и несколько безвкусным, но, если хорошенько приправить, совершенно съедобным…» 

 

«…Шеф-повар "Вуазена" Александр-Этьен Шорон знал, что его клиентура ожидает большего, чем конское, кошачье и крысиное мясо. В декабре его терпение было вознаграждено: руководство зоопарка объявило, что больше не может прокормить животных и вынуждено предложить их на продажу как скот.

Парижские мясники расхватали стопроцентно съедобных зверей: оленей, антилоп и даже медведей. Месье Дебос из Английской мясной лавки на бульваре Осман проявил фантазию и купил яка. Под стогом шерсти обнаружилось нечто вроде буйвола. Мясо яка вполне сошло за говядину. В конце декабря Дебос выложил 27 тысяч франков за слонов Кастора и Поллукса…»

 

«…Вскоре ценители принялись живо обсуждать качества мяса разных животных. Томас Гибсон Боулз, один из иностранных журналистов, запертых в осаждённом Париже, написал, что ел верблюда, антилопу, собаку, осла, мула и слона, и больше всего ему пришёлся по вкусу слон. 

Некоторые животные вызвали сомнения даже у опытного Шорона. За 8о тысяч франков зоопарк предлагал гиппопотама, но покупателя не нашлось. Кто знает, съедобна ли вообще эта раздутая зверюга? Львов и тигров тоже оставили в покое, никто не хотел с ними связываться. Обезьян отвергли решительно. В1859 году вышла книга Дарвина "О происхождении видов", теория эволюции набирала все больше сторонников, и поедание обезьян казалось в некотором роде каннибализмом. Хотя, по иронии, солдаты в окопах Первой мировой саркастически называли тушенку "обезьяной"…»

 

«…Слон, медведь, верблюд, кенгуру, антилопа, волк, кошка и крыса — такие животные фигурировали в меню легендарного ночного рождественского ужина, который был дан в ресторане "Вуазен" в декабре 1870 года:

 

ЗАКУСКИ

Сливочное масло, редис, фаршированная ослиная голова, сардины

 

СУПЫ

Суп-пюре из красной фасоли с гренками 

Консоме из слона

 

ОСНОВНЫЕ БЛЮДА 

Жареные молодые пескари. 

Верблюд, запеченный по-английски 

Рагу из кенгуру 

Медвежьи ребра с перечным соусом 

Жаркое

Бедро волка под соусом шеврёй 

Кошка, гарнированная крысами 

Кресс-салат 

Паштет из антилопы с трюфелями 

Белые грибы по-бордоски 

Горошек со сливочным маслом

 

СЛАДКОЕ 

Рисовый пудинг с сухофруктами

 

ДЕСЕРТ 

Сыр грюйер

 

К этим экзотическим блюдам ресторан предлагал "Мутон-Ротшильд" 1846 года, "Романэ-Конти" 1858-го, "Шато Пальмер" 1864-го и в качестве дижестива "Гран Порто" 1827 года — вина достаточно тонкие, чтобы украсить даже крысиное мясо…»