Пьеса которую ты описала называется «Привидения» и наряду с «Норой», считалась самым скандальным творением Ибсена. Десять лет «Привидения» не хотел ставить не один театр. Вещь действительно страшная, эти чувства знакомы мне как и тебе. В чём ужас «Привидений», так это в том, что в итоге не происходит этой святой смерти и герой в своём безумии оказывается связан узами плоти с матерью намертво. В этом самая страшная безысходность, которая напомнила мне последние дни Иоганна Левекюрна из «Доктора Фаустаса» Томаса Манна. злосчастная включённость, связь с «Грехами отцов», или по научному генетическая предрасположенность должна быть преодолена. Где-то должна быть лазейка, узкий путь над бездной который позволил бы преодолеть эту бездну и вслед за Волошиным торжествующе прокричать – «Но есть ИНАЯ часть…
И Ибсен показывает этот путь. Это путь Бранда, его заглавного героя, который не останавливался не перед чем и в конце своего пути обрёл смерть в горах, смерть под торжествующий голос небес. Бранд победил там, где проиграл герой привидений. Ни разу не остановившись на пути, ни разу ни оглянувшись.
Я люблю те пьесы где герои Ибсена очень часто уходят в горы и там находят свою смерть. Это Бранд, Строитель Сольнес, Габриэль Боркман. Эта гибель в горах, становится катарсисом, и этим Ибсен, поднимается до античной мистерии театра. Символизм поразителен – Ибсен призывает на «духовную гору Елеонскую» на которой замерзал Ницше, и в полёте с неё постичь единство верхней и нижней бездны. Смерть и в арканах таро и в символике сновидений, является метафорой быстрого и радикального перерождения, а потому в итоге пьесы гибель героя воспринимается не как падение, а как вознесение, не случайно Ибсен так любит этот мотив – смерть в горах.
Не случайно Андрей Белый очень высоко ценил Ибсена, противопоставляя его вертикаль, его свежесть горного воздуха, затхлости притонов Достоевского, который полностью находится на горизонтали.